"Александр Петрович Луговской. Дожди Земли" - читать интересную книгу автора

Александр Петрович Луговской.

ДОЖДИ ЗЕМЛИ

Рассказ


Сочетание. Щемяще-невероятное. Из вырисовывающейся во мраке громады
музея, повисшей в осязаемых лучах прожекторов и струях дождя, доносится
чистый и печальный голос скрипки. Говорят, что скрипка рыдает.
Эта скрипка звала, звала кого-то дождем. Дождем безысходной печали.
Скамейка. Старинная деревянная скамья, окруженная мокрыми взъерошенными
кустами сирени.
Как называется этот дождь? Может, это дождь разлуки? Или вдохновения?
Или чистой и светлой грусти?
Дождь располагает к ней...
Дождь. Скрипка. Музей.
"Почему музей? Так давно..."
На края картины со всех сторон надвигается красный лениво клубящийся
туман. Все пропадает в нем. Остаются лишь удары капель о кровлю. Лавина
ударов. Голос скрипки тонет в ней.
"Это была Земля. Я бредил Землей. И музей. Музей на планете-музее.
Какая сильная боль..."
Пилот с трудом поднял налитые тяжелым металлом веки. "Как броневые
щиты". Движение, такое малое, далось нечеловеческим усилием. "Я бредил
Землей". А за этой мыслью - другая, еще не осознанная во всей ее простоте,
конкретная, как удар молотка: "Все. Конец".
Превозмогая бред, Пилот напрягся. До изнеможения.
Попытался открыть глаза. Сквозь мутно-красную пелену проступали
очертания искореженных останков пульта и торчащая из них круглая,
полуметровой толщины штанга. "Броня и пульт - словно шляпная картонка с
ломом",- свинцовые листы век снова упали на глаза. "Пробит низ грудной
клетки и живот, - равнодушно шевельнулась мысль,- скафандр, вспенив
герметик, сумел организовать лишь локальную блокаду вокруг инородного
тела... Не могу даже шевельнуть рукой, чтобы прекратить все это,--в глазах
Пилота запрыгали тысячи черных арлекинов.- Только бы не сойти с ума. Нельзя
мне..." Арлекины наконец растаяли, и человек, распятый в пилотском кресле,
уже не испытывал никаких чувств, кроме боли. Он удивлялся тому, что еще
жив. Жив при раздавленных внутренностях и раскрошенном позвоночнике.
Боль становилась нестерпимой и, одерживая верх над всеми остальными
чувствами, овладела сознанием. Вновь начинался бред. Бред как спасение.
И вновь мелодия дождя. Дождя как символа. Символа чего?
Он любил дожди в городах. В незнакомых, тихих и древних городах Земли.
Теплый, освещаемый старинным торшером уютный номер в гостинице, с
окном, почему-то всегда выходящим на вечерний проспект. (Просто всегда так
было?) Кровать, деревянный стол и бессмысленный телефон, по которому никто
никогда не позвонит. Разве какой-нибудь мальчишка, надеющийся на случайное
знакомство. А внизу, за окном,- троллейбусы, блестя влажными боками,
развозят последних пассажиров. Прохожие, идущие одиноко и группами. Почти
каждый несет над собой лакированную медузу зонта. Манящий неземной грустью