"Тимур Литовченко. Сила Кундалини" - читать интересную книгу автора

сторону. Сорванец не шелохнулся, но наблюдать за отцом продолжал. Николай
шагнул еще, поднял над головой руку, махнул, слабо и хрипло вымолвил:

- Эй...

По-прежнему не говоря ни слова Витька опять слегка скосил ужаснувшиеся
глазенки. Николай шумно вздохнул, скрестил руки на груди, укоризненно
проворчал:

- Ах ты паскуда дрянная, чего Меня пугаешь, - и двинулся к сынишке. Но
сделав всего пару шагов и выйдя за некий пространственный угол с содроганием
обнаружил, что производимый особым положением зрачков и неверным светом
коптящей свечи эффект "бегущего взгляда" полностью рассеялся. Мальчишка
вовсе не следил за ним. Он просто лежал на полу привалившись головой и
плечами к стене и уставившись в пространство прямо перед собой.

Николай рухнул на четвереньки, по-звериному зарычал, потому что
неподвижные глазенки вновь "ожили", осторожно подполз к малышу, протянул
руку, но не решившись дотронуться до сына отдернул ее, вновь протянул и
отдернул, еще и еще, с каждым разом сокращая расстояние между своими
пальцами и лицом Витьки. Наконец на пятый или шестой раз решился бегло
коснуться детской щечки.

Камень!!!

То был уже не человек, не мягкое податливое тело хотя бы, но жесткий
заледенелый камень, всего лишь похожий на пятилетнего мальчишку. Вся до
единой капельки жизнь ушла из Вити, оставив после себя одну ненужную
материальную оболочку да по недосмотру забыв забрать из глазенок ужас,
последнее и наиболее сильное чувство, доставшееся на его долю в недолгом
земном существовании.

Николай подпрыгнул, завопил громко, дико и жутко и вопил до тех пор,
пока в Обитель не примчались Шри Вельбесана и Мария. Учитель вел себя на
удивление спокойно. Было ясно, что он сумел сходу оценить ситуацию и взять
себя в руки. Зато Мария охнув бухнулась на пол и попыталась беспорядочно и
не очень умело массировать грудь мальчика, согнуть-разогнуть его руки, хотя
бы закрыть глазенки... Тщетно! С таким же успехом она могла приводить в
чувство деревянную колоду или согнуть руку гипсовой статуе. Маленькое тельце
абсолютно застыло, словно Витю только что извлекли из камеры глубокого
замораживания после трехдневной выдержки. Тогда Мария затряслась, зажала рот
обеими руками и давясь едва сдерживаемыми воплями зарыдала. Николай сгреб ее
в охапку, поставил на ноги и страшно вращая налитыми кровью глазами
угрожающе зашептал:

- Ты за гаде... сорва... паску...

Но ни одно из ругательств, которые он обычно с легкостью употреблял по
отношению к сынишке, употреблял даже не задумываясь, не шло сейчас с языка.
Николай сглотнул подкативший к горлу комок и впервые за много месяцев