"Михаил Литов. Почти случайное знакомство " - читать интересную книгу автора

Обычно он сразу огибал собор и спускался в какой-то его тесный, но
чистенький и свежий подвал, где была книжная лавка. У него, пожалуй, редкая
прогулка по городу обходилась без того, чтобы он не высматривал книги,
которые все стаскивал в свою квартиру, уже забитую ими. Жил Обросов возле
Новодевичьего, т. е. в месте, иным из его знакомцев представлявшемся
идеальным, сказочным, а иначе сказать, составлявшем предмет их мечтаний, и,
выходя из дому, Обросов словно им на зависть сразу видел нервные очертания
башен и колоколен монастыря. Он любил заходить к одному из соседей на
верхний этаж и оттуда рассматривать уголок Москвы, каждый день, как ему
казалось, претерпевавший некоторые изменения. Москва лихорадочно
восстанавливалась и даже строилась, всячески приукрашалась. Обросов находил
не совсем уже и аллегорией, что золото обозреваемых им оттуда, сверху,
московских церквей весьма спешно и последовательно сливается в одну
сплошную массу. Между тем он знал, что на восстановление всей этой
златоглавости употребляется не всегда честный капитал, ибо дельцы увидели
выгоду помещения денег в это дело, а если порой с какой-то даже
искренностью ищут покаянного спасения души, так ведь попы, возглашающие и
кадящие под сверкающими куполами, под изукрашенными сводами храмов, слишком
часто больше думают о земных делах, о неких административных мерах, а не о
небесном и потому лишены благородства. Личных знакомств с кем-нибудь из
мысленно обличаемых им дельцов и попов Обросов не имел, но ему
представлялось, что он достаточно знает историю церкви и понимает жизнь,
чтобы именно в таком духе судить. В виде некоторого доказательства
собственной правоты в его сознании то и дело всплывал образ Игнатия
Брянчанинова, которого попы ненавидели и гнали за благородство и
образованность, за одаренность, которых были лишены сами. Брянчанинов был
личностью, а они не были, для Обросова же обнаружить и мысленно обласкать
личность стояло главной задачей в изучении любой истории. Он верил, что
Москва и, следовательно, вообще Россия - это не брожение наглых толстосумов
и изысканно выряженных, румяных иерархов, Москва, Россия - не они, не эти
социально приметные людишки, задавшиеся целью восстановить разрушенное,
украситься, разжиться, растолстеть, обрести сытый и сонный покой, не они, а
старец-бродяга Зосима, тайный монах Лосев, Даниил Переяславский, собиравший
по дорогам тела умерших и сносивший их в скудельницу, Сергий Радонежский,
слишком правильный, положим, в обрамлении создающих его образ житий, но и в
самой этой правильности единственный, великий, неизмеримо нужный. Он не то
чтобы действительно верил в это, а надеялся высказать подобное в виде
некоего исповедания веры, когда его в должный час спросят, чем он занимался
на земле.
Между тем жизнь продолжалась, и не видать было конца и краю вопросам и
запросам, медленному и напряженному процессу познания. Однажды в книжной
лавке Новоспасского монастыря сгибавшийся у полок с фолиантами Обросов
услышал, как высокий, худощавый и задумчивый человек, уже не молодой,
выживший долгие и вряд ли простые для него годы, спрашивает церковную
историю Михаила Толстого. В задумчивости, а может быть, в сомнении, что ему
посчастливится обрести эту книжку, как бы в неком грустном сознании
безысходности своего положения незнакомец подался всем корпусом к
торговавшей в подвале старухе, а затем, еще ничего не услышав в ответ,
уныло потупился. Обросов не сомневался, что в этой лавке незнакомца не
обрадуют и что вообще едва ли он где-либо найдет столь, видимо, необходимую