"Юрий Лощиц. Григорий Сковорода " - читать интересную книгу автора

Но потом в седой полумгле что-то закопошится и рыкнет, и спрыгнет, и
пронесется мимо, чуть не сшибив зеваку, - какое-то существо, все
мучнисто-белое, как огромная сова, - белые брови и ресницы, белые усы и даже
волосы на громадных кулаках белые. И загрохочет каблуками по скриплой
лестнице, на что-то там нажмет, изогнувшись и крякнув... И будто закашлялась
махина: ремни безвольно захлопают, жернова застынут, давая разглядеть каждую
щербинку на своих шершавых боках. Последняя струйка муки соскальзывает по
желобу...
Было ли у него детство или была только эта невнятная память о нем,
невнятная и светлая? Так ведь и у каждого из нас детства, по сути, нет,
потому что, когда мы пребываем в нем, то не осознаем его и не оцениваем его
как детство, как особый возраст. Мы бездумно купаемся в нем, в его
материнской млечной влаге, не подозревая о неминуемом исходе. Как лишь
детство поддалось осознанию, оно уже не детство. Вот отчего каждому из нас
рано или поздно дано почувствовать себя изгнанником из неотцветающего сада.
Детство дано нам только в памяти и на той ее глубине, где очертания
отдельных предметов и событий уже настолько расплылись, что каждый из нас не
решится точно сказать: нот мое, а вот твое. Почти все там - наше общее, и мы
припадаем к нему, даже не сознавая тою, как к общему достоянию, и это нас
роднит.
Может быть, из этого вот опыта нам и открывается отчетливей всего, что,
несмотря на нашу очевидную и иногда почти вопиющую разность, все мы, и
современники, и люди, отдаленные друг от друга столетиями и столетиями,
горами и океанами, прошлым и будущим, - все мы и конце концом, и идеальном
своем образе есть некое единое лицо, одними человек, не чуждый и не
враждебный каждому из нас, надежный, целокупный, всех и вся в себя способный
вместить, бесконечно совершенный и щедрый.
Должно быть, и он пел эту колядку?
Я маленький пахомик,
родiвся у вiвторок,
в середу рано
мене в школу вiддали,
книги читати,
Христа величати,
а вас с праздником поздоровляти.
Праздник-то праздником, но как страшно это - стоять под чужими окнами,
переминаясь с ноги на ногу, не решаясь никак первый раз в жизни пропеть. А
вдруг засмеют или обругают, или собаку спустят с цепи?
Но вот скрипит дверь, на пороге появляется хозяйка, к и руке у нее
коржик, присыпанный маком. Маленький певец уложит подарок в торбу и,
поскрипывая рождеественским снежком, идет к соседней хате. И там снова ноет,
теперь уже более уверенно.
И везде, как бы ни были бедны хозяева, а что-нибудь им несут: кусок
пирога, яблоко, сохраненное с осени, а то и кружок домашней колбасы. В ином
месте, глядишь, и хату зазовут, усадят за стол, нальют полную тарелку темною
меду с сотами и ложку дадут - ешь сколько можешь, наедайся сладкого на всю
жизнь. Ведь никто не знает какая она выйдет жизнь, одному богу известно.
Потому и балуют хозяева маленького рождественского гостя,, потому и смотрят
на него со смешанным чувством умиления и тревоги: не дай ему, господь, под
старость нее с той же сумой ходить да у чужих окон Лазаря петь!