"Виктор Лысенков. Палата No 7" - читать интересную книгу автора

шприцы у Катюши всегда наготове, если надо сделать укол. Правда, Иван
Федорович сопротивлялся до последнего, ссылаясь на то, что родная дочь куда
внимательнее к отцу, а с ее опытом знает побольше иных врачей. "Папа, да
разно дома можно провести всестороннее обследование? А лечение? Там одних
душев несколько типов. Препараты самые современные. Езжай, обязательно". Он
согласился с трудом. В итоге - опоздал на два дня .
"Вот нашелся и потерявшийся, - ласково пожурила его миловидная
докторша. Вот в ключ от вашей комнаты. И почему - комнаты? Здесь же лечат?
Наверное - палаты? - "Да что вы улыбнулась докторша, - для психики - это
ненужная нагрузка. Поэтому давно палаты стали называться комнатами. -
Впрочем, если вам удобнее называть палатой, - пусть будет палата. Спорить
никто не будет.
Палата No7. Счастливая. У нас прекрасное соседство - академик. И,
кажется, из вашей республики...".
Иван Федорович вошел в указанные хоромы, и обомлел - перед ним с
радостной улыбкой стоял... Иванов.
Самым первым побуждением Ивана Федоровича было - развернуться и уйти.
Но Петр Апполинарьевич остановил его: "Не делайте глупостей, Иван Федорович!
Еще сочтут вас за сумасшедшего. К врачу направят. А тот что-нибудь найдет.
Неужели вам хочется в психушку?" Иванов грубо шутил, а Иван Федорович думал
только о том, что психушки только и не хватало в его жизни. Он вспомнил
мгновенно те пятнадцать лет - самую незабываемую, самую потрясающую часть
его биографии. Между тем, Иванов продолжал: "Перестаньте сердиться. Пора все
забыть. Сколько лет прошло! Да и нам поскольку сейчас? Мы же одногодки. Тьфу
ты! Жить-то сколько осталось! Выбросьте прошлое из головы и доживайте свой
век спокойно. Государство о вас побеспокоилось. И вообще - нам пора бы
перейти на ты. Как-никак знакомы более полувека. Давайте как нормальные люди
относиться друг к другу!".
Наступила очередная пауза...
Иванов снова разрядил ее: "Посмотрите, какой у нас роскошный номер, на
двоих - метров двенадцать. И холл не меньше. Цветной телевизор. Телефон. Два
шифоньера... Нас бы и по одному селили - мы это заслужили, да старые очень.
Вдруг одному из нас нужна срочная помощь. Прижмет и до телефона не
доползешь. А мы с вами - заслужили отдельные номера. Заслужили", - еще раз
добавил Иванов.
"Палаты" - сказал Монахов. "Что палаты? Ах, да! Здесь же лечат!" -
наигранно расхохотался Иванов.
Комната... Да, это действительно апартаменты, и скорее гостиница с
номером "люкс". А он-то думал - лечебница, палаты... Как все изменилось...
стыдятся подлинных названий...
Иван Федорович молча поставил свой чемодан в один из двух шифоньеров,
снял шляпу и плащ. Потом сел в кресло и задумался. Бежать отсюда. Бежать
немедленно!.. Но, что собственно говоря, сделал ему Иванов? Присвоил себе
его сорт хлопчатника и вылез на нем в люди. Но, а если бы не он это сделал,
нашелся бы другой. Дать сорту его имя не могли. Он, Иван Федорович, вернулся
из заключения через пятнадцать лет. Да потом еще три года прошло, пока его
реабилитировали. Что же, судиться надо было, чтобы доказать, что сорт его?
Чем бы это все закончилось - неизвестно. У Иванова друзей - куда больше, чем
у него. И друзья - не пешки в этой жизни. Тот же не сидел столько. И не жил
в отчуждении. После лагерей к Монахову просто боялись подходить. Это теперь