"Михаил Литов. Почти случайное знакомство " - читать интересную книгу автора

уже рассеялось без следа. Он понял в Обросове друга, человека, в котором
давно нуждалась его душа. - Ну, что сказать? Вот вы, я вижу, действительно
читаете, широко, обдумано, даже, полагаю, без системы, а все подряд, но в
высшем смысле объемно, универсально, интересуясь многим, как человек
какого-то ренессанса... а читают ли авторы нашего журнала? У нас к тому же
еще несколько православный уклон, так пожелал главный, он, видите ли,
бдительно следит, чтобы не прошло ничего еретического, чтобы какой
расстрига не напечатался или чтобы не вышла похвала какому-нибудь
раскольнику. А я просто знаю все это, я про соборы, исповедников и
мучеников, апостольскую историю, про богословов разных времен и народов -
про все это знаю. У меня уклоны и ереси не проходят просто потому, что я
знаю, а если чего не знаю, но нутром чую, что автор завирается, так я
зарываюсь в книги и все равно выравниваю текст до прямо-таки, можно
сказать, канонического. Еще бы редактору не быть мной довольным! Пусть
поищет другого такого чудака, который согласится за мизерную зарплату, за
гроши копаться в книгах, докапываться до истины, разбираться дотошно в
писаниях этих дураков, которые носят нам свои нелепые опусы. Он за меня
держится и если улавливает, что я чем-то недоволен в наших с ним
отношениях, готов меня носить на руках. При этом он так уверовал, что я
никуда от него не денусь, что порой позволяет себе проделывать со мной
умственные эксперименты. Он позволяет себе критиковать меня. И знаете, что
его к этому побуждает? Да чувственное понимание того факта, что я умнее,
глубже, образованнее его. Он нутром это чувствует. Хлещет водку, собака,
чтобы заглушить понимание.
Обросов сказал:
- Вот и с Брянчаниновым было так, что его иерархи не любили за ум и
образованность.
- Совершенно верно! - воскликнул Пастухов. - Наверняка вы знаете
этот тип людей, этих холеных людей с пухлыми руками и какими-то очень уж
белыми лицами. Они взвалили на себя миссию ревнителей, тогда как, по сути,
они гонители. Они принимают в церкви серьезный вид, взглядывают на иконы,
крестятся, ставят свечки. Они умеют в церкви удлинить лицо, превратить его
в тонкое и аскетическое, а между тем у них толстые щеки и носы картошкой. А
у себя в кабинете, когда мы, покуривая, обсуждаем очередную глупую статью
какого-нибудь дурня и я ясно вывожу, что в ней подтасовано, искажено или
оглуплено, он вдруг начинает разглагольствовать на ту тему, что ты,
Пастухов, мол, знаешь много и ум отшлифовал, но сердце у тебя не теплое.
Знания-де капают, а камень не точат. Представляете?!
Пастухов завертелся на пустынной набережной, как бы с кем-то
сражаясь.
- Очень хорошо представляю. Этот тип людей мне отлично известен. Но
что о них говорить? Ни я, ни вы никогда им не уподобимся, хотя я, между
прочим, тоже умею удлинять лицо при входе в храм... то есть это со мной
происходит невольно, и вернее сказать, что оно у меня удлиняется само собой
и в чем тут фокус и разгадка, я не знаю. Меня, однако, больше интересуют
авторы, о которых вы упомянули.
- Ни одного талантливого, - вздохнул каким-то резким и сухим,
неприятным выкриком Пастухов, словно выстрелил, - ни одного хоть сколько-то
подающего надежды, зато сколько глупой торжественности, дешевого пафоса в
их писаниях. И ведь врут. Нагло перевирают. Даже попы!