"Избранные стихотворения" - читать интересную книгу автора (Апухтин Алексей Николаевич)Далеко от тебя, о родина святая, Уж целый год я жил в краях страны чужой И часто о тебе грустил, воспоминая Покой и счастие, минувшее с тобой. И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких, Где, так же одинок, и я печалью жил, Я сохранил в душе остаток чувств высоких, К тебе всю прежнюю любовь я сохранил. Теперь опять увижусь я с тобою, В моей груди вновь запылает кровь, Я примирюсь с своей судьбою, И явится мне вдохновенье вновь! Уж близко, близко... Все смотрю я вдаль, С волнением чего-то ожидаю И с каждою тропинкой вспоминаю То радость смутную, то тихую печаль. И вспоминаю я свои былые годы, Как мирно здесь и счастливо я жил, Как улыбался я всем красотам природы И в дебрях с эхом говорил. Уж скоро, скоро... Лошади бегут, Ямщик летит, вполголос напевая, и через несколько минут Увижу я тебя, о родина святая! 15 июня 1853 О жизнь! ты миг, но миг прекрасный, Мне невозвратный, дорогой; Равно счастливый и несчастный Расстаться не хотят с тобой. Ты миг, но данный нам от Бога Не для того, чтобы роптать На свой удел, свою дорогу И дар бесценный проклинать. Но чтобы жизнью наслаждаться, Но чтобы ею дорожить, Перед судьбой не преклоняться, Молиться, веровать, любить. 10 августа 1853 Я еду. На небе высоко Плывет уж бледная луна, И от селенья недалеко Дорога старая видна. И по дороге неизбитой Звонки проезжих не гудят, И лишь таинственно ракиты По сторонам ее стоят, И из-за них глядят уныло Уж полусгнившие столбы Да одинокая могила Без упованья и мольбы. И крест святынею своею Могилы той не сторожит, Лишь, наклонившися над нею, Угрюмо шепчет ряд ракит. И есть в окрестности преданье, Что на могиле страшной той Пресек свое существованье Один страдалец молодой. Однажды в ночь сюда пришел он И имя Бога не призвал, Но, адских мук и страсти полон, Он в грудь вонзил себе кинжал. И неотпетая могила Дана преступника костям. В ней песня слышалась уныло, И тень являлась по ночам. Всегда с боязнью и тревогой Крестьянин мимо проходил,- И скоро новую дорогу Труд человека проложил... 10 августа 1854 Взгляните на него, поэта наших дней, Лежащего во прахе пред толпою: Она - кумир его, и ей Поет он гимн, венчанный похвалою. Толпа сказала: "Не дерзай Гласить нам истину холодными устами! Не нужно правды нам, скорее расточай Запасы льстивых слов пред нами". И он в душе оледенил Огонь вскипающего чувства, И тот огонь священный заменил Одною ржавчиной искусства; Он безрассудно пренебрег Души высокое стремленье И дерзко произнес, низверженный пророк, Слова упрека и сомненья; Воспел порочный пир палат, Презренья к жизни дух бесплодный, Приличьем скрашенный разврат, И гордость мелкую, и эгоизм холодный... Взгляните: вот и кончил он, И, золото схватив дрожащею рукою, Бежит поэт к бесславному покою, Как раб, трудами изнурен! Таков ли был питомец Феба, Когда, святого чувства полн, Он пел красу родного неба, И шум лесов, и ярость волн; Когда в простых и сладких звуках Творцу миров он гимны пел? Их слушал раб в тяжелых муках, Пред ними варвар цепенел! Поэт не требовал награды,- Не для толпы он песнь слагал: Он покидал, свободный, грады, В дубравы тихие бежал, И там, где горы возвышались, В свободной, дикой стороне, Поэта песни раздавались В ненарушимой тишине. 29 сентября 1854 Когда на лаврах Мантинеи Герой Эллады умирал И сонм друзей, держа трофеи, Страдальца ложе окружал,- Мгновенный огнь одушевленья Взор потухавший озарил. И так, со взором убежденья, Он окружавшим говорил: "Друзья, не плачьте надо мною! Недолговечен наш удел; Блажен, кто жизни суетою Еще измерить не успел, Но кто за честь отчизны милой Ее вовеки не щадил, Разил врага,- и над могилой Его незлобливо простил! Да, я умру, и прах мой тленный Пустынный вихорь разнесет, Но счастье родины священной Красою новой зацветет!" Умолк... Друзья еще внимали... И видел месяц золотой, Как, наклонившися, рыдали Они над урной роковой. Но слава имени героя Его потомству предала, И этой славы, взятой с боя, И смерть сама не отняла. Пронзен ядром в пылу сраженья, Корнилов мертв в гробу лежит... Но всей Руси благословенье И в мир иной за ним летит. Еще при грозном Наварине Он украшеньем флота был; Поборник правды и святыни, Врагов отечества громил, И Севастополь величавый Надежней стен оберегал... Но смерть поспорила со славой, И верный сын России пал, За славу, честь родного края, Как древний Грек, он гордо пал, И, все земное покидая, Он имя родины призвал. Но у бессмертия порога Он, верой пламенной горя, Как христианин, вспомнил Бога, Как верноподданный - царя. О, пусть же ангел светозарный Твою могилу осенит И гимн России благодарной На ней немолчно зазвучит! 26 октября 1854 Месяц вешний, ты ли это? Ты, предвестник близкий лета, Месяц песен соловья? Май ли, жалуясь украдкой, Ревматизмом, лихорадкой В лазарете встретил я? Скучно! Вечер темный длится - Словно зимний! Печь дымится, Крупный дождь в окно стучит; Все попрятались от стужи, Только слышно, как чрез лужи Сонный ванька дребезжит. А в краю, где протекали Без забот и без печали Первой юности года, Потухает луч заката И зажглась во тьме богато Ночи мирная звезда. Вдоль околицы мелькая, Поселян толпа густая С поля тянется домой; Зеленеет пышно нива, И под липою стыдливо Зреет ландыш молодой. 27 мая 1855 А. П. Апухтиной Не знаю почему, но сердце замирает, Не знаю почему, но вся душа дрожит, Но сон очей моих усталых не смыкает, Но ум мучительно над сердцем тяготит. Я к ложу жаркому приникнул головою, И, кажется, всю жизнь я выплакать готов... И быстро предо мной проходят чередою Все дрязги мелкие всех прожитых годов. Я вспоминаю все: надежды и сомненья, Былые радости и горе прежних дней, И в памяти моей, как черные виденья, Мелькают образы знакомые людей... А мысль о будущем, как червь, меня снедает, Немого ужаса душа моя полна, И тьма меня томит, и давит, и смущает, И не дождаться мне обманчивого сна. 1 июля 1855 О чем шумите вы, квасные патриоты? К чему ваш бедный труд и жалкие заботы? Ведь ваши возгласы России не смутят. И так ей дорого достался этот клад Славянских доблестей... И, варварства остаток, Над нею тяготит татарский отпечаток: Невежеством, как тьмой, кругом обложена, Рассвета пышного напрасно ждет она, И бедные рабы в надежде доли новой По-прежнему влачат тяжелые оковы... Вам мало этого, хотите больше вы: Чтоб снова у ворот ликующей Москвы Явился белый царь, и грозный, и правдивый, Могучий властелин, отец чадолюбивый... А безглагольные любимцы перед ним, Опричники, неслись по улицам пустым... Чтоб в Думе поп воссел писать свои решенья, Чтоб чернокнижием звалося просвещенье, И родины краса, боярин молодой Дрался, бесчинствовал, кичился пред женой, А в тереме царя, пред образом закона Валяясь и кряхтя, лизал подножье трона. 25 января 1856 К. П. Апухтиной Песня туманная, песня далекая, И бесконечная, и заунывная, Доля печальная, жизнь одинокая, Слез и страдания цепь непрерывная... Грустным аккордом она начинается... В звуках аккорда, простого и длинного, Слышу я, вопль из души вырывается, Вопль за утратою детства невинного. Далее звуков раскаты широкие - Юного сердца мечты благородные: Вера, терпения чувства высокие, Страсти живые, желанья свободные. Что же находим мы? В чувствах - страдания, В страсти - мученья залог бесконечного, В людях - обман... А мечты и желания? Боже мой! Много ли в них долговечного? Старость подходит часами невольными, Тише и тише аккорды печальные... Ждем, чтоб над нами, в гробу безглагольными, Звуки кругом раздались погребальные... После... Но если и есть за могилою Песни иные, живые, веселые, Жаль нам допеть нашу песню унылую, Трудно нам сбросить оковы тяжелые!.. 29 февраля 1856 М.