"Н.Ляшко "Стремена" (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- решила Феля, но тут же выпрямилась и вскочила: Зачем я поддаюсь это-
му?" Зажгла свет, порывисто прошла в угол, сняла с огромного полотна за-
навеску и глянула на него.
Подвал тюрьмы. Окно забрано решеткой. Квадраты света выхватывают же-
лезную дверь и пятерых. Старший тюремный надзиратель. Перед ним, на по-
лу, три младших держат арестанта в синей куртке. Один мешает ему выпря-
миться, а двое заковывают его в кандалы. Одна нога уже закована, другая
прислонена к наковальне. Лица надзирателей разгорячены: Кандальник соп-
ротивляется, грозит рукой, кричит... Надзиратели бьют по заклепке тороп-
ливо, промахиваются, и на желтоватой ноге Кандальника темнеет исси-
ня-красное пятно. Глаза старшего выпучены... Напруженная рука Кандальни-
ка, его влажные губы и яркие глаза кричат:
- Закуете?! Заковывайте! А еще что сделаете?! Убьете?! Убивайте!.. А
еще что?! Ничего... А если я не один?! Если я это все?! Все, понимаете?
Даже вы!.. А не вы, так ваши дети! Или вы довольны жизнью?! Трусите
только, пресмыкаетесь! А я всем недоволен и ничего не боюсь!.. Вот зас-
тавьте меня быть довольным! Ну, заставьте! Не можете?!
Крики стегают надзирателей. Они спешат, промахиваются, бьют по ногам.
Боль Кандальника вступает в ноги Фели, и она ежится. Это в нее впиваются
руки надзирателей. Это она, смятая, лежит на полу... Это ее заковывают.

Болезнь помешала Пимену отвезти Кандальника тем, для кого он писал
его: на окраину, в клуб фабрики, на повседневный ветер невзгод, радости
и тоски фабричных корпусов. Его глазами, синяками и кандалами, его сжа-
той в гневе рукою вместо выветрившихся и поблекших слов хотел он напоми-
нать о неугасимом.

IX.

В марте, за Курском, идущих с севера на юг бродяг порою ждет радость.
Случается это вдруг, вот так:
Устали месить опорками и котами тающую кашицу, издрожались на ветру,
а впереди все те же следы копыт чашечками, все тот же растертый по-
лозьями навоз и снега. И вдруг из-за пригорка в глаза плеснет черной
далью...
- О-о, вон где весна!
И забыта усталость, шире шаги, шире груди. Встречу плывет черная,
обогретая солнцем, в изумрудной паутине земля.
Бродяги спешат к ней, окунаются в весну и, сияя, глядят назад. С при-
горка зима машет им тлеющими рукавами грязной рубахи. Из балочек и лощин
зияют бельмастыми белками осевшие снега. А впереди весна, тепло...

Из утра в утро спешила Феля в серый старинный дом. Перебирала бумаги,
писала, заседала, томилась без экскурсантов. Потом, в поисках денег,
сновала по знакомым, а от них на рынок, в больницу, к Пимену. И опять на
службу, и, и, - конца этому не было. Лживыми казались слова, будто Р. С.
Ф. С. Р. - мать трудящихся. Мать! В ней трудящийся - кляча. Тянет? и
пусть тянет, пока не свалится. Тогда о нем, может быть, вспомнят.
... И вдруг, как там, за Курском, плеснуло: подошел прямоволосый, что
в бумагах перед "заведующий" крючком выводил "Зам":