"Николай Лысенко. Юность грозовая " - читать интересную книгу автора

- Пошли, сынок, пора.
Мешок резал плечи, но Миша не подавал виду, старался шагать в ногу с
отцом. Возле дома Холодовых повстречали Таню. Она несла на коромысле два
ведра воды, согнувшись под их тяжестью. Ведра в такт шагов покачивались,
вода плескалась через края и, падая в пыль, обдавала ноги девушки серыми
капельками.
Поравнявшись с Озеровыми, Таня поздоровалась и, смутившись, опустила
глаза.
- Про отца-то ее ничего не слышно? - спросил Григорий Евсеевич, кивнув
на Таню.
Миша, сам не зная почему, вдруг покраснел и, запинаясь, ответил:
- Ни одного письма... Плохо ей у Холодовых.
- А ты откуда знаешь?
- Сам слышал, как они ее ругают.
- Вот люди... - Григорий Евсеевич нахмурился и покачал головой.
...Маленькая площадь перед вокзалом была запружена народом. В воздухе
висел разноголосый гомон. Под старыми кленами у водонапорной башни, заглушая
друг друга, до пота усердствовали двое гармонистов. Чуть поодаль здоровенный
мужик в лихо сдвинутой на затылок фуражке с красным околышем, обнимая
плачущую жену, басовито уговаривал:
- Не реви, Нюся, вернемся, поверь слову... Узнают они нас...
Шагая следом за отцом, Миша увидел колхозного сторожа деда Матвея. Он
стучал костлявой рукой в грудь, выгибая при этом худую шею, и пьяным голосом
кричал:
- Ноги, братцы, у меня никудышние, пошел бы с вами... показал бы... В
четырнадцатом году в Галиции австрияка собственноручно полонил.
- Не убивайся, дед, мы тебе самого Гитлера за челку притянем, -
пообещал степновский кузнец.
- Сделай, родной, одолжение, - просил дед Матвей, выпячивая грудь. - Я
его, сукина сына, по справедливости буду судить, вот так...
Последних слов невозможно было расслышать, они потонули в дружном
хохоте...
- Подожди меня здесь, - сказал отец Мише и затерялся в толпе.
Поставив к ногам вещевой мешок, Миша с любопытством начал рассматривать
людей. Заметив пробежавшего неподалеку Василька, Миша хотел окликнуть его,
но, вспомнив, что он тоже сегодня провожает в армию отца, передумал.
Подошел отец, достал кисет, начал закуривать.
- Скоро на погрузку пойдем... - Голос его был ровным, тихим, но
чувствовалось, что внешнее спокойствие стоит ему больших усилий. - Мать у
нас больная, трудно ей будет. Война надолго затянется, немца-то вон куда
пропустили, в самую душу России... Они здорово, сволочи, подготовились к
войне. По Европе маршем прошли... Немало, Миша, крови прольется, не
последний эшелон провожают нынче из Степной. Крепких мужчин всех заберут в
армию. Колхозу работы взахлест, а руки остались женские да ваши, ребячьи. Вы
уж помогайте тут. За меня не беспокойтесь...
Григорий Евсеевич замолчал.
Миша с гордостью подумал: "Разговаривает со мной, как, бывало, вечерами
с колхозным председателем - обо всем: про войну, про хозяйство. Вот уедет
сейчас, а как мы будем жить одни?"
- Не успел я Кате починить ботинки, - продолжал отец. - Ты попроси