"Н.Лухманова. Девочки (повесть) " - читать интересную книгу автора

барыню бежать. Бегите, говорит, матушка барыня, Христа ради, бегите на
деревню, там вас спрячут, а к ночи гнев у него уляжется, и вернуться
можно... остальные дети далеко с мадамой в лесу, а Сашеньку я не выдам, да
он теперь его и не тронет...
Дарья-то Германовна знала, что Сашеньку маменька моя лучше ее самой
отходит, коль Бог поможет... Перекрестила она его, да из окна и выпрыгнула,
да садом, оврагами - на деревню. На их счастье, барыня старосту повстречали,
а тот мужик умный, как услыхал, в каком раже барин находится, до того
осмелел, что схватил барыню за руки да задами по огородам с нею бегом, в
самую бедную избу-развалюху, бобылки Афи-мьи. Печки-то, знаешь, Марфуша,
небось наши русские? По субботам в них мужики да бабы парятся, так вот в
эдакую печку и схоронили они Дарью Германовну, заставили ее корчагой
квасной, заслонку не закрыли и в избе дверь открытой оставили; Афимья легла
на лавку в угол под образ и ну стонать, как больная... Староста убег, а
через минуту на селе уж такие страсти стояли, что не рассказать!
Барину дверь-то маменька моя как отперла, потому Сашенька опять чувств
лишился, так и увидел он, что барыни нет! На сына и не взглянул, смотрит -
окно открыто, сам в него прыгнул да в деревню! С ружьем из избы в избу
бегал, подай ему барыню, да и только! В воздух стреляет, бабы воют, на
коленях на улице стоят, ребята ревут, за матерей прячутся, девки - кто куда:
которая в лес, которая на гумно, одна со страху в колодезь о ту пору
бросилась, так и утопла без помощи, не до нее всем было...
Забежал барин и в избу Афимьи, да та от стона слова вымолвить не могла!
Видит он, изба на все ветры открыта и окромя больной старухи ни души, он
туда больше и не вернулся...
До ночи рыскал, пригрозил: деревню, говорит, сожгу, мужиков всех в
солдаты, лоб забрею, а баб пытать стану - кожу сдеру!..
К ночи вернулся домой, заперся в кабинете и начал пить; под утро стих,
видно, сломился, заснул...
Барыню-то нашу голубушку крестьяне в ту ночь на лошадях за сорок верст
к подруге ее справили, где и я жила, а та ее сейчас на своих заводских конях
да к губернатору самому, тот ее дальше да больше, да так до столицы, до
самого государя быстро дошла она, да, слышь, в самые ножкч царевны-то и
упала. Так и так: извел... измучил... сына убил... Сердце-то матери,
известно, вещун, - угадало... Сашенька-то к утру того дня преставился...
Андел, мученик святой! - Няня утерла слезы и долго крестилась...- Эта-то
смерть только барина и удержала... Слово-то страшное Дарья Германовна
молвила: что, коли убил сына... устрашило небось... Ни деревню не сжег он,
ни людей не тронул, а заперся у себя в кабинете, что в могиле. В доме все
притаились, неделю Сашенька лежал без погребения: кто без отца, матери
хоронить господское дитя осмелится! Священник, батюшка Никанор, и тот не
посмел приступиться, а тут гроза и грянула: сам губернатор приехал, разных
властей понаехало... похоронили ребенка... О чем тут с барином толковали,
чем его в резон привели - никому не известно, а только все он узнал: что
сама барыня до царя дошла, что приказ есть крестьян отобрать от него и
самому ему срок даден в столицу явиться... Маменька моя да мадама с детьми -
нашей теперешней барыней Надеждой Дмитриевной да братцем ихним Николаем
Дмитриевичем - были отправлены в Петербург.
Уж тут даже не знаю, как и говорить, - задумывалась няня, разводя
руками, - разно толковали люди и всех не переслушаешь: то ли с сердцов у