"Говард Ф.Лавкрафт. Дагон" - читать интересную книгу автора

этой трясины неподалеку от меня.
Хотя легче всего представить, что первым моим чувством было изумление
от такой неожиданной и чудовищной трансформации пейзажа, на самом деле я
скорее испугался, чем изумился, ибо воздух и гниющая почва произвели на меня
столь жуткое впечатление, что я весь похолодел внутри. Почва издавала
мерзкий запах, исходящий от скелетов гниющих рыб и других, с трудом
поддающихся описанию объектов, которые, как я заметил, торчали из
отвратительной грязи, образующей эту нескончаемую равнину. Скорее всего мне
не удастся в простых словах передать картину этого неописуемого по своей
мерзости пейзажа, который окружал меня со всех сторон. Я не слышал ни звука,
не видел ничего, кроме необозримого пространства черной
трясины, а сама абсолютность тишины и однородность ландшафта подавляли
меня, вызывая поднимающийся к горлу ужас.
Солнце сияло с небес, которые показались мне почти черными в своей
безоблачной наготе; казалось, они отражали это чернильное болото у меня под
ногами. Когда я влез в лежащую на поверхности трясины лодку и немного
пораскинул мозгами, я решил, что ситуации, в которой я оказался, может
найтись только одно объяснение. Вследствие подводного извержения вулкана
невиданной силы часть океанского дна оказалась выброшенной на поверхность,
причем наверх были вынесены слои, которые в течение многих миллионов лет
лежали скрытыми под необозримой толщей воды. Протяженность новой земли,
поднявшейся подо мной была столь велика, что, как я ни напрягал свой слух, я
не мог уловить ни малейшего шума океанской волны. Не было видно и никаких
морских птиц, которые обычно в таких случаях слетаются в поисках добычи,
каковую представляют из себя мертвые морские организмы.
В течение нескольких часов я сидел, предаваясь размышлениям, в лодке,
которая лежала на боку и давала мне небольшую тень, в то время как солнце
перемещалось по небу. На закате дня почва стала менее вязкой, и мне
показалось, что она достаточно подсохла для того, чтобы в скором времени по
ней можно было пройти пешком. В ту ночь я спал, но очень немного, а на
следующий день занимался упаковкой вьюка с водой и пищей, готовясь к поискам
исчезнувшего моря и возможного спасения.
На третье утро я обнаружил, что почва стала уже настолько сухой, что по
ней можно было шагать без всяких усилий. Запах гниющей рыбы сводил с ума, но
я был слишком озабочен более серьезными вещами, чтобы обращать внимание на
такие незначительные неудобства, и бесстрашно продвигался к неведомой цели.
Весь день я уверенно шел на запад, сверяя курс по отдаленному холму,
вздымавшемуся посреди этой черной пустыни. В ту ночь я сделал привал под
открытым небом, а наутро продолжил свое продвижение к холму, хотя моя цель,
как мне показалось, почти не приблизилась ко мне по сравнению с днем, когда
я впервые заметил ее. К вечеру четвертого дня я достиг подножия холма,
который оказался гораздо выше, чем он виделся на расстоянии; из-за
прилегающей долины он более резко выделялся на общем фоне. Я слишком устал,
чтобы сразу начинать подъем, и прикорнул у окрашенного лучами заходящего
солнца склона холма.
Я не знаю, почему мои сны были в ту ночь такими безумными, но еще до
того, как убывающая, фантастически выпуклая луна взошла на востоке и стала
высоко над равниной, я проснулся в холодном поту, решив больше не спать.
Слишком ужасными были мои ночные видения, чтобы я мог и дальше выносить их.
И тут-то, в холодном сиянии луны, я понял, как опрометчиво поступал,