"Евгений Юрьевич Лукин. Портрет кудесника в юности (Баклужинские истории)" - читать интересную книгу автора

шелковинках, и Егору то и дело приходилось между ними лавировать.
Он шёл, не пряча язвительной улыбки, и время от времени оглаживал
глубокий карман шорт, где таился зачарованный дебильник с наузами из
проводков. Проще говоря, глушилка. Постановщик помех. Нужды в нем пока не
было: ни приёмника окрест, ни телевизора. Обирая сухие веточки, сердито
потявкивал невидимый дятел - надо полагать, не та личинка пошла. Справа в
промежутках между стволами пошевеливала серым расплавом листвы осиновая
роща, слева синело небо да пучилось плотное белокочанное облако.
"Ох, попрыгаете вы у меня, господа... - предвкушал Егор, проныривая под
очередным светло-зелёным червячком. - Ох и попрыгаете..."
Прямо по курсу воссияли заливные луга, и тут же, отразившись от водной
глади, ясный женский голос из отдалённого динамика ликующе объявил: "А
теперь в исполнении казачьего хора послушайте песню на слова поэта Гийома
Аполлинера "Под мостом Мирабо тихо Сена текёть..."
Впереди заголосили, задишканили - с гиканьем, топотом и присвистом.
Егор содрогнулся.
Вскоре показались первые дачи. Аудиодуэль Карабастова и Прокопьева была
слышна издали. От взрывов тяжелого рока вдребезги разлетался среброголосый
хор мальчиков из неблагополучных семей, а на противоположном конце посёлка
кто-то оглушительно пел навзрыд "Очи чёрные", причем врал, как даже цыган не
соврёт, продавая лошадь.
Пожалуй, пора... Егор достал дебильник и развернул бумажку, на которой
вдохновенно всклокоченным почерком старого чародея Ефрема Нехорошева
начертан был текст пускового заговора. Старательно произнёс всё до
последнего словечка - и с выражением крайнего злорадства на остром, как
штевень, лице утопил помеченную магическим крестиком кнопку.
Не подведи, колдун, сделай милость...
И колдун не подвёл. Уже в следующий миг все динамики в округе
разразились по волшебству мерзким прерывистым воем. Будь Егор Надточий
постарше лет этак на пятьдесят, он бы, конечно, узнал это беспощадное тупое
взрёвывание, сквозь которое с переменным успехом пытались когда-то пробиться
"Голос Америки", "Свобода" и прочие вражьи радиостанции, призванные сеять
сомнения в честных и простых сердцах советских граждан.
- Ну, посмотрим, посмотрим, надолго ли вас хватит... - глумливо молвил
Егор, отправляя глушилку в карман шорт.
Насмерть перепуганная жуткими звуками, от которых, казалось, вибрировал
уже весь посёлок, метнулась с истошным карканьем встрёпанная ворона, но
дачники - народ упрямый - всё никак не могли поверить, что это всерьёз и
надолго.
Ничего-ничего. Ещё минут пять-десять - и кинутся они, родимые, в
город - чинить аппаратуру. А в городе им скажут: в чём проблема-то? Всё
исправно, всё работает...
За штакетником, опершись натруженными руками на бульбу штыковой лопаты,
высился Дмитро Карабастов и с тяжким недоумением слушал завывания, рвущиеся
из утробы стоящего перед ним на табуретке радиоприёмника.
- Здорово, сосед! - осторожно окликнул Егор.
Дмитро покосился на него из-под насупленной брови.
- Здорово, здорово... - мрачно отозвался он, после чего вновь
озадаченно уставился на бесноватый приёмник. - Что хотят, то творят! Ты
такое когда-нибудь слышал?