"Алексей Лукьянов. Хождение за три моря (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Вот ведь выперло девку! - услышала Гера женский голос, полный
священного ужаса.
Только сейчас девочка обнаружила, что в пейзаж за ее спиной неизвестный
художник мастерски вписал человек этак тысячу или две народу двух полов.
Люди шумно дышали, не в силах больше сдерживать воздух в легких, и смотрели
на девочку с непонятным выражением на лицах. Поза у девочки была и впрямь
престранная - ноги раздвинуты, юбка задрана: это она так ребенка рожала
(посещать женскую консультацию ей было некогда - слишком далеко было
спускаться с пика прекрасного чувства). Дурацкая поза и неприличная, этого
девочка, воспитанная в атмосфере эстетически благополучной, перенести не
могла.
Гера прикрыла срам и удивительно легко вскочила на ноги. Выперло ее
действительно знатно, но рассуждать об этом желала только она сама.
И взгляд девочки исполнился такой неподдельной ненависти, ненависти
наивысшей пробы, что прозрачное личико ее засияло, как алмаз, и исполнилось
такой прелести, какой никогда в ее миловидной, в общем-то, внешности не
было. Пейзаж тут же растворил в себе народ, и девочка осталась одна между
морем, землей и небом.
Вогульский поэт и мыслитель Василий Чокморов был велик в своей
безвестности. Он жил на Кваркуше, в бассейне реки Жигалан, пас колхозных
оленей и пил чай. Изредка в период короткого вогульского лета по тундре мимо
стойбища проходили туристы, говорившие на разных языках. Им Василий продавал
килограммами очиток, выдавая его за золотой корень. Золотого корня тоже
хватало, но килограммами его
Василий отдавать не хотел. Чаще всего он сам делал из корня спиртовой
настой, и, если уж кому-то очень требовалось, давал маленький пузырек за
просто так. Все остальное время старик мыслил и писал стихи.
Мысли свои о жизни вогульский философ фиксировал на газетах, коих в
стойбище за долгие годы накопилось превеликое множество. Иной раз, когда
Василий вместе со стадом был в тундре, какие-нибудь туристы заходили в
кособокий сруб, привезенный из пармы вертолетом, и, затопив печку, чтобы
разогреть на ней чай и тушенку, листали газетки за шестьдесят седьмой год, а
на полях обнаруживали какие-то жуткие каракули. Это была письменность ханты,
ныне забытая. Помнил ее только старик Чокморов.
Возвращаясь с выпаса, Василий вместе со своим немногочисленным стадом
столкнулся с неожиданной водной преградой. Старик никогда в жизни не видел
моря и никогда всерьез не воспринимал рассказы людей об огромных, как небо,
водоемах. Однако сейчас, воочию узрев столь огромное количество воды сразу,
Чокморов впервые задумался о том, правильно ли он до сих пор воспринимал
мироздание. И пришел к неутешительным выводам: очень опасно отрицать никогда
не виденное, ибо оно может обрушиться на тебя всей тяжестью своей
реальности. В течение недели финно-угорский поэт огибал пучину, величина
которой пугала, и только на восьмой день достиг стойбища.
Среда, окружающая его дом, существенно изменилась. Море подступало
вплотную к избушке, сопка Круглая, что лежала западнее стойбища, оказалась
наполовину затопленной, хозяйские постройки смыло. "Мир меняется быстрее,
чем я предполагал", - констатировал факт Василий.
Всего шестнадцать дней, включая ту неделю, что ему понадобилась на
преодоление препятствия, отсутствовал он дома, а в воздухе уже вьются белые
горластые птицы, и полярные совы боятся их трогать, и пахнет йодом, и вода