"Золотарь, или Просите, и дано будет…" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон)6Пинг-понг. – Плечи! Плечи разворачивай! Замах! Зеленый стол, белый мячик. Тук-тук, кто-там? Это я, правый топ-спин. Меня придумали японцы в 61-м. Коварные самураи. Вместо катаны – ракетка "пером". Гоп-стоп, Ихара, засунь им мячик под ребро. А старый козел Золотарь меня только портит. Потому что не японец. И бьет "в лоб". Где у мячика лоб? То-то. Тук-тук-бымц. – Кистью! Резче! Теннисные столы расставили на балконе. С трех сторон он нависал над бывшим гимнастическим залом. Сейчас зал арендовали все, кому не лень. Легкоатлеты, йоги, фитнес. Сегодня там пыхтели боксеры. Огородили пару рингов, и давай груши околачивать. Шмяк-шмяк. Кто по груше, кто по морде. – Что ж ты лупишь, как Сидор козу? Вали к боксявкам! – Я не луплю. – А то я не слышу! Мяч должен шуршать… По внешнему краю балкон огородили сетчатыми панелями. Для безопасности. Кое-где панели отсутствовали. Случалось, мячики летели вниз. Назад они не возвращались. Их растаптывали в блин. Пинали в угол. Пытались забросить обратно, и быстро обламывались. Спускаться за ними? – дурных нет. Коробки с "запаской" имелись в ассортименте. – Плечи! Плечи, блин! И с ноги на ногу… Додик Френерман – для своих Тренерман – был местной достопримечательностью. Слоняра толще Карлсона, в очках с жуткими линзами, он готов был учить каждого желающего. Увы, никто не желал. Тут собирались постучать для удовольствия. Косо, криво, с дворовыми ухватками – за свои кровные. Не на чемпионат готовимся! Согласился один Золотарь. Он играл в школе, и даже в институте кое-как тарахтел за сборную факультета. С годами все забылось. И вот – опять. Молодеем, значит. Издевательства садиста Тренермана усугубляли радость. Ишь, туша! Стоит, не шевелится, моргает рыбьими глазищами. Только рука мелькает – туда-сюда. Бац-бац. Шарик, словно приклеенный, падает в одно и то же место. – Правый топ-спин! И еще разик! Блямц. Вместо правого Золотарь, не пойми зачем, соорудил левый. Обижен до глубины своей целлулоидной души, мячик завертелся юлой – и улетел к боксерам. Уж лучше перчаткой по глянцевому боку, чем ракеткой не в ту степь! – Что ты лепишь, менингит? Я ж тебе живым языком… – Не шуми, Додик. Сейчас возьму новый. Он шагнул к ограждению – проследить за судьбой мячика. На обоих рингах дрались. Молодые лупцевали груши, кое-кто работал на лапах. Остальные качались. Мячик сгинул. Ну и ладно. Золотарь прошел в подсобку, взял запасной. Вернувшись, он не спешил продолжить. Тренерман угрожающе сверкал линзами – нет, ученик опять вернулся к краю балкона. Что-то мешало, как соринка в глазу. Делая вид, что восстанавливает дыхание, Золотарь смотрел на угловой ринг. Два битюга в шлемах рубились в полный рост. Один был существенно тяжелей. Да и мастеровитей, если честно. Второй брал на характер. Бил тяжелого, как в последний раз. Огребал по полной, вставал – и снова шел в бешеную, прямолинейную атаку. Шлем мешал разглядеть лицо. Но очень скоро Золотарь уверился – вторым был Чистильщик. Вадим Петрович с пользой проводил время. Он бил, и его били. Он – злее, его – больше. Все честно. – Бокс входит в пятиборье? – Чокнулся? Додик повертел у виска сарделькой, заменявшей ему палец. – А что входит? – Стрельба. Фехтование. Бег. Плавание. И конкур. – А бокс? Я думал… – Индюк тоже думал. Иди на место. – Обожди. Из Чистильщика делали отбивную. Отбивная зверски огрызалась. Никто не спешил разнять боксеров. Чувствовалось, что бой идет по договоренности. Что остальным не впервой видеть эту Куликовскую битву. Каждый развлекается в меру сил. Купил абонемент – милости просим. Чего изволите? – Мы играем, или глазки строим? – рявкнул Додик. Золотарь встал к столу. В конце концов, разве я сторож шефу моему? Ну, пятиборец. Ну, полюбил бокс с уклоном в мазохизм. Ах, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней… Мы – свободные люди. Я бью по мячику, ты бьешь по роже. – Резче! Замах! Через полчаса они закончили. В холле Золотарь опять заметил Чистильщика. Тот стоял у стеклянных дверей, ведущих в фехтовальный зал. Там, на неведомых дорожках, скакали атосы с арамисами. Все в белом. За каждым тянулся длинный хвост. Дзынь-дзынь. Укол. Лицо Чистильщика было – краше в гроб кладут. Дичайшая, прединфарктная тоска читалась на нем. Так мнется грешник у ворот рая, зная: вход заказан. Не будь Вадим Петрович поглощен зрелищем, он наверняка заметил бы Золотаря. Но рухни ему на голову потолок – он бы и этого не заметил. – Бедолага, – шепнула Золотарю вахтерша, с которой он успел сойтись накоротке. – Смотрит, а в зал ни ногой. Его уж и звали, и просили… Нет, и все. Чего тогда смотреть? Вы знакомы, да? – По работе. – Ага, по работе. Вон ваш мальчик, уже идет… Вечерний парк шелестел под ветром. |
||
|