"Сергей Лукницкий. Вторые "стружки"" - читать интересную книгу автора

27. К ЗАКОНУ О СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Однажды одна уважаемая газета обидела моего отца, которого на свете к
тому времени уже не было двадцать с лишним лет. Обидела глупо, нечестно и,
главное, все что напечатала, - близко не лежало. Я - как правоверный юрист
и защитник СМИ обратился в нее с требованием напечатать опровержение.
Газета промолчала.
Я звоню главному редактору. Он удалецки в трубку: понимаешь, мы
солидная газета. Если напишем опровержение, что скажут? Прими мои устные
извинения.
Я поехал в редакцию, зашел в высокий кабинет...
Конечно, крутой Уокер поступил бы элегантней. Но мы - писатели народ не
драчливый.
Я сказал тогда главному: "..., отныне каждый раз, когда мы будем
встречаться, ты будешь получать от меня какой-нибудь фортель: или нарзан
за шиворот, или мороженое в штаны".
Он это воспринял как шутку.
Через несколько дней, в клубе ЦДЛ, я подошел к нему с нарзаном. Он
обнаружил опасность слишком поздно. На бале российской прессы он получил
тортом по-чаплински.
Теперь он уже не редактор, спился, ушел в кусты, но заклятье с него не
снято. Мы живем на одной улице и он, я замечаю, вовсе перестал гулять
перед сном. Зачем сам себя загнал в историю?
Извинение приносить надо учиться, журналисты...


28. ВО ВСЕМ ВИНОВАТ КЛЮЕВ

Ну, уж точно не Чубайс, которому я подарил свою монографию о Гумилеве и
который отреагировал на нее: "Помню, читал"...
Но в том, что я, еще когда нельзя, написал эту книгу и не испугался
тени от сосны, - в какой-то степени виноват Клюев. Журналист, писатель,
редактор - Виктор Васильевич Клюев. Когда папа умер, мне было
девятнадцать, я дал ему странный очерк. Он напечатал его. Он первый, кто
утвердил мое право творить в этом мире. Для меня он был недосягаемым
начальником в то время. Потому что начальство и творчество было
тождественно в советскую эпоху.
А знаете, почему Борис Кравцов, прокурор России, не погиб, когда
подонок из колонии сбежавший выстрелил ему из обреза в сердце. Потому что
в сорок втором он совершил нечто Богу угодное, - вынес на руках из
окружения раненого командира и получил звезду Героя. Пуля негодяя тридцать
лет спустя попала в звезду! Фантастика!
В философии это называется "стрелой времени".
Только почему ко мне снова и снова приходят строки С. Маршака:


Года четыре был я бессмертен,
Года четыре был я беспечен.
Ибо не знал я о будущей смерти,
Ибо не знал я, что век мой - не вечен.