"Д.Лондон. Мамонт Томаса Стивенса" - читать интересную книгу автора

поздоровался так, как принято между людьми на прохожих дорогах, отпихнул мои
лыжи в одну сторону, пару собак - в другую и таким образом очистил себе
место у костра.
Стивенс сказал, что зашел занять щепотку соли и взглянуть, нет ли у
меня приличного табаку. Он вытащил старую трубку, набил ее весьма тщательно
и тут же без спроса отсыпал половину моего табаку в свой кисет.
- Да, эта травка недурна. - Он блаженно вздохнул и с таким
удовольствием начал поглощать дым от трещавших желтых волокон, что мне,
старому курильщику, стало весело смотреть на него.
Охотник? Зверолов? Золотоискатель? Стивенс на мои наводящие вопросы
отрицательно пожал плечами: нет, просто вышел побродить. Недавно пришел с
Большого Невольничьего* и подумывает перебраться в область Юкона. От фактора
в Кошиме он слышал об открытиях на Клондайке, и ему пришло в голову сходить
туда взглянуть.
______________
* Название прииска в южной части Аляски.

Я заметил, что он называет Клондайк на старинный лад "Оленьей Рекой",
как делают старожилы, желающие поважничать перед индейцами и
новичками-белокожими. Впрочем, тон его был так наивен и прост, что выходило
вовсе не обидно, и я простил ему. Стивенс прибавил, что имеет в виду, прежде
чем перевалить на Юкон, пробежаться к форту Доброй Надежды.
А форт Доброй Надежды ведь находится на крайнем севере, далеко за
полярным кругом, в таком месте, куда редко ступала нога человека. И когда из
ночного мрака неведомо откуда является к моему костру неопределенного вида
бродяга и об этаких концах говорит - "сходить" да "пробежаться", то думаешь,
что пора бы проснуться и стряхнуть с себя грезы. Поэтому я посмотрел вокруг:
я увидел нарты, а рядом - сосновые ветки, накиданные для ночлега, увидел
мешки с провизией, чайник, пар от собачьего дыхания, освещенный костром, а
надо всем громадную дугу северного сияния, перекинутую через зенит с
юго-востока на северо-запад.
Меня прохватила дрожь. Есть волшебство в полярной ночи, которое
проникает в вас, как лихорадка с малярийных болот. Вы захвачены и
порабощены, прежде чем успеете это заметить.
Потом я взглянул на лыжи, лежавшие крест-накрест там, куда он отбросил
их. Я сунул нос и в свой кисет: из него исчезла по крайней мере половина
запаса. Это решило вопрос. Нет, я не был жертвой своей фантазии.
Пристально посмотрев на этого человека, я подумал, что он один из тех
одичавших бродяг, которые оторваны от близких и родных, заброшены вдаль и,
обезумев от давних страданий, странствуют по неведомым краям и беспредельным
пустыням. Ну что же; не надо ему противоречить, пока, пожалуй, в голове у
него не станет ясней. Кто знает, не довольно ли одного звука человеческого
голоса, чтобы привести его в себя.
Поэтому я вовлек Стивенса в беседу и скоро начал удивляться, так как он
стал толковать о дичи и ее повадках.
Он бивал и сибирского волка на крайнем западе Аляски, и дикую козу в
тайниках Скалистых гор. Он утверждал, что знает места, где еще бродят
последние буйволы, что видел канадских оленей, когда эти животные бежали
стадами в сотни тысяч голов, и что он спал в Великой Пустыне на зимнем следу
мускусного быка.