"Е.Львова. Происшествие (Журнал "Знание - сила", 1991, N 1)" - читать интересную книгу автора

поймал свое отражение, но оно тут же разбилось. Сыскал лейку, зачерпнул и
полил пересохшие ростки какого-то бобового растения. Они, хрустя,
распрямились. Кто-то громко хихикнул сзади. Роберт не обернулся. Вылез из
клетки, задвинул качнувшуюся дверцу. Старые ветлы шли под уклон. Одна
ветка сильно качалась. Ветра не было.
"Манана!" - укорил Роберт. "Ана!" - откликнулся лес.
"Марьям, прости!" - крикнул он, скользя по мокрой глине. А только что
тут был песок.
"Ости, Арьям!" - отозвался лес, переставляя слова. Это не эхо. Эхо не
путает порядка слов. Роберт пожал плечами и, цепляясь за ветки, двинулся
дальше. Тропка шла вниз. А вот и ржавая ванна. Стоит себе и стоит. Мелкие
яблоки - почти до краев. Роберт опустился на бортик. Ванна качнулась, но
устояла. Он взял яблоко. За плечом хихикнули. Не оборачиваться делалось
все труднее. За ним шли. За ним следили. Над ним смеялись. Роберт достал
часы. Они остановились. От земли тянуло холодом, а вечер все не наступал.
Роберт подумал о ночлеге. Если дно ванны устелить лапником... Лапника не
было. И яблоки куда? Яблоко было медовой сладости, прозрачное. Как будто
светилось. Он распихал яблоки по карманам. "Детям". Откуда взялась эта
уверенность, что он увидит детей? Тропинка оборвалась, и он, путаясь в
ивняке, спустился на дно оврага. Ржавый ручей. Голубая глина. Кривое
бревно перекинуто над водой. Перебрался. Взял некрутой подъем. Его
легонько ударили по плечу - не обернулся. Свистнули. Смолчал. Он подумал,
что вот так же надоедал сегодня усталому, замученному Богу. "Прости,
Отче", - извинился он. "Чего уж там, не тушуйся", - молвила птица. Или ему
показалось? И тут он увидел в просвете дом. "Свои! - заорал Роберт. - От
Мананы я, Кайдалов!"
- Проходи и не ори, - сказали с дерева.
Сделалось темно. Он заторопился к дому. Кровельные скаты свисали до
земли и были подперты - где бревном, где ящиком, где бочкой. Шаткое
крыльцо притянуто к дому канатом. Кое-какое бельишко трепыхалось. Роберт
распознал малиновую майку сына и Аришину пеструю шаль. Пришел, стало быть.
"Свои!" - крикнул он тише.
Дверь отворилась, цепкая ручонка поманила в сени. Там было серо и
холодно. Он разглядел ведра на лавке, ватник на гвозде, плошку у двери.
Маленький кулачок подталкивал в спину. Он помедлил и вошел. Тусклый свет
лежал на столе ровным кругом, высвечивая руки и миски с едой. Густо
дымилась картошка, оглушая теплым сытным духом, а другой запах, острее и
тоньше, расплывался поверху. "Лапша", - вспомнил Роберт давнишнее слово. И
другое, совсем забытое - "грибница", так называли эту похлебку дома. Все
это застолье в полутьме словно он уже видел раньше. Узкие руки детей
тянулись за хлебом, загораживали лампу и делались прозрачны и светлы в
густеющей тьме вокруг. По углам темнота чернела бархатными глыбами. И тут
он наткнулся на уклончивый взгляд Алешки. Сидел себе посередине и словно
не желал узнавать отца. Или в самом деле не узнал?
- Леха! - Роберт звал осторожно. - Подваливай, Леха!
Сын подошел, и Роберт спустил с плеч рюкзак. Игрушки посыпались на пол,
и дети зарылись в пеструю эту гору. Роберт присел на какой-то ящик. Все
дети были не в обычной форме, а в чем ни попадя. Спайсы разработали
универсальную модель одежды, скрывающую любое увечье. Легкие пелеринки в
любую минуту позволяли спрятаться за щит струящихся складок. А сейчас все