"Андрей Лях. В направлении Окна (фант.роман)" - читать интересную книгу автора

лифта, что ничего не рассказал этой женщине и, возможно, по глупости считал,
что ей безразлична его судьба. Холл отряхнул с пальцев росу, солнце еще не
показалось из-за крыш. Здесь мог быть его дом - запах теплой пыли, старые
фотографии...

Он открыл дверцу, сел. Холодно, даже зубы постукивают. Все-таки достал
сигарету. Что же, ничего не было до Анны?
Хедли Томас Холл, Кенносо, Невада, доктор искусствоведения. В пятьдесят
втором вышли его первые работы - "Живопись старых мастеров и лазерная
фотография" и "Кракелюры в европейской живописи 13-15 веков". В пятьдесят
четвертом окончил Лейденский университет и одновременно выпустил монографию
"Определение естественного свинцового альфа-распада в картинах голландских
мастеров конца 18 века". Да, тогда он ходко шел в гору. Голова была ясная,
память - бездонная. Он без труда держал в уме все даты и детали, вдохновенно
экстраполировал и с лета угадывал суть дела.
Он переписывался со всем миром, с архивами всего света. Тысячи и тысячи
анонимных картин, картин забытых мастеров, картин заведомо неверно
атрибутированных. Подлинный Кранах или кто-то из учеников? Ян Фейт или
очередная подделка? Говорят, доктор Холл не ошибается...
Он дорожил своей репутацией, и у него было чутье. Прочитав отказ
какого-нибудь хранилища, Холл сразу знал - бросить ли бланк с директорской
подписью в корзину или ехать искать самому. Он ехал, находил, вызывал
специалистов, демонстрировал рентгеновские и инфракрасные снимки, и столь же
быстро, сколь и незаметно приобрел прозвище Счастливчик Холл. Спустя
некоторое время его мертвой хваткой взяли аукционные жуки.
Волей-неволей он очутился в курсе дел, и денежная интуиция оказалась у
него не хуже, чем художественная; как-то однажды, рассказывая о расчистке
старого лака на картине Яна ван Эйка, он машинально закончил свою речь
словами: "Таким образом, цена полотна поднимается от миллиона двухсот тысяч
долларов до миллиона восьмисот", и общество бескорыстных жрецов искусства
было шокировано.
В двадцать восемь лет, после выхода его "Восемнадцати Джоконд", его
пригласили прочитать курс лекций в Пражском университете. В ту пору он мало
о чем задумывался и охотнее всего валял с людьми дурака, не особенно
задаваясь мыслью, к чему это приведет. Однажды привело к Елене.
Она была студенткой, увлекалась легкой атлетикой, он читал им теорию
живописи и был одним из самых молодых преподавателей в университете, а
также, по слухам, одним из самых обаятельных. Прага, пятьдесят восьмой. Что
ж, за многие свои глупости он расплатился. Елена была выше его сантиметра на
три и вообще сложением напоминала Афину Палладу, а Холл был втайне страшно
ленив и легкомысленен во всем, что не касалось живописи.
Короче, она написала ему письмо, в котором говорилось, что если ей и
дальше жить без него, то она предпочтет самоубийство. Холл развеселился.
Встретившись с Еленой с глазу на глаз, он объявил, что кодекс чести
запрещает ему жить с собственной студенткой. Она посмотрела на него с высоты
своего роста то ли с уважением, то ли даже с восхищением, и он понял, что
совершил ошибку, а потом она обрадовалась и спросила: "Только эта
причина?" - и стало ясно, что он совершил не одну ошибку, а две. Вот он, тот
самый конформизм, который так возмущал Анну - он не умел говорить "нет".
Холл улетел в Лондон, на аукционы, и задержался там на полтора месяца;