А. Апухтиной Я иду через площадь... Звездами Не усыпано небо впотьмах... Только слякоть да грязь пред глазами, А шарманки мотивы в ушах. И откуда те звуки, не знаю, Но, под них забываться любя, Все прошедшее я вспоминаю И ребенком вновь вижу себя. В долгий вечер, бывало, зимою У рояли я сонный сижу. Ты играешь, а я за тобою Неотвязчивым взором слежу. То исчезнут из глаз твои руки, То по клавишам явятся вдруг, И чудесные, стройные звуки Так ласкают и нежат мой слух. А потом я рукою нетвердой Повторяю урок в тишине, И приятней живого аккорда Твой же голос слышится мне. Вот он тише звучит и слабее, Вот пропал он в пространстве пустом... А шарманка все громче, звучнее, Все болезненней ноет кругом. Вспоминаю я пору иную И вот вижу: в столице, зимой, И с колоннами залу большую, И оркестр у подмосток большой. Его речи, живой, музыкальной, Так отрадно, мечтая, внимать, То веселой, то томно-печальной, И со мною твой образ опять. И какие бы думе мятежной Ни напомнил названья язык, Все мне слышится голос твой нежный, Все мне видится ясный твой лик. Может быть, и теперь пред роялью, Как и прежде, бывало, сидишь И с спокойною, тихой печалью На далекое поле глядишь. Может быть, ты с невольной слезою Вспоминаешь теперь обо мне? И ты видишь: с постылой душою, В незнакомой, чужой стороне Я иду через площадь... Мечтами Сердце полно о радостных днях... Только слякоть да грязь пред глазами, И шарманки мотивы в ушах. 25 марта 1856 Плывем. Ни шороха. Ни звука. Тишина. Нестройный шум толпы все дальше замирает, И зданий и дерев немая сторона Из глаз тихонько ускользает. Плывем. Уж зарево полнеба облегло; Багровые струи сверкают перед нами; Качаяся, скользит покорное весло Над полусонными водами... И сердце просится в неведомую даль, В душе проносятся неясные мечтанья, И радость томная, и светлая печаль, И непонятные желанья. И так мне хорошо, и так душа полна, Что взор с смущением невольным замечает, Как зданий и дерев другая сторона Все ближе, ближе подступает. 30 мая 1856 П.И. Чайковскому Едешь, едешь в гору, в гору... Солнце так и жжет; Ни души! Навстречу взору Только пыль встает. Вон, мечты мои волнуя, Будто столб вдали... Но уж цифры не могу я Различить в пыли. И томит меня дремою, Жарко в голове... Точно, помнишь, мы с тобою Едем по Неве. Все замолкло. Не колышет Сонная волна... Сердце жадно волей дышит, Негой грудь полна, И под мерное качанье Блещущей ладьи Мы молчим, тая дыханье В сладком забытьи... Но тряска моя телега, И далек мой путь, А до мирного ночлега Не могу заснуть. И опять все в гору, в гору Едешь, - и опять Те ж поля являют взору Ту ж пустую гладь. 15 июня 1856 К *** Замолкли, путаясь, пустые звуки дня, Один я наконец, все спит кругом меня; Все будто замерло... Но я не сплю: мне больно За день, в бездействии утраченный невольно. От лампы бледный свет, бродящий по стенам, Враждебным кажется испуганным очам; Часы так глухо бьют, и с каждым их ударом Я чую новый миг, прожитый мною даром. И в грезах пламенных меж призраков иных Я вижу образ твой, созданье дум моих; Уж сердце чуткое бежит к нему пугливо... Но он так холоден к печали молчаливой, И так безрадостен, и так неуловим, Что содрогаюсь я и трепещу пред ним... Но утро близится... Тусклей огня мерцанье, Тусклей в моей душе горят воспоминанья... Хоть на мгновение обманчивый покой Коснется вежд моих... А завтра, ангел мой, Опять в часы труда, в часы дневного бденья, Ты мне предстанешь вдруг, как грозное виденье. Томясь, увижу я средь мелкой суеты Осмеянную грусть, разбитые мечты И чувство светлое, как небо в час рассвета, Заглохшее впотьмах без слов и без ответа!.. И скучный день пройдет бесплодно... И опять В мучительной тоске я буду ночи ждать, Чтобы хоть язвами любви неутолимой Я любоваться мог, один, никем не зримый... 20 октября 1856 О друг неведомый! Предмет моей мечты, Мой светлый идеал в посланьи безымянном Так грубо очертить напрасно хочешь ты: Я клеветам не верю странным. А если ты и прав,- я чудный призрак мой, Я ту любовь купил ценой таких страданий, Что не отдам ее за мертвенный покой, За жизнь без муки и желаний. Так, ярким пламенем утешен и согрет, Младенец самый страх и горе забывает, И тянется к огню, и ловит беглый свет, И крикам няни не внимает. 29 октября 1856 В.Н. Юферову Как на Божий мир, премудрый и прекрасный, Я взгляну прилежней думой беспристрастной, Точно будто тщетно плача и тоскуя, У дороги пыльной в знойный день стою я... Тянется дорога полосою длинной, Тянется до моря... Все на ней пустынно! Нет кругом деревьев, лишь одни кривые Высятся печально вехи верстовые; И по той дороге вдаль неутомимо Идут пешеходы мимо все да мимо. Что у них за лица? С невеселой думой Смотрят исподлобья злобно и угрюмо; Те без рук, другие глухи, а иные Идут спотыкаясь, точно как слепые. Тесно им всем вместе, ни один не может Своротить с дороги - всех перетревожит... Разве что телега пробежит порою, Бледных трупов ряд оставя за собою... Мрут они... Телега бедняков сдавила - Что ж! Не в первый раз ведь слабых давит сила; И телеге тоже ведь не меньше горя: Только поскорее добежит до моря... И опять все смолкнет... И все мимо, мимо Идут пешеходы вдаль неутомимо, Идут без ночлега, идут в полдень знойный, С пылью поднимая гул шагов нестройный. Где ж конец дороги? За верстой последней, Омывая берег у скалы соседней, Под лучами солнца, в блеске с небом споря, Плещется и бьется золотое море. Вод его не видя, шуму их не внемля, Бедные ступают прямо как на землю; Воды, расступаясь, путников, как братьев, Тихо принимают в мертвые объятья, И они все так же злобно и угрюмо Исчезают в море без следа и шума. Говорят, что в море, в этой бездне чудной, Взыщется сторицей путь их многотрудный, Что за каждый шаг их по дороге пыльной Там вознагражденье пышно и обильно! Говорят... А море в красоте небесной Также нам незримо, также неизвестно, А мы видим только вехи верстовые - Прожитые даром годы молодые, Да друг друга видим - пешеходов темных,- Тружеников вечных, странников бездомных, Видим жизнь пустую, путь прямой и дальний Пыльную дорогу - Божий мир печальный... 15 ноября 1856 Уж к утру близилось... Унынье превозмочь На шумном празднике не мог я и тоскливо Оставил скучный пир. Как день, сияла ночь. Через Неву домой я ехал торопливо. Все было так мертво и тихо на реке. Казались небеса спокойствием объяты; Облитые луной, белели вдалеке Угрюмые дворцы, заснувшие палаты; И скрип моих саней один звучал кругом, Но музыке иной внимал я слухом жадным: То тихий стон ее в безмолвии ночном Мне душу потрясал каким-то сном отрадным. И чудилося мне: под тканью золотой, При ярком говоре толпы немых видений, В неведомой красе носились предо мной Такие светлые, сияющие тени... То вдруг какой-то страх и чувство пустоты Сжимали грудь мою... Сменяя призрак ложный, Другие чередой являлися мечты, Другой носился бред, и странный и тревожный. Пустыней белою тот пир казался мне; Тоска моя росла, росла, как стон разлуки... И как-то жалобно дрожали в тишине Напева бального отрывочные звуки. 4 января 1857 Как сроднились вы со мною, Песни родины моей, Как внемлю я вам порою, Если вечером с полей Вы доноситесь, живые, И в безмолвии ночном Мне созвучья дорогие Долго слышатся потом. Не могучий дар свободы, Не монахи мудрецы,- Создавали вас невзгоды Да безвестные певцы. Но в тяжелые годины Весь народ, до траты сил, Весь - певец своей кручины - Вас в крови своей носил. И как много в этих звуках Непонятного слилось! Что за удаль в самых муках, Сколько в смехе тайных слез! Вечным рабством бедной девы, Вечной бедностью мужей Дышат грустные напевы Недосказанных речей... Что за речи, за герои! То - Бог весть какой поры - Молодецкие разбои, Богатырские пиры; То Москва, татарин злобный, Володимир, князь святой... То, журчанью вод подобный, Плач княгини молодой. Годы идут чередою... Песни нашей старины Тем же рабством и тоскою, Той же жалобой полны; А подчас все так же вольно Славят солнышко-царя, Да свой Киев богомольный, Да Илью-богатыря. 1 июля 1857 Ночь уносит голос страстный, Близок день труда... О, не медли, друг прекрасный, О, приди сюда! Здесь свежо росы дыханье, Звучен плеск ручья, Здесь так полны обаянья Песни соловья! И так внятны в этом пеньи, В этот час любви, Все рыданья, все мученья, Все мольбы мои! 11 сентября 1857 "Шестнадцать только лет!" - с улыбкою холодной Твердили часто мне друзья: - "И в эти-то года такой тоской бесплодной Звучит элегия твоя! О, нет! Напрасно, вняв ребяческим мечтаньям, О них рассказывал ты нам; Не верим мы твоим непризнанным страданьям, Твоим проплаканным ночам. Взгляни на нас: толпой беспечно горделивой Идем мы с жребием своим, И жребий наш течет так мирно, так счастливо, Что мы иного не хотим. На чувство каждое мы смотрим безразлично, А если и грустим порой, Смотри, как наша грусть спокойна и прилична, Как вся проникнута собой! Пускай же говорят, что теплого участья В нас горе ближних не найдет, Что наша цель мелка, что грубо наше счастье, Что нами двигает расчет; Давно прошла пора, когда не для забавы Таких бы слушали речей: Теперь иной уж век, теперь иные нравы, Иные страсти у людей. А ты? Ты жить, как мы, не хочешь, не умеешь, И, полон гордой суеты, Еще, как неба дар, возносишь и лелеешь Свои безумные мечты... Поэт, беги ты их, как гибельной заразы,- Их судит строгая молва, И все они, поверь, одни пустые фразы И заученные слова!" Не для судей моих в ответ на суд жестокий, Но для тебя, былых годов Мой друг единственный, печальный и далекий, Я сердце высказать готов. Ты понял скорбь души, заглохшей на чужбине, Но сам нередко говорил, Что