"Александра Лосева. Берегите бороду ("Две недели и дальше" #1) " - читать интересную книгу автора

нечистот, которые ты оставляешь после себя? Хоть раз в жизни тебе придется
ответить за то, что ты однажды сделал. А если ты испытываешь к девочке такое
уж отвращение, отнеси ее в лес и оставь там, пусть Единый решает ее судьбу.
Но только потом не приходи ко мне за отпущением грехов и утешением, если
тебя вдруг замучает совесть. Впрочем, я не уверен, что она у тебя есть.
- Святой отец, умоляю вас...
- Нет, Малком. Ступай. Может, забота о ней избавит тебя от пьянства.
Как зовут девочку?
Малком опустил голову и с ненавистью посмотрел на ребенка.
- Иефа.

Полукровки не ходят в школу. Полукровки не играют в куклы и не строят
замки из грязи. Полукровкам не место в обществе порядочных человеческих
детей - эту простую истину Иефа уяснила рано, раз и навсегда. Полукровкам
также не полагается иметь любящих родителей и верных друзей. Полукровкам не
следует ожидать, что окружающие будут относиться к ним с пониманием и
почтением, и следует испытывать к людям безмерную благодарность уже за то,
что их терпят. Словом, полукровкам не должно забывать, кто они такие.
Иефа никогда не спрашивала отца, за что он ее ненавидит - это было
очевидно. С появлением в доме ребенка Малкому все реже и реже удавалось
посидеть в трактире, и это не делало его добрее. Колотушки и ругань сыпались
на Иефу с небывалой щедростью, не зависимо от того, провинилась она или нет,
и в этом плане дом мало чем отличался от улицы. Иефа запомнила, что окрик
"Эй, остроухая!" и комок грязи в лицо - неразделимы, как неразделимы трезвый
отец и побои. В те благословенные дни, когда Малком накачивался вином,
девочке разрешалось бренчать на лютне, придумывать нехитрые песенки или
читать книги в келье у святого отца Арга. Иефа предпочитала последнее -
пьяный Малком неизменно начинал рыдать у нее на плече, рассказывая, как
прекрасна и добра была ее мать. Это несколько противоречило тому, что он
говорил в трезвом виде. Иефа не знала, чему верить, и поэтому не верила
ничему.
Старый жрец сам не понимал, почему возится с дочерью Малкома. Он не
испытывал к девочке ни жалости, ни любви, но вглядываясь в ее серьезные
серые глаза, отец Арг видел там что-то, чего не мог объяснить, и это
притягивало его к ребенку. Часто бывало так, что на лице Иефы красовались
синяки и ссадины, разбитый нос был почти нормой, но она никогда не
жаловалась. В ответ на расспросы отец Арг слышал, что все хорошо, просто
папа сегодня немного не в духе или что мальчишки с кем-то ее перепутали.
Свои первые песни Иефа, краснея и спотыкаясь, спела именно ему, человеку,
который когда-то предложил отнести ее в лес. Отец Арг никогда не забывал об
этом и ждал вопросов, но Иефа молчала. К пятнадцати годам она знала четыре
языка, прочла половину книг из церковной библиотеки и написала около
пятидесяти баллад, которые жрец находил вполне достойными. В шестнадцать лет
Иефа дала отцу сдачи, после чего неделю пролежала пластом. В семнадцать Иефа
решила, что ей нечего делать среди людей, и, прихватив из мастерской лучшую
лютню, отправилась на поиски матери.

Скрываясь от всех, никому не доверяя, ожидая только насмешек (- Иефа,
ты что, хочешь, чтобы тебя избили сразу за порогом?! Надень платок, спрячь
свои ублюдочные уши, не позорь меня! - Да, папа.). Конечно, эльфы другие.