"Стремительный поток" - читать интересную книгу автора (Лоринг Эмили)

Глава 2

«Священник!» Это слово эхом металось в закоулках сознания Джин, пока званый ужин шел своим чередом. Каждый раз, когда она посматривала из-под пушистых ресниц в сторону Кристофера Уинна – ее взгляд так и тянуло туда, как сталь к магниту, – она, словно какая-нибудь провинциалка, начинала стыдиться того, что у нее голая спина. Боже, и зачем только она выбрала это платье! И накидки нет под рукой… Священник… Не может он быть священником! Священники так не выглядят. Он такой… такой земной, человечный. Впрочем, откуда ей знать, как должны выглядеть представители его профессии? Среди знакомых Джин священников было не больше, чем космонавтов. Она посещала церковь только на Рождество и на Пасху.

К счастью, никто из гостей не стремился вступить с ней в разговор. Она сидела далеко от графини. Кристофер Уинн и Замбальди беседовали о музыке с хозяйкой. Мисс Калвин – Сьюзи, как называл ее отец, – сидела между священником и Хью Рэндолфом, слева от Джин, и слушала их, прищурив глаза, словно оценивая слова. Лютер Калвин справа от Джин разговаривал с женщиной, которая вошла в зал вместе с Кристофером Уинном. Его жена? Странно, они очень похожи друг на друга – возможно, прожили в браке много лет. Жена священника! Страшная судьба! Как она осмеливается вести себя столь непринужденно? Хороша собой и одета по моде. Мужчины наверняка сходят от нее с ума. Черные волосы, лучистые серые глаза; когда смеется, на щеках появляются восхитительные ямочки. Словно почувствовав пристальное внимание к себе со стороны Джин, женщина посмотрела на нее и улыбнулась. Это была прелестная улыбка, которая погрузилась в сердце девушки, как сверкающая звезда в глубины озера. У незнакомки был низкий, сочный голос:

– Я рассказывала мистеру Калвину, мисс Рэндолф, о выступлении Криса в роли дорожного полицейского сегодня утром.

Словно ожидавший повода для того, чтобы вмешаться в разговор, Хью Рэндолф спросил:

– Как это случилось, мисс Уинн?

Мисс Уинн! Из уст Джин сам собой вырвался вопрос:

– Разве вы не миссис Уинн?

– Нет. Меня зовут Констанс, мы с Кристофером близнецы.

Когда красавица повернулась к Хью Рэндолфу, чтобы ответить на его вопрос, Джин почувствовала раздражение Лютера Калвина оттого, что нарушили его монополию на внимание Констанс.

– Сегодня днем на дежурство на перекрестке должен был заступить Люк Картер. Его жена заболела. Крис побывал сегодня утром у них и понял, что в Картере нуждаются дома. Он пошел в муниципалитет и объяснил это его начальству. Оказалось, что дежурить на месте Картера некому. Крис раньше уже регулировал движение во время забастовки полицейских, он числится в резервном списке, поэтому добровольно вызвался постоять на перекрестке вместо Люка. Начальник полиции очень обрадовался. Вначале, правда, заставил Криса поклясться, что он не допустит, чтобы христианское милосердие мешало дисциплине. Но он напрасно волновался. Крис твердо убежден, что водителям, подвергающим опасности жизни других людей, спуску давать нельзя.

– И хороший ли у него был улов нарушителей закона? – осведомился Лютер Калвин.

«Этот старый инквизитор с радостью зажал бы пальцы несчастных нарушителей в тиски», – подумала Джин, глядя на него с плохо скрываемым отвращением.

– Еще не знаю, мистер Калвин. Крис, придя домой, успел только переодеться. Мы чуть не опоздали на ужин. – Констанс воспользовалась паузой в беседе на другой стороне стола, чтобы поинтересоваться: – Кристофер, у тебя были сегодня днем какие-нибудь захватывающие приключения?

Ее брат рассмеялся:

– «Захватывающие» – не то слово. Драматические! Одна колымага заглохла и скончалась прямо на перекрестке. Диагноз коронера – преклонный возраст. В нее влетели две машины. Потом…

Джин затаила дыхание. Неужели настал ее черед?