должен я беречь и прятать, как святыню, Ее невысказанный пыл. Ты музу скромную, не зная оправданья, Так откровенно презирал... О, я тебе скажу, как часто в час страданья Ее, изменницу, я звал! Я расскажу тебе, как я в тоске нежданной, Ища желаниям предел, Однажды полюбил... такой любовью странной, Что долго верить ей не смел. Бог весть, избыток чувств рвался ли неотвязно Излиться вдруг на ком-нибудь, Воображение ль кипело силой праздной, Дышала ль чувственностью грудь,- Но только знаю я, что в жизни одинокой То были лучшие года, Что я так пламенно, правдиво и глубоко Любить не буду никогда. И что ж? Неузнанны, осмеяны, разбиты, К ногам вседневной суеты Попадали кругом, внезапной тьмой покрыты, Мои горячие мечты. Во тьме глухих ночей, глотая молча слезы (А слез, как счастия, я ждал!), Проклятьями корил я девственные грезы И понапрасну проклинал... Порой на будущность надежда золотая Еще светлела впереди, Но скоро и она погасла, умирая, В моей измученной груди... Тому уж год прошел, то было ночью темной. Раз, помню, выбившись из сил, Покинув шумный пир, по площади огромной Я торопливо проходил. Бог знает, отчего тогда толпы веселой Мне жизнь казалась далека, И на сердце моем, как камня гнет тяжелый, Лежала черная тоска. Я помню, мокрый снег мне хлопьями нещадно Летел в лицо; над головой Холодный ветер выл; пучиной безотрадной Висело небо надо мной. Я подошел к Неве... Из-за свинцовой дали Она глядела все темней, И волны в полосах багровых колебали Зловещий отблеск фонарей. Я задрожал... И вдруг, отчаяньем томимый, С последним ропотом любви На мысль ужасную напал... О, мимо, мимо, Воспоминания мои! Но образы иные Меня преследуют порой: То детства мирного виденья золотые Встают нежданно предо мной, И через длинный ряд тоски, забот, сомненья Опять мне слышатся в тиши И игры шумные, и тихие моленья, И смех неопытной души. То снова новичком себя я вижу в школе... Мой громкий смех замолк давно; Я жадно рвусь душой к родным полям и к воле, Мне все так дико и темно. И тут-то в первый раз, небесного напева Кидая звуки по земле, Явилась мне она, божественная дева, С сияньем музы на челе. Могучей красотой она не поражала, Не обнажала скромных плеч, Но сладость тихую мне в душу проливала Ее замедленная речь. С тех пор везде со мной: в трудах, в часы досуга, В мечте обманчивого сна, С словами нежными заботливого друга, Как тень, носилася она; Дрожащий звук струны, шумящий в поле колос, Весь трепет жизни в ней кипел; С рыданием любви ее сливался голос И песни жалобные пел. Но, утомленная моей борьбой печальной, Моих усилий не ценя, Уже давно, давно с усмешкою печальной Она покинула меня; И для меня с тех пор весь мир исчез, объятый Какой-то страшной пустотой, И сердце сражено последнею утратой, Забилось прежнею тоской. Вчера еще в толпе, один, ища свободы, Я, незамеченный, бродил И тихо вспоминал все прожитые годы, Все, что я в сердце схоронил. "Семнадцать только лет! - твердил я, изнывая, - А сколько горечи, и зла, И бесполезных мук мне эта жизнь пустая Уже с собою принесла!" Я чувствовал, как рос во мне порыв мятежный, Как желчь кипела все сильней, Как мне противен был и говор неизбежный, И шум затверженных речей... И вдруг передо мной, небесного напева Кидая звуки по земле, Явилася она, божественная дева, С сияньем музы на челе. Как я затрепетал, проникнут чудным взором, Как разом сердце расцвело! Но строгой важностью и пламенным укором Дышало милое чело. "Когда взволнован ты,- она мне говорила,- Когда с тяжелою тоской Тебя влечет к добру неведомая сила, Тогда зови меня и пой! Я в голос твой пролью живые звуки рая, И пусть не слушают его, Но с ним твоя печаль, как пыль, исчезнет злая От дуновенья моего! Но в час, когда томим ты мыслью беспокойной, Меня, посланницу любви, Для желчных выходок, для злобы недостойной И не тревожь, и не зови!.." Скажи ж, о муза, мне: святому обещанью Теперь ты будешь ли верней? По-прежнему ль к борьбе, к труду и упованью Пойдешь ты спутницей моей? И много ли годов, тая остаток силы, С тобой мне об руку идти, И доведешь ли ты скитальца до могилы Или покинешь на пути? А может быть, на стон едва воскресшей груди Ты безответно замолчишь, Ты сердце скорбное обманешь, точно люди, И точно радость - улетишь?.. Быть может, и теперь, как смерть неумолима, Затем явилась ты сюда, Чтобы в последний раз блеснуть неотразимо И чтоб погибнуть навсегда? 15 ноября 1857 (Из Беранже) Бог шлет на нас ужасную комету, Мы участи своей не избежим. Я чувствую, конец подходит свету; Все компасы исчезнут вместе с ним. С пирушки прочь вы, пившие без меры, Не многим был по вкусу этот пир,- На исповедь скорее, лицемеры! Довольно с нас: состарелся наш мир. Да, бедный шар, тебе борьбы отважной Не выдержать; настал последний час: Как спущенный с веревки змей бумажный, Ты полетишь, качаясь и крутясь. Перед тобой безвестная дорога... Лети туда, в безоблачный эфир... Погаснет он - светил еще так много! Довольно с нас: состарелся наш мир... О, мало ли опошленных стремлений, Прозваньями украшенных глупцов, Грабительств, войн, обманов, заблуждений Рабов-царей и подданных рабов? О, мало ль мы от будущего ждали, Лелеяли наш мелочный кумир... Нет, слишком много желчи и печали. Довольно с нас: состарелся наш мир. А молодежь твердит мне: "Все в движеньи, Все под шумок гнилые цепи рвет, И светит газ, и зреет просвещенье, И по морю летает пароход... Вот подожди, раз двадцать минет лето - На мрак ночной повеет дня зефир..." - Я тридцать лет, друзья, все жду рассвета! Довольно с нас: состарелся наш мир. Была пора: во мне любовь кипела, В груди кипел запас горячих сил... Не покидать счастливого предела Тогда я землю пламенно молил! Но я отцвел; краса бежит поэта; Навек умолк веселых песен клир... Иди ж скорей, нещадная комета.- Довольно с нас - состарелся наш мир. 2 декабря 1857 Часто, наскучив игрой бесталанною, Я забываюсь в толпе, Разные мысли, несвязные, странные, Бродят тогда в голове. Тихо мне шепчет мечта неотлучная: Вот наша жизнь пред тобой, Та же комедия, длинная, скучная, Разве что автор другой. А ведь сначала, полны ожидания, Входим мы... Пламень в груди... Много порывов, и слез, и желания, Много надежд впереди. Но чуть ступили на сцену мы новую - Пламень мгновенно погас: Глупо лепечем мы роль бестолковую, Холодно слушают нас. Если ж среди болтовни утомительной В ком-нибудь вырвется стон И зазвучит обо всем, что мучительно В сердце подслушает он,- Тут-то захлопают!.. Рукоплескания, Крики... Минута пройдет... Мощное слово любви и страдания Так же бесплодно замрет. Тянутся, тянутся сцены тяжелые, Стынут, черствея, сердца, Мы пропускаем уж сцены веселые, Ждем терпеливо конца. Занавесь спущена... Лавры завидные, Может гордиться артист; Слышно порой сожаленье обидное, Чаще зевота и свист. Вот и разъехались... Толки безвредные Кончены... Говор затих, Мы-то куда ж теперь денемся, бедные, Гаеры жалкие их! В длинном гробу, как на дроги наемные, Ляжем, - и в путь без сумы Прямо домой через улицы темные Тихо потащимся мы. Выедем за город... Поле широкое... Камни, деревья, кресты... Снизу чернеет нам яма глубокая, Звезды глядят с высоты... Тут мы и станем... И связанных странников Только бы сдать поскорей - В грязный чулан нас запрут, как изгнанников С родины милой своей. Долго ли нас там продержат - не сказано, Что там - не знает никто, Да и нам знать-то того не приказано, Знает хозяин про то. 28 декабря 1857 Видали ль вы рассвета час За ночью темной и ненастной? Давно уж буря пронеслась, Давно уж смолкнул гул ужасный, Но все кругом еще хранит Тяжелый след грозы нестройной, Все ждет чего-то и молчит!.. Все полно мысли беспокойной. Но вот у тучи роковой Вдруг прояснился угол белый; Вот за далекою горой С востока что-то заалело; Вон там повыше брызнул свет. Он вновь исчезнет ли за тучей Иль станет славный и могучий Среди небес?.. Ответа нет... Но звук пастушеской свирели Уж слышен в тишине полей, И воздух кажется теплей, И птички ранние запели. Туманы, сдвинувшись сперва, Несутся, ветром вдаль гонимы. Теперь таков наш край родимый, Теперь Россия такова. 6 января 1858 Как по товарищу недавней нищеты Друзья терзаются живые, Так плачу я о вас, заветные листы, Воспоминанья дорогие!.. Бывало, утомясь страдать и проклинать, Томим бесцельною тревогой, Я с напряжением прочитывал опять Убогих тайн запас убогий. В одних я уловлял участья краткий миг, В других какой-то смех притворный, И все благословлял, и все в мечтах моих Хранил я долго и упорно. Но больше всех одно мне памятно... Оно Кругом исписано все было,.. Наместо подписи - чернильное пятно, Как бы стыдяся, имя скрыло; Так много было в нем раскаянья и слез, Так мало слов и фразы шумной, Что, помню, я и сам тоски не перенес И зарыдал над ним, безумный. Кому же нужно ты, нескладное письмо, Зачем другой тобой владеет? Кто разберет в тебе страдания клеймо И оценить тебя сумеет? Хозяин новый твой не скажет ли, шутя, Что чувства в авторе глубоки, Иль просто осмеет, как глупое дитя, Твои оплаканные строки?.. Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года. Тебя вернет мне добрый гений... Но как мы встретимся?.. Что буду я тогда, Затерянный в глуши сомнений? Быть может, как рука, писавшая тебя, Ты станешь чуждо мне с годами, А может быть, опять, страдая и любя, Я оболью тебя слезами!.. Бог весть! Но та рука еще живет; на ней, Когда-то теплой и любимой, Всей страсти, всей тоски, всей муки прежних дней Хранится след неизгладимый. А ты?.. Твой след пропал... Один в тиши ночной С пустой шкатулкою сижу я, Сгоревшая свеча дрожит передо мной, И сердце замерло, тоскуя. 25 января 1858 Не осуждай меня холодной думой, Не говори, что только тот страдал, Кто в нищете влачил свой век угрюмый, Кто жизни яд до капли выпивал. А тот, кого едва не с колыбели Тяжелое сомнение гнетет, Кто пред собой не видит ясной цели И день за днем безрадостно живет; Кто навсегда утратил веру в счастье, Томясь, молил отрады у людей И не нашел желанного участья, И потерял изменчивых друзей; Чей скорбный стон, стесненный горький шепот В тиши ночей мучительно звучал... Ужели в том таиться должен ропот? Ужели тот, о, Боже! не страдал! 12 марта 1858 Он прийти обещал до рассвета ко мне, Я томлюсь в ожидании бурном, Уж последние звезды горят в вышине, Погасая на небе лазурном. Без конца эта ночь, еще долго мне ждать... Что за шорох? не он ли, о, Боже! Я встаю, я бегу, я упала опять На мое одинокое ложе. Близок день, над водою поднялся туман, Я сгорю от бесплодных мучений, Но вот щелкнул замок,- уж теперь не обман,- Вот дрожа, заскрипели ступени... Это он, это он, мой избранник любви, Еще миг - он войдет, торжествуя... О, как пламенны будут лобзанья мои, О, как жарко его обниму я. 6 апреля 1858 Прости, прости, поэт! Раз, сам того не чая, На музу ты надел причудливый убор; Он был ей не к лицу, как вихорь - ночи мая, Как русской деве - томный взор! Его заметила на музе величавой Девчонка резвая, бежавшая за ней, И стала хохотать, кривляяся лукаво Перед богинею твоей. Но строгая жена с улыбкою взирала На хохот и прыжки дикарки молодой, И, гордая, прошла и снова заблистала Неувядаемой красой. 1858 С невольным трепетом я, помню, раз стоял Перед картиной безымянной. Один из Ангелов случайно пролетал У берегов земли туманной. И что ж! на кроткий лик немая скорбь легла; В его очах недоуменье: Не думал он найти так много слез и зла Среди цветущего творенья! Так Вам настанет срок. На шумный жизни пир Пойдете тихими шагами... Но он Вам будет чужд, холодный этот мир, С его безумством и страстями! Нет, пусть же лучше Вам не знать его; пускай Для Вас вся жизнь пройдет в покое, Как покидаемый навеки Вами рай, Как Ваше детство золотое! 11 июня 1858 Гремела музыка, горели ярко свечи, Вдвоем мы слушали, как шумный длился бал, Твоя дрожала грудь, твои пылали плечи, Так ласков голос был, так нежны были речи; Но я в смущении не верил и молчал. В тяжелый горький час последнего прощанья С улыбкой на лице я пред тобой стоял, Рвалася грудь моя от боли и страданья, Печальна и бледна, ты жаждала признанья... Но я в волнении томился и молчал. Я ехал. Путь лежал передо мной широко... Я думал о тебе, я все припоминал, О, тут я понял все, я полюбил глубоко, Я говорить хотел, но ты была далеко, Но ветер выл кругом... я плакал и молчал. 22 июля 1858 Когда о смерти мысль приходит мне случайно, Я не смущаюся ее глубокой тайной, И, право, не крушусь, где сброшу этот прах, Напрасно гибнущую силу - На пышном ложе ли, в изгнаньи ли, в волнах, Для похорон друзья сберутся ли уныло, Напьются ли они на тех похоронах Иль неотпетого свезут меня в могилу,- Мне это все равно... Но если. Боже мой! Но если не всего меня разрушит тленье И жизнь за гробом есть,- услышь мой стон больной, Услышь мое тревожное моленье! Пусть я умру весной. Когда последний снег Растает на полях и радостно на всех Пахнет дыханье жизни новой, Когда бессмертия постигну я мечту, Дай мне перелететь опять на землю ту, Где я страдал так горько и сурово. Дай мне хоть раз еще взглянуть на те поля, Узнать, все так же ли вращается земля В своем величьи неизменном, И те же ли там дни, и так же ли роса Слетает по утрам на берег полусонный, И так же ль сини небеса, И так же ль рощи благовонны? Когда ж умолкнет все и тихо над землей Зажжется свод небес далекими огнями, Чрез волны облаков, облитые луной, Я понесусь назад, неслышный и немой, Несметными окутанный крылами. Навстречу мне деревья, задрожав, В последний раз пошлют свой ропот вечный, Я буду понимать и шум глухой дубрав, И трели соловья, и тихий шелест трав, И речки говор бесконечный. И тем, по ком страдал я чувством молодым, Кого любил с таким самозабвеньем, Явлюся я... не другом их былым, Не призраком могилы роковым, Но грезой легкою, но тихим сновиденьем. Я все им расскажу. Пускай хоть в этот час Они поймут, какой огонь свободный В груди моей горел, и тлел он, и угас, Неоцененный и бесплодный. Я им скажу, как я в былые дни Из душной темноты напрасно к свету рвался, Как заблуждаются они, Как я до гроба заблуждался! 19 сентября 1858 Когда так радостно в объятиях твоих Я забывал весь мир с его волненьем шумным, О будущем тогда не думал я. В тот миг Я полон был тобой да счастием безумным. Но ты ушла. Один, покинутый тобой, Я посмотрел кругом в восторге опьяненья, И сердце в первый раз забилося тоской, Как бы предчувствием далекого мученья. Последний поцелуй звучал в моих ушах, Последние слова носились близко где-то... Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах, Но ночь была глуха, и не было ответа! С тех пор я все зову... Развенчана мечта, Пошли иные дни, пошли иные ночи... О, Боже мой! Как лгут прекрасные уста, Как холодны твои пленительные очи! 16 февраля 1859 Мне было весело вчера на сцене шумной, Я так же, как и все, комедию играл; И радовался я, и плакал я безумно, И мне театр рукоплескал. Мне было весело за ужином веселым, Заздравный свой стакан я также поднимал, Хоть ныла грудь моя в смущении тяжелом И голос в шутке замирал. Мне было весело... Над выходкой забавной Смеясь, ушла толпа, веселый говор стих,- И я пошел взглянуть на залу, где недавно Так много, много было их! Огонь давно потух. На сцене опустелой Валялися очки с афишею цветной, Из окон лунный свет бродил по ней несмело, Да мышь скреблася за стеной. И с камнем на сердце оттуда убежал я, Бессонный и немой сидел я до утра; И плакал, плакал я, и слез уж не считал я... Мне было весело вчера. 19 апреля 1859 Когда был я ребенком, родная моя, Если детское горе томило меня, Я к тебе приходил, и мой плач утихал: На груди у тебя я в слезах засыпал. Я пришел к тебе вновь... Ты лежишь тут одна, Твоя келья темна, твоя ночь холодна, Ни привета кругом, ни росы, ни огня... Я пришел к тебе... жизнь истомила меня. О, возьми, обними, уврачуй, успокой Мое сердце больное рукою родной, О, скорей бы к тебе мне, как прежде, на грудь, О, скорей бы мне там задремать и заснуть. 11 июня 1859 5 декабря 1860 г. Из разных стран родного края, Чтоб вспомнить молодость свою, Сошлись мы, радостью блистая, В одну неровную семью. Иным из нас светла дорога, Легко им по свету идти, Другой, кряхтя, по воле Бога Бредет на жизненном пути. Все, что с слезами пережито, Чем сердце сжалося давно, Сегодня будет позабыто И глубоко затаено. Но хоть наш светлый пир беспечен, Хоть мы весельем сроднены, Хоть наш союз и свят, и вечен, Мы им гордиться не должны. Мы братья, да. Пусть без возврата От нас отринут будет тот, Кто от страдающего брата С холодным смехом отойдет. Но не кичась в пределах тесных, Должны мы пламенно желать, Чтоб всех правдивых, добрых, честных Такими ж братьями назвать. Вельможа ль он, мужик, вития, Купец иль воин,- все равно; Всех назовет детьми Россия, Всем имя братское одно. 1860 Посреди гнетущих и послушных, Посреди злодеев и рабов Я устал от ваших фраз бездушных, От дрожащих ненавистью слов! Мне противно лгать и лицемерить, Нестерпимо - отрицаньем жить... Я хочу во что-нибудь да верить, Что-нибудь всем сердцем полюбить! Как монах, творя обет желанный, Я б хотел по знойному пути К берегам земли обетованной По песку горячему идти; Чтобы слезы падали ручьями, Чтоб от веры трепетала грудь, Чтоб с пути, пробитого веками, Мне ни разу не пришлось свернуть! Чтоб оазис в золотые страны Отдохнуть меня манил и звал, Чтоб вдали тянулись караваны, Шел корабль,- а я бы все шагал! Чтоб глаза слипались от дороги, Чтоб сгорали жаждою уста, Чтоб мои подкашивались ноги Под тяжелым бременем креста... 