"Михаил Литов. Улита " - читать интересную книгу автора

попадя да вертела во все стороны узкой, носатой головой. Пришло время
остановиться и осмыслить свои деяния; выводы сразу были неутешительные, так
что я до боли прикусил язык и исподлобья взглянул на девушку, которая была,
конечно же, моим наваждением, кошмарным сном, однако не желала рассыпаться.
Она простирала руки над перилами и призывала собачонку спастись. Проклиная
этих двоих на чем свет стоит, я спустился с моста, вошел в воду и, выловив
четвероногое недоразумение, швырнул его на берег.
Собачка взбежала на мост, и хозяйка, схватив ее на руки, нежно прижала
к груди. Мне было холодно в мокрых штанах. Девушка подала с моста голос:
- Спасибо! Спасибо! Но вы промокли... Я вам помогу. Вы такой храбрый!
Нынче мне, в моем новом стыде и позоре, который сравнялся с
бесстыдством, с цинизмом существования в отсутствии существования как
такового, скрывать нечего: я тогда показал незнакомке полновесный кукиш,
сложил его на берегу с такой гордой силой, словно запросто мог дотянуться
до моста, на котором она стояла, прижимая к груди спасенное мной существо.
Вместо картин былого снова возникло лицо Улиты, только, кажется, для
нее уже прошло какое-то обыденное время после того, как я в первый раз
исполнил волю фирмы "Навьи чары", впрочем, не поручусь, что это был мой
второй визит, а не третий или десятый. Я вглядывался в существо девушки,
пытаясь понять, что отличает ее, живую, от меня, никакого. В ее облике
сквозила печаль, которой раньше, при жизни, я не замечал, может быть, это
была вовсе не воспеваемая иными мастерами слова особая грусть
существования, а недоумение перед фактом, что я все-таки чуточку есть и
вижу ее, а быть прежним не могу и уже никогда не буду. Т. е., казалось бы,
можно восстановить прежнее и что-то поправить в нем, на иное повернуть наши
отношения, не вполне сложившиеся, а все же в конечном счете выходило, что
как раз и невозможно.
- Видишь, как все происходило поэтапно, - сказала Улита, пожимая
плечами, удивляясь странному раскладу жизни. - Сначала я хотела, что ты вел
себя, как подобает настоящему мужчине... помнишь, комбинат, ужасные
мороженные туши? Потом добивалась от тебя настоящей любви... это ты тоже
помнишь, правда? А когда ты умер и оказалось, что можно хоть вот так
тебя... оживлять... я решилась на это, приняла условия... и ведь я опять
хотела чего-то настоящего, а вышло...
Она не договорила. Да, тосковала она от невосполнимости утраты,
оттого, что ни к какому новому этапу и новым шансам на нечто подлинное мы
уже никогда не придем. Но она успела и пожалеть о своих словах, не
следовало, мол, живому человеку говорить подобное тому, кто лишен всякого
будущего и зависит лишь от того, будет ли продлен контракт на его
призрачные скитания. Она предположила, что я обиделся, не подозревая, что я
уже недоступен обидам и оскорблениям. Жаль только, что я не имел
возможности растолковать ей это.
Наш односторонний разговор происходил на залитой солнцем веранде,
Улита была в легком хорошеньком платье, и, высказавшись и как бы загладив
вину своих неосторожных слов внутренним, понятным мне смущением,
почувствовала облегчение, как если бы сбросила с сердца камень. И тогда я
увидел, что ей необходимо разобраться со мной, подвести итог наших
отношений, стало быть, у нее появилась цель, она уже не может жить лишь
тем, чтобы, свесив голову на грудь, сокрушаться о мизерности моего нового
существования, как было сначала. Помимо меланхолии в ней уже сильна некая