"Борис Лукин. Загадка острова Мельпомены ("Техника - молодежи", 1966, N 1)" - читать интересную книгу автора

станция. От нее остались капитальные сооружения, иные под землей, ниже
уровня моря. Возле длинного бетонного мола, защищавшего станцию от
коварства стихий, постоянно вертелись прирученные океанографами дельфины -
это было нам на руку. Мы заняли надземные помещения станции, а подземелья
опечатала какая-то комиссия.
Вскоре на Мельпомене вырос целый город из всевозможных павильонов,
бараков, коттеджей. В глубине леса на большой поляне рабочие собрали для
натурных съемок огромный макет из фанеры и папье-маше: куб на арматурных
ногах, увенчанный несколькими шарами. Это космическая ракета агрессоров.
Там же поставили барак, куда свалили груду всякой всячины, а частности,
наборы разноцветных дымовых шашек, которыми мы создавали на натуре колорит
других планет.
Съемки шли полным ходом, когда я отправился на континент принимать
своих роботов. Вот тогда-то в аэропорту я и встретил Ньюмена.


Протокол N 3. Сайрус Ньюмен,
студент Оксфордского университета:

Для меня главное в этой истории - странная взаимосвязь фантастического
с реальным. Обыватель сидит в заколдованном кругу обыденного и не
принимает за реальность ничего, с чем непосредственно не соприкасается. А
эта непосредственность сводится в конечном счете к удовлетворению его
биологических потребностей, не более. И ему можно сколько угодно твердить,
что есть еще что-то помимо его узкого бытия, он вам поверит и согласится с
вами, а через минуту забудет - это ему ни к чему. А если вдруг нечто
необычное ворвется в этот узкий мирок, оно будет неожиданным и
противоестественным, как джинн из бутылки. Простите мне эти выкладки.
Теория, сказал Гете, суха, но вечно зелено древо жизни. Я молод, а
молодость органически воротит от узости. Пока человек не налепил житейские
шоры, он видит ежеминутно что-то новое, и восторг открывания мира длится
без конца...
Кестнер оказался обывателем. Когда я, приехав на каникулы, встретил его
в аэропорту и услышал его, с позволения сказать, философские сентенции,
меня просто покоробило. Я помнил Кестнера с детства, помнил, как
сверстники преклонялись перед его неиссякаемой и оригинальной фантазией.
Позже, уехав учиться в Англию и потеряв его из виду, я был убежден, что уж
такой-то человек способен занять в жизни достойное место. Что ж, он не
сплоховал, и сейчас Кестнер - один из виднейших кинорежиссеров страны. Но,
постоянно обитая среди феерий, он жалуется, что его, взрослого человека,
заставляют играть в игрушки. Фильм для него лишь оборудование студии,
склока с актерами и гонорар. Он не поэт там, где логика вещей требует быть
поэтом.
Мне просто стало жаль Кестнера, а ведь я ему завидовал. И поэтому я с
радостью согласился, когда он предложил мне на время каникул поработать
вместе с ним над новым фильмом. Он предложил это, надеясь, наверно,
разубедить меня, я согласился, чтобы переубедить его. И вот, сгрузив
роботов, мы плывем на Мельпомену и душными ночами ведем под южными
звездами умные беседы.
Как-то я рассказал Кестнеру историю, которую вычитал в газете. Недавно