1861 Покинутый тобой, один в толпе бездушной Я в онемении стоял: Их крикам радости внимал я равнодушно, Их диких слез не понимал. А ты? Твои глаза блестели хладнокровно, Твой детский смех мне слышен был, И сердце билося твое спокойно, ровно, Смиряя свой ненужный пыл. Не знало сердце то, что близ него другое, Уязвлено, оскорблено, Дрожало, мучилось в насильственном покое, Тоской и злобою полно! Не знали те глаза, что ищут их другие, Что молят жалости они, Глаза печальные, усталые, сухие, Как в хатах зимние огни! 1863 1 На родине моей картины величавой Искать напрасно будет взор. Ни пышных городов, покрытых громкой славой, Ни цепи живописных гор, - Нет, только хижины; овраги да осины Среди желтеющей травы... И стелются кругом унылые равнины, Необозримы... и мертвы. На родине моей не светит просвещенье Лучами мирными нигде, Коснеют, мучатся и гибнут поколенья В бессмысленной вражде; Все грезы юности, водя сурово бровью, Поносит старый сибарит, А сын на труд отца, добытый часто кровью, С насмешкою глядит. На родине моей для женщины печально Проходят лучшие года; Весь век живет она рабынею опальной Под гнетом тяжкого труда; Богата - ну так будь ты куклою пустою, Бедна - мученьям нет конца... И рано старятся под жизнью трудовою Черты прелестного лица. На родине моей не слышно громких песен, Ликующих стихов; Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен Для звуков пламенных певцов. С погостов да из хат несется песня наша, Нуждою сложена, И льется через край наполненная чаша, Тоскою жгучею полна. На родине моей невесело живется С нуждой и горем пополам; Умрем - и ничего от нас не остается На пользу будущим векам. Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле Среди тупых забот... И бедны те мечты, как бедно наше поле, Как беден наш народ. 2 Огонек в полусгнившей избенке Посреди потемневших полей, Да плетень полусгнивший в сторонке, Да визгливые стоны грачей,- Что вы мне так нежданно предстали В этот час одинокий ночной, Что вы сердце привычное сжали Безысходною старой тоской? Еле дышат усталые кони, Жмет колеса сыпучий песок, Словно жду я какой-то погони, Словно путь мой тяжел и далек! Огонек в полусгнившей избенке, Ты мне кажешься плачем больным По родимой моей по сторонке, По бездольным по братьям моим. И зачем я так жадно тоскую, И зачем мне дорога тяжка? Видно, въелася в землю родную Ты, родная кручина-тоска! Тобой вспахана наша землица, Тобой строены хата и дом, Тебя с рожью усталая жница Подрезает тяжелым серпом; Ты гнетешь богатырскую силу, Ты всю жизнь на дороге сидишь Вместе с заступом роешь могилу, Из могилы упреком глядишь. С молоком ты играешь в ребенке С поцелуем ты к юноше льнешь... Огонек в полусгнившей избенке, Старых ран не буди, не тревожь! 3 За огоньком другой, и третий, И потянулись избы в ряд... Собаки воют, плачут дети, Лучины дымные горят. Ну, трогай шибче! За рекою Мне церковь старая видна. Крестов и насыпей толпою Она кругом обложена. ............................. ............................. 4, 5, 6 ............................. ............................. 7 Отчего в одиноком мечтаньи, В шуме дня и в ночной тишине, Ты, погибшее рано созданье, Стало часто являться ко мне? Вот как дело печальное было: Вздумал свадьбу состроить сосед, Целый день накануне варила Кухня яства на званый обед. Ровно в полдень сошлись, повенчали, И невеста была весела. Только тетки тайком замечали, Что бледна она что-то была. Гости все налицо, разодеты. Время. Свадебный стынет обед... Да невеста запряталась где-то. Ищут, кличут,- нигде ее нет. Вдруг мальчишка-садовник вбегает, Босоногий, с лопатой в руке, И, от страха дрожа, объявляет, Что "утопла невеста в реке".- Суматоха... Кричат во всю глотку: "Люди, девушки, в реку, спасать!" Кто про невод кричит, кто про лодку И не знают, с чего им начать. Через час наконец отыскали, Принесли, положили на стол. Тут записка нашлась, и в печали Безысходной хозяин прочел: "Вот, papa и maman, на прощанье Вам последнее слово мое: Я исполнила ваше желанье, Так исполню ж теперь и свое!" Изумлялися все чрезвычайно И причину сыскать не могли. И доныне та страшная тайна Спит безмолвная в недрах земли. Погрустили родные прилично, И утешился скоро жених, И, к людскому страданью привычный, Позабыл бы давно я о них. Но зачем же в безмолвном мечтанья, В шуме дня и в ночной тишине, Ты, погибшее рано созданье, Так упорно являешься мне? Ты лежишь на столе как живая... На лице изумленье и страх, И улыбка скривилась немая На твоих побелевших губах. И сплетаются травы речные В волосах и в венчальном венке, И чернеют следы роковые На холодной, на бледной руке... 1864 Измученный тревогою дневною, Я лег в постель без памяти и сил, И голос твой, носяся надо мною, Насмешливо и резко говорил: "Что ты глядишь так пасмурно, так мрачно? Ты, говорят, влюблен в меня, поэт? К моей душе, спокойной и прозрачной, И доступа твоим мечтаньям нет. Как чужды мне твои пустые бредни! И что же в том, что любишь ты меня? Не первый ты, не будешь и последний Гореть и тлеть от этого огня! Ты говоришь, что в шумном вихре света Меня ты ищешь, дышишь только мной... И от других давно, я слышу это, Окружена влюбленною толпой. Я поняла души твоей мученье, Но от тебя, поэт, не утаю: Не жалость, нет, а только изумленье Да тайный смех волнуют грудь мою!" Проснулся я.- Враждебная, немая Вокруг меня царила тишина, И фонари мне слали, догорая, Свой тусклый свет из дальнего окна. Бессильною поникнув головою, Едва дыша, я снова засыпал, И голос твой, носяся надо мною, Приветливо и ласково звучал: "Люби меня, люби! Какое дело, Когда любовь в душе заговорит, И до того, что в прошлом наболело, И до того, что в будущем грозит? Моя душа уж свыклася с твоею, Я не люблю, но мысль отрадна мне, Что сердце есть, которым я владею, В котором я господствую вполне. Коснется ли меня тупая злоба, Подкрадется ль нежданная тоска, Я буду знать, что, верная до гроба, Меня поддержит крепкая рука! О, не вверяйся детскому обману, Себя надеждой жалкой не губи: Любить тебя я не хочу, не стану, Но ты, поэт, люби меня, люби!" Проснулся я.- Уж день сырой и мглистый Глядел в окно. Твой голос вдруг затих, Но долго он без слов, протяжный, чистый, Как арфы звук, звенел в ушах моих. Начало 1860-х годов Я ждал тебя... Часы ползли уныло, Как старые, докучные враги... Всю ночь меня будил твой голос милый И чьи-то слышались шаги... Я ждал тебя... Прозрачен, свеж и светел, Осенний день повеял над землей... В немой тоске я день прекрасный встретил Одною жгучею слезой... Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной, Чтоб быть с тобой,- я каждый миг ловлю, Что я люблю, люблю тебя безумно... Как жизнь, как счастие люблю!.. 1867 Мне снился сон (то был ужасный сон!)... Что я стою пред статуей твоею, Как некогда стоял Пигмалион, В тоске моля воскреснуть Галатею. Высокое, спокойное чело Античною сияло красотою, Глаза смотрели кротко и светло, И все черты дышали добротою... Вдруг побледнел я и не мог вздохнуть От небывалой, нестерпимой муки: Неистово за горло и за грудь Меня схватили мраморные руки И начали душить меня и рвать, Как бы дрожа от злого нетерпенья... Я вырваться хотел и убежать, Но, словно труп, остался без движенья... Я изнывал, я выбился из сил, Но, в ужасе смертельном холодея, Измученный, я все ж тебя любил, Я все твердил: "Воскресни, Галатея!.." И на тебя взглянуть я мог едва С надеждою, мольбою о пощаде... Ни жалости, ни даже торжества Я не прочел в твоем спокойном взгляде... По-прежнему высокое чело Античною сияло красотою, Глаза смотрели кротко и светло, И все черты дышали добротою... Тут холод смерти в грудь мою проник, В последний раз я прошептал: "Воскресни!.." И вдруг в ответ на мой предсмертный крик Раздался звук твоей веселой песни... 