"Михаил Литов. Улита " - читать интересную книгу автора

твердой, и я поймал себя на том, что думаю уже не об унижении человека,
созданного заложником ничто, а о этой твердости моей головы, о том, что это
опасно, поскольку она рискует попросту расколоться, как орех. И на этом
опасении я понемногу успокоился.
В изумлении Улита округлила глаза:
- Навсегда?
- Нет, не навсегда.
- Но люди ищут Бога, приходят к нему. Возможны и другие пути. Каждый
находит свой способ укрепиться духом.
Она взглянула на меня так, что я перестал понимать ее отношение к
моему рассказу, не видел, сочувствует ли она мне или в душе смеется надо
мной.
Я пожал плечами.
- Не буду уверять тебя, будто я перепробовал множество путей. Да и не
верю, что их так уж много. Как, впрочем, никогда ни минуты не верил, что
подобные искания, подобное лекарство поможет мне. Когда я увидел в себе тот
ужас, я в нем как в зеркале увидел внутреннюю пустоту и Христа, больного
мыслью о своем божественном происхождении, и самого последнего бродяги. Она
одна на всех. Она вне нас только потому, что нас слишком много
расплодившихся и размножившихся, и в то же время она вся во мне одном. Это
и есть мир.
- И нет никакого выхода из этого замкнутого круга?
- Постой!.. - Я поднял руку. - Возвращаюсь к твоим словам о крепости
духа. Не думать обо всем этом - вот единственный верный путь к такой
крепости. Замкнутый круг? Да! Ха, выход!.. Прожить отпущенный срок, чем не
выход? Я думал, что избавился, но ужас приходил снова. Уходил и снова
возвращался. В пересказе все это звучит не очень уж страшно, слова не так
беспомощны, как человек. За словами можно укрыться. Можно представить их
могучей силой. Но заглянуть бессловесной мыслью, едва-едва видящим вглядом
в бездну... О-о! - закричал я и, вскочив на ноги, погрозил кому-то кулаком.
Я снова забегал из угла в угол.
- Ну хорошо, - сказала Улита, испуганно глядя на меня, - успокойся.
- Ничего хорошего! - грубо оборвал я ее. - Я понимаю, сейчас ты на
моей стороне, переживаешь за меня, сочувствуешь мне, но... цыц! цыц,
Улита!.. с другой стороны, ты и я сейчас - одно, и я могу надрать тебе уши,
могу Бог знает что сделать с тобой, мы с тобой одно перед лицом бездны, и
ты во мне все равно что улитка в раковине, и я могу вытолкать тебя,
извернуться так, что ты пулей вылетишь... Да... о чем я? Знаешь, с каждым
приходом этого ужаса... и зачем ты теперь только возобновила его во мне?..
с каждым разом я все сильнее и мучительнее ощущал, что со мной происходит
что-то стыдное. Можно глубоко до дикости и одержимости страдать из-за
невыразимой любви к Богу, или из ревности, или из-за того, что тебе не
хватает денег для благополучной и счастливой жизни, и это не будет стыдно,
хотя это искусственные и суетные страдания. При всей их суетности они
совершенно человеческие. А в том, что происходило со мной, заключалось
словно что-то нечеловеческое... не демоническое, конечно, это было бы
чересчур, а вот такое, что бывает у человека, но чего он старается не
замечать и что делает как бы только по печальной необходимости. Но как я
мог не замечать собственных мук? Я их даже очень замечал, и это тоже было
ужасно. Это означало оставаться один на один со своим позором. И пусть этот