"Стремительный поток" - читать интересную книгу автора (Лоринг Эмили)

Глава 23

Несколько часов спустя Джин остановила свой желтый родстер на въезде в Гарстон. Наводнение повсюду оставило следы: железная опора моста была погнута, словно деталь детской железной дороги; куст застрял в кроне высокого дерева, как сороконожка, угодившая в гигантскую паутину; наспех сооруженный забор ограждал от посетителей обвалившийся берег.

Когда снегопад бросил первые снежинки на ветровое стекло, Джин завела мотор и вернула поток мыслей на прежнюю дорожку. Что заставило ее помчаться обратно в Гарстон? Не только импульсивное побуждение сбить с Фанчон спесь. Перед отъездом она позвонила отцу. Он с тревогой спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, Хьюи. Ты не слишком разочаруешься, если мы отметим Рождество в «Хилл-Топ»?

– Разочаруюсь? Да ничего не может быть лучше! Графиня даже обиделась на тебя из-за того, что ты собиралась праздновать отдельно.

– Тогда я сегодня приеду. Роза встречается со своими итальянскими родственниками. Не жди меня к обеду, возможно, я поздно освобожусь – надо закончить дела здесь. Пока.

Она проезжала милю за милей, снова и снова повторяя про себя вопрос Гарви Брука: «Ты влюблена в Уинна?»

«Допустим, это так, – сказала она себе. – Допустим, ты влюблена в Кристофера Уинна, и что? Действительно ли ты ему нужна?» Джин не получала от него никаких вестей с тех пор, как покинула Гарстон. Лютер Калвин говорил, что карьере Уинна придет конец, если она выйдет за него замуж, но каменноликий утратил свои полномочия, его больше нет на сцене. В течение этих трагических недель всякий раз, когда Роза приносила поднос с письмами, Джин просматривала их с отчаянно бьющимся сердцем. От Кристофера не пришло ни одного письма. Если бы она действительно была ему дорога, то он наверняка написал бы, а возможно, даже приехал к ней… Графиня говорила, что любовь – это экстаз, агония, страдание. Для нее, для Джин, это была медленная пытка, чудовищный кошмар сомнений. Но даже если его чувства действительно глубоки, сможет ли она стать той женщиной, которая будет помогать ему, а не служить помехой в избранном им деле? Она, не прочитавшая в жизни ни одной молитвы?

Ни одной? Джин увидела себя в звоннице, вспомнила, как наблюдала за гигантским лучом, высвечивающим поле битвы стихий; вот снижающийся гидросамолет, плывущая крыша, человек, размахивающий руками, его отчаянный крик о помощи; вот он уходит с головой в свирепо бурлящую реку… Четко, будто по радио, она услышала собственную отчаянную мольбу: «О, Господи, спаси его!»

Это была молитва. Охваченная ужасом, Джин обратилась за помощью к Всевышнему с верой, которая всегда жила в ней, дремала в укромном уголке души, с верой, о которой она не подозревала.

Молитва прояснила ее разум, подсказала, что делать – звонить в колокола. Приглушенный, словно долетевший из-за завесы густого тумана, к ней вернулся голос Кристофера Уинна: «Ваши колокола дали мне силу, позволили выдержать».

Впредь она не будет безразличной к духовным ценностям, отрицать их влияние на бег своей жизни. Значит… В первый раз после трагической ночи наводнения Джин громко рассмеялась. Она похлопала по рулевому колесу рукой в перчатке и пробормотала.

– Эй, дорогуша, так недолго и в монастырь уйти. Бедная Фанчон – она совершенно не воспринимает тебя в черном.

Когда Джин въехала в город, шел нежный, пушистый снег. Деревья повсюду расцвели красными, зелеными, золотыми и серебряными огнями иллюминации. Реальность превратилась в сказку. В морозном воздухе раздавался радостный хрустальный звон колоколов. Когда последняя нота уплыла к реке и дальше – к морю, Джин посмотрела на часы – она уже опоздала к началу рождественской службы, но надеялась успеть на последний гимн.

Когда девушка остановилась перед воротами поместья «Хилл-Топ», в котором каждое окно было озарено свечами, припорошенная снегом фигура появилась в свете фар машины. Верный Эзри Баркер вышел ее поприветствовать!

