"Василий Лобов. Дом, который сумасшедший (роман)" - читать интересную книгу автора

Я сунул хлебные катышки в дырки ушей, и меня окружила со всех сторон
мирная тишина. Братцы сосиндромники разбрелись по койкам. Я лег на свою и
стал смотреть в потолок, где висели клетчатые пузыри отслоившейся
штукатурки...
Утро в Стационаре всегда начиналось ровно в шесть часов утра по
внутристационарному времени, которое на час и на день назад отличалось от
общедомового. Во всех палатах и коридорах включались громкоговорители, мы
вскакивали с коек и направлялись в столовую завтракать сушеными тараканами.
Громкоговорители громко говорили, но наши уши были заткнуты хлебными
катышками, которые мы вынимали из ушей только в восемь, когда заканчивался
сеанс психотерапии и начинался сеанс психоинъекций.
Сеансам психотерапии и психоинъекций люди, считающиеся сумасшедшими,
сумели противопоставить хорошо организованное Движение Сопротивления,
которое, кроме втыкания в уши хлебных катышков, включало в себя и
обязательное отлынивание от обязательных психоинъекций, отлынивать от
которых было совсем несложно, так как существовал специальный циркуляр,
предписывавший братцам ревизорам, которые и были настоящими сумасшедшими,
постоянно экономить постоянно дефицитные в Нашем Доме психоампулы. За
экономию братцы ревизоры, которые сумасшедшие, получали спецпайки и медали
"За экономию экономики".
Движение Сопротивления нашего Стационара поддерживало тесные
сосиндромные связи с Движением Сопротивления всех других Стационаров. В
нашем родном Стационаре в палате номер ноль, где собирались главные
исторические собрания Движения, жил главный человековод всего Движения
человек Тяптяпыч.
Человек Тяптяпыч, сильно тучный и с виду довольно неповоротливый старец
с бородкой клинышком, которую он постоянно теребил пухлыми пальцами,
мгновенно заинтересовался моей скромной персоной, поскольку, во-первых, я
обладал музыкальными часами, а во-вторых, оказался единственным обитателем
Стационара, который бывал за Железным Бастионом. Часы человек Тяптяпыч тут
же экспроприировал себе в общественное пользование.
Однажды я попросил человека Тяптяпыча навести справки о человеке
Принцессе. Человек Тяптяпыч стал выспрашивать у меня подробности о наших с
ним человеческих взаимоотношениях. Я охотно отвечал.
- Гм... - заключил человек Тяптяпыч, теребя одной рукой бородку, а
другой поглаживая мою голову. - Эта твоя связь с человеком родственником
Самого Братца Президента, я думаю, может быть человеколюбиво использована в
свободолюбивых интересах Движения... А справки я наведу.
В тот же день по личному распоряжению человека Тяптяпыча меня перевели
в палату номер ноль, где я занял почетную, рядом с ним, койку. На второй
день моей новой жизни в палате номер ноль он оказал мне высшую честь и
доверие, позволив перед тем, как лег спать, расшнуровать ему шнурки на
ботинках.
Днем, после обеда, люди нашей палаты и люди, делегированные к нам на
очередное главное историческое собрание из других палат и других
стационаров, усаживались вокруг круглого, в клеточку, стола. Человек
Тяптяпыч окидывал всех собравшихся людей человеколюбивым взором, ласково
гладил все человеческие головы, переходя от одного человека к другому, и
сначала тихо, а потом все громче и резче начинал свободолюбиво говорить:
- Люди!