"Самуил Лурье. Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) " - читать интересную книгу автора

погибает, Иоанн Павел II, в отличие от А. А. Собчака, ответит обязательно.
Быть может, и денег даст. Но боюсь, что деньги эти по дороге пропадут,
вернее, превратятся в колючую проволоку и ядовитый газ. Как и следует по
законам абсурда.
Но ничего. Все будет хорошо. Как только переделаем тормоз - в
двигатель. Но это задача нетривиальная.

Май 1994


ОДИССЕЙ В АРХИПЕЛАГЕ

Возвращение Солженицына - событие многозначительное, примерно как
бегство Толстого из Ясной Поляны. Всей жизнью Александр Исаевич доказал,
что не знает страха, и новый подвиг не удивительней прежних, - но, пожалуй,
потрудней.

"Ибо Сам Иисус свидетельствовал, что пророк не имеет чести в своем
отечестве". (Иоан.: 4, 44)

Государство, изгнавшее Солженицына, представляло собою великий,
могучий, нерушимый союз насилия и лжи. Слишком тесный союз, чересчур
страстный. Ложь до такой степени положилась на насилие, что позволила себе,
обнаглев, сделаться совсем неправдоподобной. А насилие прониклось доверием
к собственной лжи, то есть впало в маразм. И своим единственным врагом
вообразило правду. И с шумом и яростью обрушило на нее всю сверхдержавную
мощь...
И вот Одиссей - пространством, так сказать, и временем полный - опять
причаливает к острову, по которому мечется, выворачивая деревья и
расшвыривая скалы, ослепленный, безумный Циклоп.
Лет двадцать тому назад никто - ни генеральный секретарь в Кремле, ни
заключенный в карцере - никто не сомневался, что правда - опасней и дороже
самого радиоактивного какого-нибудь плутония. Что Кащеева смерть - на
кончике пера. Что стоит Народу прочитать Книгу, в которой сказана вся
Правда... Но предположение казалось так очевидно невероятным - просто
незачем было и додумывать эту мысль.
Солженицын написал большую часть Правды. Ее прочли интеллигенты, потом
иностранцы, в конце концов и секретари - чтобы было о чем говорить с
иностранцами, - а народ удовольствовался косноязычным пересказом и,
утомленный, погрузился в мыльную оперу. Свобода, как обнаружилось, тем
хороша, что богатые тоже плачут.
В мире, где правда - ценность не единственная, даже не главная; где
только злая воля уверена в себе, а слабые умы отдаются ей со
сладострастием, - что делать Солженицыну? Что сделают с ним?
Его любит вымирающая группа людей - вышеупомянутых так называемых
интеллигентов, - но это чувство, увы, не взаимно.
Его мечтает пленить иная, процветающая группа, - но, по-моему, он
скорей умрет, чем допустит назвать своим именем новый ГУЛАГ.
Какое одиночество, какие опасности, какие соблазны!
Но, как известно, Солженицын - поистине необыкновенный человек.