– Ей богу, вот и ты, Джин! Счастливого Рождества! Твой папа пошел в церковь вместе с мисс Уинн. Они ждали тебя до последней минуты; но потом я сказал им, что буду оставаться здесь, пока ты не приедешь.

– Эзри, ты душка! Не мог бы ты сделать для меня еще кое-что?

– Только для тебя, а не для твоей Ужасной Сестрицы.

Джин засмеялась и прижала палец к губам:

– Тсс! Кажется, я улизнула от нее!

Баркер кивнул с самым серьезным видом:

– Тогда говори скорей, пока она не напала на след.

– Отправь, пожалуйста, мой багаж наверх и распорядись, чтобы кто-нибудь из прислуги перегнал мой родстер к дому мисс Фаррелл, когда я вернусь из церкви, и сказал, что мисс Рэндолф прислала ей эту машину.

– Ты шутишь, Джин?

– Нет, Эзри. Я проиграла пари. А сейчас на минутку забегу к графине и отправлюсь в церковь.

Великолепная Фанфани в черном платье, украшенном жемчугами, сидела в музыкальном зале, откинувшись на спинку кресла с искусной резьбой. Она очнулась от дремотной истомы, когда вошла внучка.

– Dio mio! Мое милое дитя! Я не знала, что ты приедешь.

– Я… я не могла остаться в Нью-Йорке. Вы и Хьюи – это все, что у меня есть.

Графиня указала на кресло рядом с собой:

– Присаживайся, Джин. – Ее блестящие зеленые глаза внезапно потемнели. – Я не знаю, с чем ты столкнулась в тот день, когда явилась в квартиру матери, и не хочу знать. Так или иначе, именно из-за этого она в тот вечер бросилась за тобой в Гарстон и ворвалась ко мне с криком: «Где Джин, мама? Я должна ее увидеть. Я должна с ней поговорить. Клянусь, она все неправильно поняла. Я не могу потерять ее, не могу. Она – это все, что у меня есть, мама, все, что у меня есть. Помоги мне ей объяснить. Джин неправильно поняла…» – Графиня смахнула слезы, прежде чем продолжить: – Ты знаешь, что случилось потом. Кристофер Уинн сказал бы, что она просто «вышла в другую комнату». – Ее голос понизился до шепота, голова поникла, взгляд был устремлен прямо, будто она старалась разглядеть что-то через невидимую вуаль. – Объединенная церковь отказалась от моего дара. Кристофер Уинн должен быть благодарен Богу за то, что синьор Кальвино и его дочь убрались с его пути. – Она усмехнулась. – Надо будет подкупить девчонку Салли-Мэй, чтобы рассказала, что ее дядя ответил, когда малышка Сью сделала ему предложение.

– Салли-Мэй ничего не расскажет.

– О, расскажет! Я умею добиваться своего. Я…

Графиня недоговорила. Возможно, она вспомнила, что однажды ей это не удалось: некий священнослужитель отказался заняться оперным искусством вопреки всем ее ухищрениям. Если это было так, то графиня не подала виду, добавив:

– Синьор Замбальди приедет чуть позже, чтобы послушать один замечательный голос. Я нашла молодого исполнителя гимнов, у которого нет комплексов на почве религии. Уинны тоже придут после службы. Я жду и тебя, Джин.

После службы! Успеет ли она послушать хотя бы заключительную ее часть? Под каким-то пустым предлогом Джин поспешно удалилась. На пути в церковь она снова и снова повторяла в уме: «Клянусь, Джин все неправильно поняла… Я не могу потерять ее, не могу…»

Церковь была полным-полна, когда девушка вошла туда. Хор пел со страстью и вдохновением. В воздухе стоял пряный аромат хвои и воска.

Вдруг сердце Джин остановилось. Пошло снова. Эта впечатляющая фигура в черной сутане – Кристофер Уинн? Он запел. Его голос парил под сводами. Если бы только графиня могла это услышать, увидеть его и завороженные лица прихожан, то она наверняка поняла бы, что этот человек нужен именно в церкви, потому что только здесь его талант способен творить истинные чудеса.

Каким далеким кажется этот мужчина… Он любит ее – Джин Рэндолф! Нет, не по-настоящему. Это минутное влечение, вспышка страсти, только и всего. Пройдет. Для них обоих было бы лучше, если бы она не вернулась из Нью-Йорка.