– … угрюмый джентльмен в плаще с бархатным воротником и цветком в петлице затеял со мной серьезную беседу, когда мимо прошмыгнул автомобиль с подозрительно просевшим багажником. Беседа была не настолько увлекательной, чтобы я не приметил лицо водителя и номер этой машины. Я позвонил шефу, и водителя задержали вместе с контрабандным грузом до того, как он пересек границу города. – Кристофер улыбнулся хозяйке. – И вы утверждаете, что моя работа скучна!

Джин обратилась к нему с некоторым вызовом в голосе и во взгляде:

– И это все? Меня так увлек ваш рассказ. Вы не арестовали ни одного нарушителя?

Их взгляды встретились.

– Мне жаль вас разочаровывать, но больше ничего из ряда вон выходящего не произошло. Так вы говорили, графиня…

Джин зарделась. Он рассказал о том, что считал из ряда вон выходящим, а ее смешал с толпой. Она чувствовала себя так, будто ее отшлепали и поставили в угол.

Позже в гостиной ее возмущение поутихло благодаря магии голоса Кристофера Уинна. Глаза Замбальди, аккомпанировавшего ему на рояле, увлажнились от нахлынувших эмоций. Джин украдкой взглянула на Калвина. Тот сидел, сложив пальцы домиком, сжав губы, с окаменевшим лицом и неподвижным взглядом. Оплот Новой Англии, сказала про него бабушка. Твердый и холодный как гранит. Виттория ди Фанфани помахивала в такт музыке рукой с блестящими ногтями и не сводила глаз с импресарио. Под звуки рояля Кристофер Уинн исполнял песню за песней.

– Больше не надо! – запротестовал он, когда Замбальди заиграл очередную мелодию. – Не забывайте, что не все присутствующие здесь – такие же заядлые меломаны, как мы.

Итальянец вытер взмокший лоб платком – тоненьким, словно вытканным из паутины – и сел рядом с графиней.

– Откройте же мне тайну: почему, имея такой голос, вы служите проповедником, – проворчал он с явным презрением, прозвучавшим в последнем слове, – когда могли бы стать всемирно известным певцом?

Лютер Калвин встрепенулся.

– Я возражаю против того, с каким пренебрежением вы произносите слово «проповедник», мистер Замбальди, – желчно заявил он. – Вы забыли, что сказано в Писании: «Как будут они взывать к Нему, не уверовав в Него? Как уверуют в Того, о Ком не разумеют? И как уразумеют без проповедующего им?»

Замбальди скептически хрюкнул:

– Не всякая проповедь произносится с церковной кафедры. Мне случалось наблюдать, как пение делает с человеком то, чего не сделали бы самые красивые и мудрые слова за долгие годы.

По-прежнему стоя у рояля, Кристофер Уинн кивнул:

– Я тоже такое наблюдал, синьор Замбальди. Поскольку я глубоко ценю тот интерес, который вы и госпожа графиня проявили к моему голосу, и поскольку хочу, чтобы вы оба поняли, что в оперу меня не заманить ни посулами, ни угрозами, я расскажу вам, какое влияние на меня оказала музыка. Я проходил студенческую практику в госпитале, когда началась война. Все мои предки были врачами, я не думал ни о какой другой профессии для себя и отправился за океан. В течение года я служил в таком месте, которое французы называли «фронт фронта», – вправлял сломанные кости, зашивал раны, облегчал боль. Исцеляя тела людей, я был бессилен привнести свет в темные уголки сердец и душ умирающих, чтобы они могли приблизиться к встрече со смертью, пребывая в мире с самими собой, в уверенности, что они лишь переходят в новую жизнь.

– Dio mio! Только такой мечтатель, как вы, способен надеяться на воскресение, – с чувством прервала его графиня. – Мы живы, пока живет тело, а впереди – вечная тьма.