1868 Мой друг, тебя томит неверная примета, Бесплодную боязнь рассудком укроти: Когда твоя душа сочувствием согрета, Она не может горя принести! Но видя ряд могил, о прошлых днях тоскуя, Дрожишь ты часто за живых, И гибель лучших смутно чуя, С двойною силой любишь их. Так сердце матери невольно отличает Того из всех своих детей, Кому грозит беда, чья радость увядает, Кто немощней, и жалче, и слабей... Пусть тем, кого уж нет, не нужно сожалений, Но мысли не прогнать: зачем они ушли? Увы! Ни мощный ум, ни сердца жар, ни гений Не созданы надолго для земли. И только то живет без горьких опасений, Что пресмыкается в пыли! 1870-е годы (Перевод из Донаурова) Пара гнедых, запряженных с зарею, Тощих, голодных и грустных на вид, Вечно бредете вы мелкой рысцою, Вечно куда-то ваш кучер спешит. Были когда-то и вы рысаками И кучеров вы имели лихих, Ваша хозяйка состарелась с вами, Пара гнедых! Ваша хозяйка в старинные годы Много имела хозяев сама, Опытных в дом привлекала из моды, Более нежных сводила с ума. Таял в объятьях любовник счастливый, Таял порой капитал у иных; Часто стоять на конюшне могли вы, Пара гнедых! Грек из Одессы и жид из Варшавы, Юный корнет и седой генерал - Каждый искал в ней любви и забавы И на груди у нее засыпал. Где же они, в какой новой богине Ищут теперь идеалов своих? Вы, только вы и верны ей доныне, Пара гнедых! Вот отчего, запрягаясь с зарею И голодая по нескольку дней, Вы подвигаетесь мелкой рысцою И возбуждаете смех у людей. Старость, как ночь, вам и ей угрожает, Говор толпы невозвратно затих, И только кнут вас порою ласкает, Пара гнедых! 1870-е годы Посвящается А. И. Гончарову 1 Когда в Москве первопрестольной С тобой сойдемся мы вдвоем, Уж знаю я, куда невольно Умчит нас тройка вечерком. Туда весь день, на прибыль зорки, Стяжанья жаждою полны, Толпами лупят с Живодерки Индейца бедные сыны. Им чужд их предок безобразный, И, правду надобно сказать, На них легла изнанкой грязной Цивилизации печать. Им света мало свет наш придал, Он только шелком их одел; Корысть - единственный их идол, И бедность - вечный их удел. Искусства также там, хоть тресни, Ты не найдешь - напрасный труд: Там исказят мотивы песни И стих поэта переврут. Но гнаться ль нам за совершенством? Что нам за дело до того, Что так назойливо с "блаженством" У них рифмует "божество"? В них сила есть пустыни знойной И ширь свободная степей, И страсти пламень беспокойный Порою брызжет из очей. В них есть какой-то, хоть и детский, Но обольщающий обман... Вот почему на раут светский Не променяем мы цыган. 2 Льется вино. Усачи полукругом, Черны, небриты, стоят, не моргнут, Смуглые феи сидят друг за другом: Саша, Параша и Маша - все тут. Что же все смолкли? Их ночь утомила, Вот отдохнут, запоют погодя. Липочка "Няню" давно пробасила; В глупом экстазе зрачками водя, "Утро туманное" Саша пропела... Ох! да была же она хороша, Долгий роман она в жизни имела, Знала цыганка, что значит душа! Но зажила в ней сердечная рана, Старые бури забыты давно, В этом лице не ищите романа: Сытостью властною дышит оно. Что ж и мудреного, что процветает Духом и здравием Саша моя? С выручки полной она получает, Шутка ли, три с половиной пая. Те, что постарше и менее пылки, Заняты ужином скромным своим; Всюду сигары, пустые бутылки, Тучами ходит по комнате дым. Старая Анна хлопочет за чаем, "Жубы" болят отчего-то у ней, Только, никем и ничем не смущаем, Коля бренчит на гитаре своей; Голос прелестный раздался... О, Боже! Паша поет, не для ней, вишь, весна... Не для тебя, так скажи, для кого же? Ты черноброва, свежа и стройна, Из-под ресниц твоих солнца светлее Тянутся вешнего счастья лучи... "Ну-ка, затягивай "Лен", да живее!" Грянула песня. Гудят усачи. Липочка скачет, несется куда же? Где остановишься ты на пути? Лица горят; Марья Карповна даже, Кажется, хочет вприсядку пойти... Кончено... Стой! Неужли ж расставаться? Как-нибудь надо вам сон превозмочь. "Ну-ка, цыганки, живей, одеваться! Едем к нам в город доканчивать ночь!" 3 И морозом, и метелью Охватило нас кругом, Смотрят брачною постелью Сани, крытые ковром. "Паша! к нам - сюда! Дорогой Будем петь, садись правей... Липа здесь! Живее трогай, Не жалей же лошадей!" Подхватили лихо кони, Ветер свищет, словно зверь... От какой бы мы погони Не умчалися теперь? И какая бы кручина Не забылася легко? Всюду снежная равнина, До заставы далеко; В небе темь и мгла густая, И не видно ямщика, И дрожит в руке другая Чья-то теплая рука! 4 Вот и приехали... "Ну, шевелися, Чаю скорее, за ромом пошли!" Мигом по комнатам все разбрелися, С жадным вниманием дом обошли, Все любопытно им: двери, паркеты, Книги, альбомы, звонок за стеной... Вот и красавиц московских портреты: "Кто из них, Паша, сравнится с тобой?- Вот собралйся, уселись за чаем, Тише признанья, но смех веселей... Только, ничем и никем не смущаем, Коля бренчит на гитаре своей. Длятся часы. Задушевное пенье, Словно волшебный таинственный сон, Льет нам минутное жизни забвенье... Вдруг раздался неожиданный звон: Колокол грянул из церкви соседней... Знаю, он разом веселье смутит! "Что это? К ранней звонили обедне?" - Старая Анна впросонках ворчит. Вот и прощанье звучит роковое: "Поздно, до завтра, пора по домам!" Утро туманное, утро седое, Знать, и взаправду подкралося к нам. 5 Один я... Город шевелится, Морозный день глядит в окно; Я лег в постель, но мне не спится: В душе и пусто и темно, И жаль мне ночи беззаботной, В которой, на один хоть час, Блеснула гостьей мимолетной Жизнь, не похожая на нас. И снова голос полуночный Звучит при тусклом свете дня: Весна придет в свой час урочный, Весна придет... не для меня! 1873 Ты помнишь, как, забившись в "музыкальной", Забыв училище и мир, Мечтали мы о славе идеальной... Искусство было наш кумир, И жизнь для нас была обвеяна мечтами. Увы, прошли года, и с ужасом в груди Мы сознаем, что все уже за нами, Что холод смерти впереди. Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой, Ты новый путь себе настойчиво пробил, Ты с бою славу взял и жадно пил Из этой чаши ядовитой. О, знаю, знаю я, как жестко и давно Тебе за это мстил какой-то рок суровый И сколько в твой венец лавровый Колючих терний вплетено. Но туча разошлась. Душе твоей послушны, Воскресли звуки дней былых, И злобы лепет малодушный Пред ними замер и затих. А я, кончая путь "непризнанным" поэтом, Горжусь, что угадал я искру божества В тебе, тогда мерцавшую едва, Горящую теперь таким могучим светом. Декабрь (?) 1877 Зачем в тиши ночной, из сумрака былого, Ты, роковая ночь, являешься мне снова И смотришь на меня со страхом и тоской? - То было уж давно... на станции глухой, Где ждал я поезда... Я помню, как сначала Дымился самовар и печь в углу трещала; Курил и слушал я часов шипевший бой, Далекий лай собак да сбоку, за стеной, Храпенье громкое... И вдруг, среди раздумья,- То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья - Замолкло, замерло, потухло все кругом. Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом, Сигара выпала из рук, и мне казалось, Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась. Я все тогда забыл: кто я, зачем я тут? Казалось, что не я - другие люди ждут Другого поезда на станции убогой. Не мог я разобрать, их мало или много, Мне было все равно, что медлит поезд тот, Что опоздает он, что вовсе не придет... Не знаю, долго ли то длилось испытанье, Но тяжко и теперь о нем воспоминанье! С тех пор прошли года. В тиши немых могил Родных людей и чувств я много схоронил, Измен, страстей и зла вседневные картины По сердцу провели глубокие морщины, И с грузом опыта, с усталою душой Я вновь сижу один на станции глухой. Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо... Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо! 1880 Посвящается А. В. П-вой В те дни, когда широкими волнами Катилась жизнь, спокойна и светла, Нередко ты являлась между нами, И речь твоя отрадной нам была; Над пошлостью житейской ты царила, Светлели мы в лучах твоей красы, И ты своим избранникам дарила Бессонные и сладкие часы. Те дни прошли... Над родиной любимой, Над бедною, померкшею страной Повеял дух вражды неумолимой И жизнь сковал корою ледяной. Подземные, таинственные силы Колеблют землю... В ужасе немом Застыла ты, умолк твой голос милый, И день за днем уныло мы живем... 