"Василий Ливанов. Агния, дочь Агнии (Сказание о скифах) " - читать интересную книгу автора

столом, молодой человек, не стесняясь, сует нос в закуски, трогает пальцами
студень, любуется поросенком, переворачивает его и так и сяк, передвигает
тарелки, сует в рот куски пирога, чавкает, мурлыкает от наслаждения и,
обходя со всех сторон стол, в конце концов разрушает всю его архитектуру,
превращает в беспорядочную кучу еды и посуды, словом, ведет себя свинья
свиньей. При этом сохраняет обаятельную улыбку и детское простодушие, как бы
даже не подозревает, что он совершает непристойность.
Отличный образец сценического самочувствия, которое Станиславский
называл публичным одиночеством.
Вся мимическая сцена заканчивалась шумными аплодисментами, что во время
акта случалось тогда не так-то часто, особенно в Художественном театре.
Небольшой эпизод, сыгранный молодым Ливановым, был единственным живым
местом в скучной пьесе, где роли исполняли почти все звезды мхатовских
актеров старшего поколения во главе с Москвиным.
Молодой Ливанов переиграл всех.
Наша дружба началась с моей "Квадратуры круга" - маленькой
комедии-шутки, которую с благословения Станиславского поставил на своей
Малой сцене Художественный театр для того, чтобы дать работу молодежи -
Яншину, Грибкову, Бендиной, Титовой, Титушину, конечно, Ливанову.
Режиссером-постановщиком был столь же молодой, полный чувства
внутреннего юмора Горчаков, а руководителем постановки - Немирович-Данченко.
Пьесу рекомендовал театру известный критик П.А. Марков, ведавший в то
время литературным отделом МХАТа.
Репетировали почти целый год, я часто бывал на репетициях, сошелся со
всеми актерами, занятыми в спектакле, в особенности же с Ливановым, который
с той незабвенной поры стал для меня на всю жизнь просто Борей.
Мы были молоды, быстро подружились, перешли на "ты". Ничто так не
сближает людей, как театр, его особая закулисная, репетиционная атмосфера, в
особенности же успех спектакля. Успех "нашего" спектакля превзошел все
ожидания.
С тех пор и уже на всю жизнь Ливанов стал "моим актером", а я стал "его
автором", хоть в дальнейшем пути наши в понимании театрального искусства
разошлись.
Но все равно дружба осталась.
Ливанов был красавец - высокого роста, почти атлетического сложения,
темноволосый, с черными, не очень большими глазами, озорной улыбкой,
размашистыми движениями, выразительной мимикой. Широкая натура, что
называется, "парень душа нараспашку", однако с оттенком некоего европеизма.
Он был постоянно одержим какой-нибудь самой невероятной идеей. Одно время,
например, он высказывал ту мысль, что государство должно устанавливать
размер заработной платы каждому человеку, в особенности актеру, в
зависимости от его роста, веса и аппетита: маленькому поменьше, большому
побольше.
Я думаю, эта идея поселилась в голове Ливанова вследствие его
громадного аппетита, резко расходящегося с небольшим жалованьем начинающего
актера.
Аппетит у него был громадный. Рассказывали, что однажды в гостях он
один съел целого гуся и попросил добавки. Но это, конечно, один из
театральных анекдотов.
Он всегда находился в состоянии творческих поисков, творческой