Песня оборвалась на торжественной ноте. Человек на кафедре повелительно поднял руку. Все, в едином порыве, послушно опустились на колени, склонили головы, увлекая за собой Джин. На мгновение она испытала ужасное смущение.

– Аминь! Аминь! – пропел хор.

Джин принялась протискиваться сквозь толпу. Ее щеки горели от стыда. Не слишком ли пристальное внимание она вызвала, опустившись на колени? Впрочем, она привлекла бы куда больше взглядов, если бы осталась стоять во весь рост среди коленопреклоненных прихожан. К тому же перед воздетой рукой Кристофера ни у кого не было выбора. И потом, это же церковь, здесь так принято… Ах, если бы только она не боялась показывать свои эмоции! Опять эта рэндолфская сдержанность!

Когда Джин села в свой автомобиль и поехала в сторону «Хилл-Топ», до нее еще доносились аккорды рождественского гимна.

Из тени появился человек, чтобы сесть за руль родстера, – Эзри не забыл про ее просьбу.

Когда девушка вбежала в библиотеку, украшенную еловыми лапами, отец быстро пошел к ней навстречу и взял за руки.

– Как прекрасно, что ты вернулась, Джин!

Она улыбнулась ему блестящими от слез глазами; ее губы дрожали.

– Как прекрасно, что можно вернуться именно к тебе, Хьюи. Ты выглядишь просто великолепно. Что случилось? Ты придумал эликсир молодости?

Он засмеялся, помогая ей снять шубку:

– Почти угадала! Что заставило тебя изменить планы, дорогая?

– Дух моих предков, Хьюи. – Голос Джин дрогнул, и она поспешно продолжила, чтобы отец не смог задать очередной вопрос: – Надеюсь, мое возвращение не испортило твой завтрашний день.

– Мой завтрашний день благодаря твоему возвращению будет идеальным. Я боялся, что ты не захочешь приехать в «Хилл-Топ», поэтому и решил провести праздник с тобой в Нью-Йорке. Ты знаешь… наверняка знаешь, что я люблю Констанс Уинн. Если тебе кажется, что после гибели твоей матери прошло совсем мало времени и я слишком рано в этом признаюсь, то помни, что последние годы мы с Маделин жили как чужие люди, и связывала нас только ты.

Как чужие люди… Знает ли он, что произошло тогда, в Нью-Йорке… Нет, нельзя оглядываться назад. Мама сказала: «Джин неправильно все поняла! Клянусь, она неправильно поняла!»

Девушка взяла отца под руку.

– Ты заслужил право быть счастливым. И я с радостью сказала бы Констанс то же самое.

– Спасибо. Кстати, а как у тебя дела с Гарви Бруком?

– Эта глава дописана. В ночь наводнения я поняла, что люблю его недостаточно сильно, чтобы выйти за него замуж.

– Она приехала? – послышался тихий голос с порога.

Когда девушка обернулась, Салли-Мэй Уинн воскликнула:

– Это она! – и вбежала в библиотеку вместе со своими сеттерами.

Ее коричневый берет, пальто и ботинки были припорошены снегом. Она протянула Джин маленькую коробочку с красной лентой.

– Это мне?

– Открой.

Джин быстро сняла яркую обертку и открыла коробочку. На белой атласной подушечке лежала блестящая серебряная брошка. Крошечный светильник. На нем было единственное слово: «Храбрость». На открытке неуклюжим детским почерком было написано: «Мудрые девы имеют честь сообщить Вам, что Вы были единогласно избраны на замещение вакансии в нашем обществе».

На растерянную и смущенную Джин внимательно, выжидающе, сквозь толстые линзы смотрели не по-детски серьезные глаза Салли-Мэй.

– Но… почему? – пробормотала девушка.

– Видишь, что написано на этом светильнике? «Храбрость». Это был светильник Фло. Она уехала. Наверно, навсегда. – Салли-Мэй судорожно сглотнула. – «МД» избрали тебя на ее место потому, что ты спасла дядю Криса во время наводнения.

– Я его спасла?