Кристофер Уинн покачал головой:

– Я в это поверить не могу. И вы не смогли бы, если бы видели смерть так часто, как я. Вы бы поняли, что нерастраченные силы и опыт, приобретенный в процессе жизненных свершений, где-то еще нужны. В природе ничто не пропадает зря. Там, на войне, я пришел к выводу, что могу принести людям несоизмеримо больше пользы, если научусь врачевать не только тела, но и души. Однажды ночью я услышал пение – рота из Новой Англии отправлялась на передовую. Я не в состоянии передать вам, что сделала со мной эта музыка. Она сокрушила барьеры сомнений и безразличия, передо мной возникла новая цель. Представьте себе черное небо, тут и там пронзенное лучами прожекторов, аккомпанемент далекой канонады, гул самолетов и людские голоса, пропитанные лихорадочной страстью. – Он запел:

Когда Кристофер Уинн замолчал, несколько секунд в зале еще ходили мощные волны прерванной мелодии. Кто-то скрыл нахлынувшие чувства, закашлявшись. Чары разрушились. Затуманившимися глазами Джин смотрела то на одного слушателя, то на другого. Пение оставило такую выбоину в невозмутимой холодности Калвинов, какая могла появиться на гранитном утесе; у Замбальди как будто бы случился приступ насморка; глаза Констанс Уинн блестели, как звездочки, когда она смотрела на брата; трагические морщины на лице Хью Рэндолфа обозначились резче, он уставился в пространство, сведя брови. Джин, много раз исполнявшей аккорды этого церковного гимна на органе, казалось, будто ее душу пропахал десятитонный трактор.

Графиня с триумфом заявила:

– Ну, что я вам говорила, Луиджи? Со времен Баттистини никому еще не удавалось с таким изяществом и свободой брать высокие ноты. Мистер Уинн обладает не только голосом, но и артистизмом – даже вас он довел до слез этой своей историей. Не отчаивайтесь, Луиджи. Мы еще уговорим его. Для этого есть много способов.

Кристофер Уинн поднял голову, разомкнул губы, чтобы заговорить, но снова сомкнул их. Замбальди от избытка чувств замахал белыми пухлыми лапками:

– Но вы только подумайте, что можно сделать с душой человека пением, мистер Уинн! С таким превосходным пианиссимо… Ваш голос не дрожал, вы не кричали, не задыхались. Dio mio! Ваш голос мог бы возносить людей прямо на Небеса!

– Небеса! – прогнусавил Калвин. – Опера и все, что с ней связано, ведет прямиком в ад.

Итальянец гневно фыркнул:

– Такие ограниченные люди, как вы, Калвин…

Кристофер Уинн расхохотался, словно озорной мальчишка:

– Только не надо ломать копья, господа! Такой серьезный спор – и все из-за моей скромной персоны! Графиня, позвольте откланяться – меня ждут дела.

Его сестра встала:

– Спокойной ночи, синьора ди Фанфани. Я не в силах выразить вам всю благодарность за то, что вы проявили интерес к голосу Криса. Меня не слишком радует то, что он губит свой талант в этом маленьком городке.

– В маленьком городке? – покачал головой Кристофер. – Скоро все изменится. В Гарстоне развивается промышленность, из кокона обычаев и традиций в любой момент может выпорхнуть великолепная бабочка прогресса и достижений. – Джин почувствовала на себе его взгляд, когда он добавил: – Город растет. Он не умер и не спит.

Позже, прощаясь, он напомнил:

– Увидимся с вами завтра в десять, мисс Рэндолф. Мне жаль, но так надо.

Только после того, как Уинны и Калвины ушли, Джин поняла, что он имел в виду. Повестка. Суд. Естественно, он будет там, чтобы дать показания против нее. Проклятье! А еще священник!

Когда они с отцом пожелали хозяйке доброй ночи, графиня воскликнула:

– Dio mio! Ты, Хью, думаешь, что мы с Замбальди потерпели поражение? Вовсе нет! Охота на голос только начинается. – Она задрала подбородок, сверкнула черными глазами и пригрозила: – Кристофер Уинн не только упрям, но и на редкость непрактичен – он считает, что должен уделять свое время духовным потребностям прихожан, а не деловой стороне церковной жизни. Скоро я затею нечто такое, что выгонит его с кафедры на оперную сцену! – Ее плечи затряслись от возбуждения, длинные серьги закачались.

Замбальди взял старую женщину за локоть пухлыми пальцами и забубнил:

– Ну ладно, ладно, Виттория. Не надо переживать. Это вредно для вашего собственного голоса.

Графиня вдруг упала в кресло и расплакалась. Джин бросилась было к ней, но импресарио замахал руками – мол, сам все улажу. Хью Рэндолф вывел дочь из зала. Когда они шли по фойе, до них все еще доносился возбужденный голос графини и успокаивающая воркотня Замбальди.

