"Говард Лавкрафт. Шепчущий в ночи" - читать интересную книгу автора

ни свои фотоснимки, никогда не давал прослушивать ту самую запись, никому,
кроме простых, грубых людей. Другие сказали бы, что я все это выдумал и
просто посмеялись бы надо мной. Но я все-таки могу попробовать и показать
фотоснимки. На них отчетливо видны следы этих когтей, хотя сами существа,
оставившие их, и не могли быть сфотографированы. Как жаль, что никто больше
не видел эту тварь утром, до того, как она исчезла!
Не знаю, чем все это окончится. После всего, что со мной было,
сумасшедший дом - не самое плохое для меня место. Врачи помогут мне
привести мозги в порядок, отвлечься от этого дома, а это для меня сейчас
главное, чтобы спастись.
Если не получите известий от меня в ближайшее время, напишите моему
сыну Джорджу. Прошу вас. Прощайте, разбейте эту запись и больше не
вмешивайтесь в это дело.
Ваш - Эйкели."
Это письмо повергло меня в беспросветный ужас. Я не знал, как
реагировать, поэтому наспех написал несколько бессвязных слов утешения и
невразумительных советов и отправил заказной почтой. Помню, что умолял
Эйкели немедленно приехать в Бреттлборо и обратиться к властям с просьбой о
защите; добавил, что я тоже приеду в город, захватив с собой запись
фонографа, чтобы убедить экспертов в психической нормальности Эйкели.
По-моему, я еще написал, что, на мой взгляд, настало время
предупредить людей об угрозе со стороны этих существ. Легко заметить, что в
этот момент моя вера во все, что сообщал Эйкели, была полной, хотя я думал,
что неудавшаяся попытка получить снимок мертвого монстра объясняется не
насмешкой Природы, а промахом самого Эйкели, совершенным из-за волнения.


V

Вскоре после этого, опережая мое бессвязное послание, в субботу 8
сентября днем пришло совершенно иное, вполне успокаивающее письмо,
аккуратно отпечатанное на новой машинке; странное письмо с уверениями и
приглашением, ознаменовавшее удивительнейший поворот всей кошмарной драмы
далеких холмов.
Цитирую вновь по памяти - при этом я постарался как можно точнее
передать стиль этого письма. На нем стоял почтовый штемпель Беллоуз-Фоллз,
причем подпись была напечатана так же, как и основной текст, - что часто
бывает с новичками в жанре машинописных посланий. Вместе с тем текст был
исключительно аккуратен, что как раз нетипично для новичка; из всего этого
я заключил, что Эйкели, должно быть, использовал машинку раньше - возможно,
в колледже. Сказать, что письмо принесло чувство облегчения, было бы не
совсем точно, поскольку под этим чувством еще лежал слой беспокойства. Если
Эйкели психически нормален в состоянии ужаса, то нормален ли он теперь, в
состоянии избавления? И когда он говорит об "улучшении взаимопонимания",
что именно он имеет в виду? Вообще, все в целом выглядело настолько
противоречащим его недавнему настроению! Однако вот содержание письма,
скрупулезно сохраненное в памяти, что составляет предмет моей немалой
гордости.
"Тауншенд, Вермонт, Вторник, 6 сентября, 1928 г.
Мой дорогой Уилмерт!