– Ты зазвонила в колокола. Он сказал, что готов был сдаться, ослабел и начал идти ко дну, но вдруг колокольный звон вдохнул в него мужество и дал силы. Зачем задавать вопросы? Ты разве не рада, что тебя выбрали?

Джин прикрепила блестящий серебряный светильник к своему бархатному платью аметистового цвета.

– Я рада, Салли-Мэй. Очень рада! Я сделаю все, чтобы не обмануть оказанное доверие.

– Ну и хорошо, – кивнула девочка.

Сеттеры помчались к двери, свесив языки и изо всех сил размахивая хвостами, и подождали, пока их хозяйка переступит порог. Тут Салли-Мэй остановилась и пожаловалась:

– Мне ужасно не нравится, что ты помолвлена с этим глупым Гарви Бруком. Я подумала, что участие в делах «МД» превратит тебя в почти достойную невесту для дяди Криса. Пошли, ребята!

В холле хлопнула входная дверь, и Джин посмотрела на отца:

– Почти достойную? Я ведь ему совсем не пара, Хьюи. Наверно, он это уже понял. Я… не получала от него никаких вестей с тех пор, как уехала…

– Ты была помолвлена с Гарви Бруком, так ведь? Когда мы нашли тебя на колокольне, ты оттолкнула Кристофера.

– Да… я… А правда, что графиня отказалась от своей безумной идеи сделать из него оперного певца?

– Надеюсь, что это так. С той ночи она ни разу об этом не упоминала. – Хью Рэндолф заговорил веселее: – Давай забудем о проблемах, Джин. Сегодня у нас очередной званый вечер. Ты поможешь графине развлекать певцов и гостей, хорошо?

– Но я не смогу быть веселой, Хьюи, ведь мама…

Отец положил руки на плечи дочери и серьезно посмотрел в ее печальные глаза:

– Не позволяй своему горю омрачать жизнь других. Твоя бабушка стареет. Она скучала по тебе. Нынче Рождество, Джин. Пусть оно станет самым счастливым из всех, которые мы праздновали. – Он отпустил ее и предложил: – Давай прогуляемся в музыкальный зал через сад. Я хочу, чтобы ты посмотрела на город в огнях. Вернусь через минуту.

Когда отец вышел, Джин прикоснулась к блестящему светильнику, приколотому к платью. Теперь она – Мудрая дева! Да только никакой мудрости у нее нет. Она сама виновата во всех своих бедах. Скажет ли Кристофер Уинн когда-нибудь вновь, что любит ее?.. Впрочем, это мило со стороны Салли-Мэй. Что бы ей такое подарить? Взгляд Джин задержался на полке с книгами, с редкими изданиями. Она подкатила стремянку к шкафу и взобралась на нее. «Путь пилигрима!» Как раз то, что надо Салли-Мэй на этом этапе жизни… Шаги… Отец уже вернулся? Она бросила через плечо:

– Подожди минутку, Хьюи! Я выбираю подарок для Салли-Мэй.

– А я уже выбрал, – прозвучал голос у нее за спиной.

Рискуя свалиться вниз головой, Джин обернулась. Кристофер Уинн?!

Неужели это тот самый мужчина, которого она недавно видела в черной сутане? Тогда он казался ей почти… почти божественным существом. Теперь же, в сером костюме, он выглядел таким земным, таким… человечным, что это тревожно удивляло. В его глазах, глядевших на Джин снизу вверх, светилось веселье. В комнате воцарилась жутковатая тишина. Кристофер, стоявший у камина, смотрел на девушку до бестактности внимательно. Надо что-то сказать. Но что?

– Вы спуститесь или мне подняться к вам? – осведомился Кристофер.

Прижав к себе книгу, Джин спустилась на одну ступеньку.

– Не надо! Ступеньки… не слишком крепкие.

– Вы что, боитесь меня? А ну, соберитесь с духом! – сымитировал он интонацию Салли-Мэй и шагнул к стремянке. – Спускаетесь или нет?

Джин решительно поборола мучительное желание броситься в его объятия.

– К чему спешить? – Она отчаянно старалась, чтобы голос звучал с беспечным безразличием. – Меня не было в Гарстоне несколько недель, а вы мне даже не написали.

