"Диана Локк. Испытание чувств " - читать интересную книгу автора

изображенную на ней юную пару так, как будто это были посторонние люди.
В темных глазах девушки отражалось озорное веселье и в то же время
смущение. Щелчок камеры навечно запечатлел это скромное выражение. Лицо
имело мягкую округлую форму, за что в своем юношеском невежестве я считала
себя толстой и непривлекательной. "Не такая уж и непривлекательная", -
решила я теперь: девушка на фотографии излучала надежду и счастье.
Рядом с ней был красивый молодой человек, высокий, с зачесанными назад
длинными волосами, с острыми очертаниями скул на тонком серьезном лице. Он
смотрел на нее, а не в объектив, со слегка сардоническим выражением на лице.
Должно быть, он только что сделал какое-то саркастическое замечание, и я
довольно улыбнулась... Он всегда так себя вел, но в этих темных глазах ясно
читалась любовь.
Я изучала фотографию в поисках намека или причины той сердечной боли,
которую он причинил мне впоследствии, но тут любовь была еще свежа, и я
ничего не нашла. Я так сильно любила его и так глупо верила, что он тоже
меня любит! Съежившись в своем тулупе, не чувствуя холодного ветра, дующего
с озера, я погрузилась в прошлое, снова очутившись в Оуквиле и в своей
юности.

Оуквиль - это промышленный город, и, как многие такие города, он вырос
у реки, которая питала фабрику. Река протекала прямо через центр города,
разделяя его, как стеной, на две половины. В городе не было даже двух сотен
ярдов в длину, но он мог тянуться на две сотни миль.
На одной стороне (на северном берегу реки) стояли просторные кирпичные
дома, были изумрудно-зеленые газоны с яркими цветами, Оуквильский "Кантри
Клаб", где на выложенном плитняком внутреннем дворике колыхались на солнце
яркие зонтики. Ночью золотой отсвет этих домов танцевал на темной воде, и
музыка плыла над рекой вместе с легким ветерком.
Это была частная собственность, включавшая теннисные корты и бассейны
на задних дворах, высоченные дубы и клены, склонявшиеся над дорогами, прямые
проезды для машин и дорожки, тщательно выложенные плитняком или цементными
блоками. Элегантные просторные дома со шторами во всю стену и дубовыми
полами, все окружение говорило о преуспевании хозяев. Там жило руководство
фабрики и узкий круг Оуквильской элиты. Это был мир Ричарда.
На другой стороне реки (на южном берегу) узкая разбитая дорога тянулась
вдоль берега, где стояли один за другим усталые трехпалубные суденышки. На
берегу громоздились ряды строений - когда-то преуспевающая
шерстеперерабатывающая фабрика, на которой много лет проработал мой отец и
благодаря которой вообще возник город Оуквиль. Теперь все эти дома стояли
пустые - четыре этажа красного кирпича, усыпанного сотнями окон, в основном
разбитых.
Немного дальше, если пройти несколько поросших сорняком пустырей,
находилась пиццерия Заля, а на углу улицы Портер был рынок Винни. Я жила
неподалеку от этого угла. Здесь не было высоченных дубов, наши дворики были
заполнены овощами и фруктовыми деревьями: тут никто не тратил землю на
выращивание бесполезных цветов или декоративных деревьев.
Я не знаю, лучше ли один способ жизни другого, но знаю, что я и мои
друзья завидовали людям, жившим на северном берегу, и я не могу себе
представить, чтобы кто-то из них завидовал мне. Все это был один и тот же
город, но я выросла на улице Портер, а Ричард - на Кинсли-Роуд, в