В саду Джин задумчиво пробормотала:

– Почему, ну почему мужчина, который так энергичен, полон жизни и молод, как Кристофер Уинн, служит священником?

– Он объяснил тебе почему.

– Но ведь он мог бы принести намного больше пользы, занимаясь медициной.

Хью Рэндолф остановился, посмотрел на звезды и неожиданно спросил:

– А почему из всех музыкальных инструментов ты выбрала именно орган?

– Ну… не знаю… Мне кажется, что его звук отдается в сердце, прямо вот здесь. – Джин положила руку на грудь и смущенно добавила: – Наверное, я чересчур сентиментально выразилась, да?

– Нет, я понимаю тебя. Без сомнения, Кристофер Уинн пошел в священнослужители по той же причине – по зову сердца. Помнишь, что сказал Наполеон, когда увидел Гёте? «Вот это человек!» У меня всегда появляется такое чувство, когда я вижу Кристофера Уинна. Я человек не религиозный, но всегда ощущаю его духовную силу.

– Как ты думаешь, удастся графине оторвать Уинна от его скучной работы?

Хью Рэндолф остановился, чтобы закурить. Пламя спички озарило его бледное лицо. Свет смеющейся луны, катившей по небу в колеснице из облаков с парой мохнатых белых пони в упряжке, посеребрил мраморную нимфу у бассейна.

– Это зависит от того, насколько решительно она настроена. Твоя бабушка обладает прямо-таки дьявольской способностью выявлять слабости характера и колоть в самые чувствительные места. Она мне нравится. И всегда нравилась. Я восхищаюсь деятельными людьми, хотя графине доверять не стал бы. Ради того, чтобы заполучить желаемое, она готова в любой момент отбросить всякую порядочность, принципы, благородство. Ты, Джин, никогда не станешь злой или нечестной, но и в твоем характере есть такая черточка – «я получу то, что мне хочется, а мир пусть катится к черту». Так что будь осторожна.

Девушка открыла рот, чтобы возмущенно возразить, однако передумала и спросила:

– Но зачем графине так уж понадобилось затащить преподобного Кристофера в оперу? Какая ей от этого выгода?

– Слава! Она – бывшая знаменитость, мечтающая вновь стать объектом всеобщего внимания. Представь, какую известность приобретут они с Замбальди, когда им поставят в заслугу открытие суперзвезды! Им будут рукоплескать. Имя великолепной Фанфани опять прогремит по всему миру. Она выйдет на свет из убежища, в котором скрывалась с тех пор, как однажды голос подвел ее на сцене.

– Если бы нашему каменноликому Калвину дали слово, я уверена, что он разбил бы доводы графини и Замбальди в пух и прах.

– Это уж точно. Он фанатик и совершенно не осознает тот факт, что в наше время его религию воспринимают практически, выстраивая вероучение, сочетающее старые и новые представления. Калвина боятся и раболепствуют перед ним из-за его влияния. В бизнесе он волшебник. К финансовым махинациям у него талант не меньший, чем у Кристофера Уинна – к музыке. Кстати, что Уинн имел в виду, сказав, что увидится с тобой завтра?

Джин вздрогнула.

– Извини, Хьюи, я не хотела, чтобы ты об этом узнал… Сегодня утром моя Ужасная Сестрица предложила въехать в Гарстон с ветерком. На главной улице я превысила скорость. Дорожный полицейский поднял руку, а я и бровью не повела. Откуда мне было знать, что священник сменил сутану на мундир? Он бросился наперерез. На секунду мне показалось, что вот-вот случится столкновение… Но он запрыгнул на подножку и велел мне остановиться. Я ему представилась, улыбнулась своей особой улыбкой, предназначенной для полицейских, и…

– И сухой из воды не вышла. Жаль, что Ужасная Сестрица выбрала такой неудачный момент, чтобы вновь заявить о себе. Так уж и быть, завтра я пойду в суд вместе с тобой, чтобы тебе не пришлось слишком туго.

– Нет, не пойдешь! – возмутилась Джин. – Пойду одна. Я не дурочка и не ребенок! Сама заварила кашу, сама и буду расхлебывать. Ничего, прорвусь. И уж поверь мне, заставлю преподобного Кристофера возненавидеть тот день, когда он превратился в дорожного регулировщика!