1881 О, что за чудный сон приснился мне нежданно! В старинном замке я бродил в толпе теней: Мелькали рыцари в своей одежде бранной, И пудреных маркиз наряд и говор странный Смущали тишину подстриженных аллей. И вдруг замолкли все. С улыбкой благосклонной К нам подошел король и ласково сказал: "Приветствую тебя, пришлец неугомонный! Ты был в своей стране смешон, поэт влюбленный... У нас достоин ты вниманья и похвал. У нас не так жилось, как вы теперь живете! Ваш мир унынием и завистью томим. Вы притупили ум в бессмысленной работе, Как жалкие жиды, погрязли вы в расчете, И, сами не живя, гнетете жизнь другим! Вы сухи, холодны, как севера морозы, Вы не умеете без горечи любить, Вы рвете терния там, где мы рвали розы... Какие-то для глаз невидимые слезы Вам даже самый смех успели отравить! Поэт, я - Счастие! Меня во всей вселенной Теперь уж не найти, ко мне нелегок путь. Гордиться можешь ты перед толпой надменной, Что удалось тебе в мой замок сокровенный Хоть раз один войти и сердцем отдохнуть. И если, над землей случайно пролетая, Тебе я брошу миг блаженства и любви, Лови его, лови - люби не размышляя... Смотри: вот гаснет день, за рощей утопая... Не долог этот миг - лови его, лови!.." Так говорил король, а с неба мне сияли Прощальные лучи бледнеющего дня, И чинно предо мной маркизы приседали, И рыцари меня мечтами покрывали, И дети ласково смотрели на меня! 1882 Умолкни навсегда. Тоску и сердца жар Не выставляй врагам для утешенья... Проклятье вам, минуты вдохновенья, Проклятие тебе, ненужный песен дар! Мой голос прозвучит в пустыне одиноко, Участья не найдет души изнывшей крик... О смерть, иди теперь! Без жалоб, без упрека Я встречу твой суровый лик. Ты все-таки теплей, чем эти люди-братья: Не жжешь изменой ты, не дышишь клеветой... Раскрой же мне свои железные объятья, Пошли мне наконец забвенье и покой! Февраль 1883 В часы бессонницы, под тяжким гнетом горя, Я вспомнил о тебе, возница верный мой, Нептуном прозванный за сходство с богом моря... Двенадцать целых лет, в мороз, и в дождь, и в зной, Ты все меня возил, усталости не зная, И ночи целые, покуда жизнь я жег, Нередко ждал меня, на козлах засыпая... Ты думал ли о чем? Про это знает Бог, Но по чертам твоим не мог я догадаться, Ты все молчал, молчал и, помню, только раз Сквозь зубы проворчал, не поднимая глаз: "Что убиваетесь? Не нужно убиваться..." Зачем же в эту ночь, чрез много, много лет, Мне вспомнился простой, нехитрый твой совет И снова я ему обрадован как другу? Томился часто ты по родине своей, И "на побывку" ты отправился в Калугу, Но побыл там, увы! недолго: десять дней. Лета ли подошли, недугом ли сраженный, Внучат и сыновей толпою окруженный, Переселился ты в иной, безвестный свет. Хоть лучшим миром он зовется безрассудно, Но в том, по-моему, еще заслуги нет: Быть лучше нашего ему весьма не трудно. Мир праху твоему, покой твоим костям. Земля толпы людской теплее и приветней. Но жаль, что, изменив привычке многолетней, Ты не отвез меня туда, где скрылся сам. 1883 Два сердца любящих и чающих ответа Случайно встретились в пустыне черствой света, Но долго робостью томилися они. И вечной суетой наполненные дни, И светской черни суд, без смысла, без пощады, Им клали на пути тяжелые преграды; И, словно нехотя, в тиши полей пустых С рыданьем вырвалась святая тайна их. С тех пор помчались дни, как сон волшебный, странный, Преграды рушились, и близок день желанный, Когда прекрасный сон не будет больше сном... И ночи целые я думаю о нем, Об этом близком дне... В тумане ожиданья Грядущего еще не ясны очертанья, И страстно допросить хочу я у судьбы: Грозят ли им часы сомнений и борьбы, Иль ждет их долгое, безоблачное счастье? Душа моя полна тревоги и участья; Порою злая мысль, подкравшись в тишине, Змеиным языком нашептывает мне: "Как ты смешон с твоим участием глубоким! Умрешь ты, как и жил, скитальцем одиноким, Ведь это счастие чужое, не твое!" Горька мне эта мысль, но я гоню ее И радуюсь тому, что счастие чужое Мне счастья моего милей, дороже вдвое! 8 декабря 1884 Увидя почерк мой. Вы, верно, удивитесь: Я никогда Вам не писал, Я и теперь не заслужу похвал, Но Вы за правду не сердитесь! Письмо мое - упрек. От берегов Невы Один приятель пишет мне, что Вы Свое письмо распространили в свете. Скажите - для чего? Ужели толки эти О том, что было так давно На дне души погребено, Вам кажутся уместны и приличны? На вечере одном был ужин симпатичный, Там неизвестный мне толстяк Читал его на память, кое-как... И все потешилися вволю Над Вашим пламенным письмом!.. Потом обоих нас подвергнули контролю (Чему способствовал отчасти самый дом). Две милые, пленительные дамы Хотели знать, кто я таков, притом Каким отвечу я письмом, И все подробности интимной нашей драмы. Прошу Вас довести до сведения их, Что я - бездушный эгоист, пожалуй, Но, в сущности, простой и добрый малый, Что много глупостей наделал я больших Из одного минутного порыва... А что касается до нашего разрыва - Его хотели Вы. Иначе, видит Бог, Я был бы и теперь у Ваших милых ног. P.S. Прости мне тон письма небрежный: Его я начал в шуме дня. Теперь все спит кругом, чарующий и нежный Твой образ кротко смотрит на меня! О, брось твой душный свет, забудь былое горе, Приди, приди ко мне, прими былую власть! Здесь море ждет тебя, широкое, как страсть, И страсть, широкая, как море. Ты здесь найдешь опять все счастье прежних лет, И ласки, и любовь, и даже то страданье, Которое порой гнетет существованье, Но без которого вся жизнь - бессвязный бред. 8 ноября 1885 Ночь опустилась. Все тихо: ни криков, ни шума. Дремлет царевич, гнетет его горькая дума: "Боже, за что посылаешь мне эти стаданья?.. В путь я пустился с горячею жаждою знанья, Новые страны увидеть и нравы чужие. О, неужели в поля не вернусь я родные? В родину милую весть роковая дошла ли? Бедная мать убивается в жгучей печали, Выдержит твердо отец,- но под строгой личиной Все его сердце изноет безмолвной кручиной... Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже! Зла никому я не сделал... За что же, за что же?.. Вот засыпает царевич в тревоге и горе, Сон его сладко баюкает темное море... Снится царевичу: тихо к его изголовью Ангел склонился и шепчет с любовью: "Юноша, Богом хранимый в далекой чужбине! Больше, чем новые страны, увидел ты ныне, Ты свою душу увидел в минуту невзгоды, Мощью с судьбой ты померился в юные годы! Ты увидал беспричинную злобу людскую... Спи безмятежно! Я раны твои уврачую. Все, что ты в жизни имел дорогого, святого, Родину, счастье, семью - возвращу тебе снова. Жизнь пред тобой расстилается в светлом просторе, Ты поплывешь чрез иное - житейское море, Много в нем места для подвигов смелых, свободны; Много и мелей опасных, и камней подводных... Я - твой хранитель, я буду незримо с тобою, Белыми крыльями черные думы покрою". Май 1891 Давно ль, ваш город проезжая, Вошел я в старый, тихий дом И, словно гость случайный рая, Душою ожил в доме том! Давно ли кажется? А годы С тех пор подкрались и прошли, И часто, часто, в дни невзгоды, Мне, светлым призраком вдали, Являлась милая картина. Я помню: серенький денек, По красным угольям камина Перебегавший огонек, И ваши пальцы, и узоры, Рояль, рисунки, и цветы, И разговоры, разговоры - Плоды доверчивой мечты... И вот, опять под вашим кровом Сижу - печальный пилигрим... Но - тем живым, горячим словом Мы обменяться не спешим. Мы, долго странствуя без цели, Забыв, куда и как идти, Сказать не смею: постарели, Но... утомились на пути. А где же те, что жили вами, Кем ваша жизнь была полна? С улыбкой горькою вы сами Их перебрали имена: Тот умер, вышла замуж эта И умерла - тому уж год, Тот изменил вам в вихре света, Та - за границею живет... Какой-то бурей дикой, жадной Их уносило беспощадно, И длинный ряд немых могил Их милый образ заменил... А наши думы и стремленья, Надежды, чувства прежних лет? Увы! От них пропал и след, Как от миражей сновиденья... Одне судьбой в архив сданы И там гниют под слоем пыли, Другие горем сожжены, Те - нам, как люди, изменили... И мы задумались, молчим... Но нам - не тягостно молчанье, И изредка годам былым Роняем мы воспоминанье; Так иногда докучный гость, Чтоб разговор не замер сонный, Перед хозяйкой утомленной Роняет пошлость или злость. И самый дом глядит построже, Хоть изменился мало он: Диваны, кресла - все в нем то же, Но заперт наглухо балкон... Тафтой задернута картина И, как живой для нас упрек,- По красным угольям камина Бежит и блещет огонек. 1891 О, что за облако над Русью пролетело, Какой тяжелый сон в пустеющих полях! Но жалость мощная проснулася в сердцах И через черный год проходит нитью белой. К чему ж уныние? Зачем бесплодный страх? И хату бедняка, и царские палаты Одним святым узлом связала эта нить: И труженика дань, и креза дар богатый, И тихий звук стиха, и музыки раскаты, И лепту юношей, едва начавших жить. Родник любви течет на дне души глубоком, Как пылью, засорен житейской суетой... Но туча пронеслась ненастьем и грозой,- Родник бежит ручьем. Он вырвется потоком, Он смоет сор и пыль широкою волной. 1892 Список принятых сокращений Изд. 1895 г. - Сочинения А. Н. Апухтина: В 2 т. - Изд. 4-е, доп. - Спб., 1895. - Том 1. Изд. 1896 г. - Сочинения А. Н. Апухтина. - 2-е посм., доп. изд. - Спб., 18%. Изд. 1898 г. - Сочинения А. Н. Апухтина. - 3-е посм., доп. изд. - Спб., 1898. БП Апухтин А. Н. Стихотворения. - Л.: Сов. писатель, 1961. - (Большая серия "Б-ки поэта"). КОММЕНТАРИИ К родине. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 253. Жизнь. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 255. Старая дорога. Впервые: БП.- С. 279-280. Возможно, стихотворение написано Апухтиным под впечатлением поездки по так называемой старой Калужской дороге, заброшенной после постройки московского тракта. Поэт. Впервые: Изд. 1895 г. - С. 258. Приличьем скрашенный разврат...