"Майя Луговская. Весна в Джанхоте " - читать интересную книгу автора

себе тайну женских жизней, пережитых ею, которые оставляют свой след, как
годовые круги на стволе дерева. Распилить и поглядеть?
- Поворачивайтесь! - скомандовала она. - Сожжете спину.
Какие длинные у нее ногти, какое крепкое тело. О чем она думает сейчас,
вот так лежа на спине? Ведь думает же о чем-то.
Так они лежали. Молчали, прислушиваясь друг к другу.
"Зачам понадобился ей этот институтский Казанова?" - размышляла она.
Вряд ли он думает, что вся эта поездка нужна ей лишь как пауза, как
передышка в делах. Конечно, нет. Но надо быть откровенной. Она вспомнила,
как взволновала всех та его история с переводчицей. Прелестная девочка. Все
об этом узнали. Муж переводчицы заявил в партком. Дело дошло и до его жены.
Он с честью вышел из всей этой склоки. Молодец! Удивительно, что его так
любят женщины. Совсем не удивительно. Он их тоже любит, в этом дело. Даже
эта поездка с ней. Не каждый бы рискнул. А что ей надо от него? Нравиться?
Да. Всегда тянуло к нему. Но всегда был заслон. А сейчас?.. Свобода. Почему?
Что изменилось? Да потому, что сами мы назначаем себе - свободны мы или не
свободны - сами. Хочу быть свободной.
Обедали в пустой шашлычной, на балконе. Взяли вино. Темное, густое, не
летнее, оно тяжело заполняло стаканы. Он смотрел на нее и с удовольствием
пил. Она взяла стакан из его руки и допила вино. Они молча улыбнулись друг
другу. Повар-грузин сам обслуживал их. С какой-то особой приветливостью
подал им отменно приготовленных цыплят табака. Они усадили его за свой стол,
налили вина, С удивительной чуткостью он разделял их душевный настрой, пил с
ними, пел им грузинские песни, и они, не зная этих песен, оба подпевали ему.
В этом захудалом, безлюдном Джанхоте им было празднично и беззаботно.
Когда они вернулись к себе, хозяйка ахнула, всплеснув руками:
- Что же с вами делать? Ой, ой, совсем сожглись!
Гулять не пошли. Вечером их стало знобить, кожа чертовски горела.
Она смазывала ему спину и плечи своим кремом, проверяла, нажимая
пальцем, где обожжено. Смеялась, что он оказался более тонкокожим.
Приготовила чай и подала ему в постель, накрыла вторым одеялом.
Из дома отдыха доносилась музыка. Они лежали на тех же узких скрипучих
кроватях, как и вчера, в ознобе, совершенно больные, как бы уплывая куда-то,
в эту музыку, в полубред, в полусон.
Ее разбудило солнце. И опять она чувствовала себя легко и беззаботно.
Она поднялась. Он еще спал. Лицо его было красным, широкий лоб пересекла
белая незагоревшая морщина, крупный рот, по-детски припухший, казался
обиженным и как-то особенно выделялась седина на висках.
На черешне прибавилось розовых ягод, а дикие розы, заплетавшие
терраску, почти совсем распустились. Весна была на той своей последней
грани, когда еще неделя, может быть, три дня, и вся эта ночная прохлада,
утренняя свежесть и прозрачность перейдут в тяжелое жаркое лето.
Она разбудила его после того, как накрыла на стол, приготовила завтрак,
сварила кофе. Он был смущен и рад, побрился, надел свежую рубашку. На пляж
не пошли.
Поднимались по скалам. Он помогал ей, подавал руку и тут же отнимал,
как будто боялся задержать ее руку в своей. Гуляли молча. Шли по крутому
берегу меж сосен, пахло смолой и морем, и на сиреневых стволах поблескивали
и дрожали прозрачные длинные капли.
Он немного, отстал от нее, а когда-она это заметила, остановилась,