"Джек Лондон. Язычник. Пер. - М.Бессараб." - читать интересную книгу автора

лечь в дрейф. Я спорил с капитаном, чуть не довел его до истерики, но он
стоял на своем. Хуже всего то, что мне не удалось уговорить остальных
скупщиков жемчуга поддержать меня. В конце концов кто я такой, чтобы знать
море и его особенности лучше многоопытного капитана? Так они, вероятно,
думали.
Ветер катил страшные валы, и я никогда не забуду трех первых волн,
обрушившихся на "Крошку Жанну". Она накренилась, что иногда бывает, когда
суда ложатся в дрейф, и первая волна перекатилась через палубу. Штормовые
леера - это для сильных и здоровых, но даже им они не особенно помогают,
когда женщины, дети, груды бананов и кокосовых орехов, поросята, дорожные
корзины, умирающие, больные - все это катится по палубе сплошной визжащей,
воющей массой.
Вторая волна смела с палубы "Крошки Жанны" поручни, и так как корма
шхуны погрузилась в воду, а нос взметнулся к небу, все это страшное месиво
людей и груза поползло вниз. Это был поток человеческих тел. Людей несло,
кого головой вперед, кого вперед ногами, кого боком, кувырком; они
корчились, сгибались, извивались и распластывались. Время от времени
кому-нибудь удавалось ухватиться за мачту или леер, но под напором
движущихся тел он разжимал руки.
Кто-то врезался головой в битенг по правому борту. Череп его
раскололся, как яйцо. Я понял, что нас ждет, и вскарабкался на рубку,
затем на грот-мачту. А-Чун и один из американцев попытался влезть следом
за мной, но я опередил их на целый прыжок. Американца тут же смыло волной
за борт, как соломинку. А-Чун ухватился за штурвал и повис на нем. Но
огромная женщина из племени раратонга, весом, наверно, фунтов в двести
пятьдесят, упала на него и ухватилась рукой за его шею. Свободной рукой он
схватил канака-рулевого, но в это мгновение шхуна накренилась на правый
борт.
Лавина воды и человеческих тел, которая неслась вдоль левого борта
между каютой и поручнями, ринулась к правому борту. Всех смело: ту
женщину, А-Чуна и рулевого, - и, честное слово, я видел, как, разжав руки
и падая вниз, А-Чун усмехнулся мне с философским смирением.
Третья, самая большая волна причинила не меньше разрушений. Когда она
обрушилась на судно, почти все взобрались на такелаж. Внизу остался
десяток оглушенных, захлебывающихся, полуживых несчастных, они старались
уползти куда-нибудь в безопасное место, но их швыряло взад и вперед по
палубе. Их смыло волной вместе с обломками двух шлюпок. Скупщики жемчуга и
я умудрились между двумя волнами затолкать в кают-компанию человек
пятнадцать женщин и детей и запереть их там. Увы, это не спасло
несчастных.
А ветер? Я никогда бы не поверил, что может быть такой ветер. Описать
его нельзя. Разве можно описать кошмар? С таким же успехом можно описывать
тот ветер. Он срывал с нас одежду. Я сказал "срывал", и я не оговорился. Я
вовсе не прошу, чтобы вы мне верили. Я просто рассказываю о том, что сам
видел и пережил. Порой мне не верится, что все это было. Невозможно
испытать на себе этот ветер и остаться в живых. Я выжил, вот и все. Это
было что-то чудовищное, и ужас заключался в том, что ветер все время
усиливался.
Представьте себе неисчислимые миллионы и миллиарды тонн песка.
Представьте, что песок мчится со скоростью девяносто, сто, сто двадцать