Вместо ответа, Уинн взял ее за талию, легко, словно пушинку, снял со стремянки и поставил на ноги. Отобрав и положив книгу на стол, обнял девушку за плечи и напомнил:

– Вести игру надо честно… дорогая. Вы были помолвлены с Гарви Бруком, не так ли? – Он взял ее за руку и взглянул на тонкие пальцы. – Где же кольцо? Вы его вернули?

Джин кивнула, не поднимая глаз.

– Я знал, что вы разорвете помолвку, когда хорошенько все обдумаете, и не хотел вам мешать. Я сгорал от желания вас увидеть, броситься к вам со всех ног, но… – он сжал ее пальцы, – я нужен был здесь. – И нежно добавил: – Вы соскучились по мне? Не отводите взгляд, позвольте мне посмотреть вам в глаза…

Телефон на столе яростно зазвонил. Джин, словно очнувшись от чар, схватила трубку:

– «Хилл-Топ»!

Она услышала возбужденное хихиканье Фанчон Фаррелл:

– Джин! Ты это серьезно?

Покосившись на Кристофера Уинна, девушка поднесла трубку ближе к губам и тихо сказала:

– Я всегда возвращаю долги. Увидимся позже, Фанчон.

Когда она повесила трубку, Кристофер осведомился:

– Значит, вы потеряли свой родстер?

– Да… Я заключила дурацкое пари с Фанчон… Поспорила, что…

– Что никогда не придете в церковь из-за мужчины? Мне все известно об этом пари. Но Фанчон не могла выиграть ваш родстер. Ведь вы не из-за меня пришли сегодня в церковь? Правда?

– Разве вы знали, что я там была? – оторопела Джин.

– Конечно, знал. Но пришли вы туда не из-за меня… или я ошибаюсь?

– Я… я… Да… не из-за вас. Когда я в первый раз оказалась в церкви, со мной что-то произошло. – Она положила руку на сердце. – Это звучит глупо, да?

– Вовсе нет. Некоторых приводят к Богу духовные наставники, у других вера – душевная потребность, почему бы не прийти к ней под влиянием церковной атмосферы?

Джин подошла к нему на шаг ближе.

– В сутане вы казались совсем другим человеком – незнакомым, таким далеким… таким…

– Далеким? Я?! Иди сюда! – Он порывисто обнял девушку. Обжигающий, головокружительный взгляд его потемневших глаз, казалось, пронзил ее сердце до дна. – Ну, ты все еще не веришь, что священник может быть нормальным мужчиной и настоящим любовником?

Он наклонил к ней голову. Ближе… ближе…

Прикосновение его губ очистило разум и душу Джин от всех сомнений, от скорби и досады. Она почувствовала себя невыразимо счастливой, юной и беззаботной.

– О! Простите, я кажется помешал…

Джин вздрогнула, Кристофер ослабил объятия. На пороге стоял Хью Рэндолф. Озадаченно разглядывая молодую пару, он пробормотал:

– Извините еще раз. Мне… гм-м… э-э-э… В общем, приходите в музыкальный зал, когда… когда будете готовы, дети мои, – и вышел.

Джин, пунцовая от смущения, неловко нахлобучила шляпку и старательно отводила глаза все время, пока Кристофер помогал ей надевать шубку. С книгой «Путь пилигрима» под мышкой она выбежала в холл. На крыльце остановилась, чтобы посмотреть с холма вниз на блестящие крыши, словно покрытые алмазной пылью, на застеленные пушистыми снежными коврами улицы, на янтарные огни, на красно-зеленую пирамиду, которой издалека казалась главная городская елка. Где-то поблизости дети старательно выводили рождественский гимн, лаяла собака, на звоннице пели колокола.

Джин приложила руку к шее – от этой музыки у нее мучительно перехватило дыхание. Глубоко, в дальней дали души, просыпалась и крепла таинственная сила. Неужели приближается день, когда она будет идти по жизни бок о бок с мужчиной, которого любит, с которым будет вместе в его служении и в его вере? А пока…

Ладонь Кристофера легла на ее плечо. Джин обернулась. Он притянул ее к себе и надолго приник к ее губам. Потом взглянул на нее веселыми глазами:

– Ох, ты ведь, кажется, терпеть не можешь поцелуи?

Рэндолфская сдержанность выбросила белый флаг. Лихо махнув рукой на последствия, Джин искренне ответила:

– Я их обожаю!