возможно, парафраз лермонтовского: "Приличьем стянутые маски..." ("Как часто, пестрою толпою окружен...", 1840). Эпаминонд. Впервые: Русский инвалид.- 1854.- Э 240.- 6 нояб.; подпись: "А. Апухтин. Воспитанник императорского Училища правоведения 5 класса. 14 лет". Первое печатное стихотворение Апухтина, помещенное в газете при содействии директора Училища правоведения А. П. Языкова. Эпаминонд - древнегреческий (фиванский) полководец; в сражении при Мантинее (362 до н. э.), во время которого фиванцы ценой больших потерь одержали победу над спартанцами, был смертельно ранен. Корнилов Владимир Алексеевич (1806-1854) -адмирал, герой Севастопольской обороны. 5 октября 1854 г. скончался от ранения, полученного при обходе позиций на Малаховом кургане. Наварин - морское сражение 8 октября 1827 г. в Наваринской бухте полуострова Пелопоннес во время греческой освободительной войны. Окончилось поражением турецкого флота. Среди кораблей русской эскадры особенно отличилось судно "Азов", на котором служил и молодой В. А. Корнилов. Май в Петербурге. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 262. Предчувствие. Впервые: БП.- С. 288. А. П. Апухтина - двоюродная сестра поэта. К славянофилам. Впервые: БП.- С. 295. Жизнь. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 270. К. П. Апухтина - двоюродная сестра поэта. Положено на музыку В. А. Березовским. Шарманка. Впервые: БП.- С. 297-299. Посвящено матери поэта. На Неве вечером. Впервые: БП.- С. 299. Дорогой. Впервые: БП.- С. 300. Обращено к П. И. Чайковскому, с которым Апухтин был дружен со времен совместного ученья в Училище правоведения. Ночь. Впервые: БП.- С. 303. Ответ анониму. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 272. Божий мир. Впервые: БП.- С. 303-305. Юферов Владимир Николаевич (1839-?) - товарищ Апухтина по Училищу правоведения. Посла бала. Впервые: БП.- С. 305-306. Русские песни. Впервые: Б-ка для чтения.- 1862.- Э 1.- С. 161. Володимир, князь святой - Владимир I (ум. в 1015 г.) - князь новгородский (с 969 г.), великий князь киевский (с 980 г.). Младший сын Святослава. В 988-989 гг. ввел в качестве государственной религии христианство в его византийской модификации. Объявлен Русской Православной Церковью равноапостольным и канонизирован в середине XIII в. по велению Александра Невского. В русском фольклоре именуется Владимиром Красное Солнышко. Серенада Шуберта. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 276. Вероятно, вариант принадлежащего Н. П. Огареву традиционного русского текста "Серенады" ("Песнь моя, лети с мольбою..."). Источник - стихотворение немецкого поэта Людвига Рельштаба (1779-1860). Слова Апухтина положены на музыку М. В. Анцевым, Б. Левензоном. Стихотворение отмечено в томе Апухтина, принадлежавшем А. Блоку. "Сегодня мне исполнилось 17 лет..." Впервые: Изд. 1895 г.- С. 278. Комета. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 288. Перевод стихотворения П. Беранже "La comete de 1832". В оригинале стихотворение имеет примечание Беранже: "Не следует забывать предсказания немецких астрономов, сделанные несколько лет назад, извещавшие о столкновении кометы с землей и гибель этой последней в 1832 г. Ученые из Парижской обсерватории нашли нужным противопоставить свои расчеты немецким собратьям". В театре. Впервые: БП.- С. 313-314. Скорее всего, ранний вариант стихотворения "Актеры". Рассвет. Впервые: БП.- С. 314-315. К пропавшим письмам. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 292, под заглавием "К утерянным письмам". Мое оправдание. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 297. Подражание древним. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 301. А. А. Фету. Впервые: БП.- С. 359. Извинение за пародию на Фета, опубликованную без ведома автора (см. стихотворение "Пародия" в разделе III). Брат поэта В. Н. Апухтин вспоминает, что стихотворение было написано в связи с приездом А. А. Фета и И. С. Тургенева в усадьбу Апухтиных во время охоты. "Фет, встретив нас, младших детей, обратился lt;к намgt; со словами: "Где ваш старший брат, я приехал надрать ему уши!" И долго не могли разыскать Алексlt;еяgt; Николаевича, пока не нашли со стихами..." (Цит. по: БП). Картина. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 304. "Гремела музыка, горели ярко свечи..." Впервые: Изд. 1895 г.- С. 291. Положено на музыку В. С. Муромцевским, П. Перацким. Memento mori. Впервые: Современник.- 1859.- Э 11.- С. 222. "Когда так радостно в объятиях твоих..." Впервые: Изд. 1895 г.- С. 316. Положено на музыку В. С. Муромцевским. "Мне было весело вчера на сцене шумной..." Впервые: БП.- С. 76-77. Написано на следующий день после участия Апухтина в любительском спектакле "Что имеем - не храним, потерявши плачем" С. П. Соловьева. Мемуаристы отмечают артистические способности Апухтина. В Литературном музее Пушкинского Дома (ИРЛИ АН СССР) сохранилась фотография Апухтина в роли Фамусова. В 1859 г. поэт принимал участие в литературных вечерах и любительских спектаклях в пользу Литературного фонда. "Когда был я ребенком, родная моя..." Впервые: Изд. 1895 г.- С. 321. Положено на музыку Ф. Ю. Бенуа, А. И. Гуревичем. Стансы товарищам. 5 декабря 1860 г. Впервые: Памятная книжка правоведов XX выпуска 1859 года. Спб., 1894.- Ч, 2.- С. 12. Современным витиям. Впервые: Время.- 1862.- Э 2.- С. 524. По свидетельству П. В. Быкова, Апухтин "очень дорожил этим стихотворением, пояснив, что оно написано в один из самых горьких моментов его юношества, моментов, близких к отчаянию" (Силуэты далекого прошлого.- М.; Л., 1930.- С. 118). В фельетоне "Дневник темного человека" Д. Д. Минаев поместил пародию на это стихотворение: "Посреди журнальных погремушек..." В театре. Впервые: БП.- С. 94. Из поэмы "Село Колотовка". Впервые: БП.- С. 99-103. Других частей или упоминаний о замысле поэмы не обнаружено. Написано, очевидно, под впечатлением жизни в родных местах в период службы Апухтина в Орле в 1863-1864 гг. Две грезы. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 345. "Я ждал тебя. Часы ползли уныло..." Впервые: Изд. 1896 г.- С. 514. По данным Ф. Н. Малинина, было написано как романс для солистки цыганского хора Соколова Анны Захаровны Шишкиной; впоследствии вошло в сборники цыганских романсов. Положено на музыку А. А. Олениным, А. С. Аренским, В. С. Муромцевским, М. О. Штейн-бергом, В. С. Косенко, Г. Э. Конюсом, В. Бюцовым, Г. Базилевским. "Мне снился сон (то был ужасный сон!)..." Впервые: Изд. 1896 г.- С. 516. В. М-му. Стихотворение посвящено В. П. Мещерскому (см. о нем выше). Впервые: Изд. 1895 г.- С. 333. Пара гнедых. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 368. Донауров Сергей Иванович (1839-1897) -поэт, переводчик, композитор-любитель. Перевел на французский язык тексты некоторых романсов П. И. Чайковского. Романс "Pauvres chevaus", легший в основу вольной апухтинской переработки, также был написан им на французском языке. Стихотворение "Пара гнедых" стало одним из популярнейших русских романсов, породив, в свою очередь, новые варианты и переделки. В частности, положено на музыку Я. Ф. Пригожим. О цыганах. Полностью впервые: БП.- С. 150-154. А. И. Гончаров - друг Апухтина. Живодерка - рынок в старой Москве. Индейца бедные сыны - цыгане. "Няня", "Лен" - цыганские романсы. Паша поет, не для ней, вишь, весна.Подразумевается цыганский романс "Не для меня придет весна". Утро туманное, утро седое - строка из стихотворения И. С. Тургенева "В дороге", ставшего популярным цыганским романсом. П. Чайковскому. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 356. Памятная ночь. Впервые: Изд. 1896 г.- С. 523. К поэзии. Впервые: Изд. 1898 г.- С. 198. Сон. Впервые: Изд. 1896 г.- С. 525. Музе. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 342. Памяти Нептуна. Впервые: Изд. 1895 г.- С. 358 (без строк 13- 24). Полностью: БП- С. 215. "Два сердца любящих и чающих ответа..." Впервые: БП.- С. 219- 220. Написано незадолго до свадьбы А. В. Панаевой и Г. П. Карцева. Ответ на письмо. Впервые: Изд. 1896 г.- С. 528. И страсть, широкая, как море...- отзвук стихотворения А. К. Толстого "Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре...": "Мою любовь, широкую, как море..." Заключительный отрывок ("Прости мне тон письма небрежный...") положен на музыку А. Рессером; со слов "Все спит кругом..." - Г. Э. Конюсом. 29 апреля 1891 г. Впервые: Изд. 1896 г.- С. 529. "Давно ль, ваш город проезжая..." Впервые: Изд. 1896 г.- С. 530. "О, что за облако над Русью пролетело..." Впервые: Изд. 1896 г.- С. 533. |
|
|