"Мелисса Марр. Любимый грешник (Прекрасное зло) " - читать интересную книгу автора

Слишком нервничая, чтобы ответить, Эйслинн кивнула.
Фейри с оленьими глазами быстрым, едва заметным движением тонкого
синего языка щелкнула какого-то парнокопытного фейри. Он отступил, но
дорожка крови уже сбегала вниз по его впалой щеке. Оленеглазая захихикала.
Эйслинн с силой закусила губу и подняла руку, чтобы помахать на
прощание Денни. Сконцентрируйся . Она с трудом заставила себя идти уверенно,
спокойно. К сожалению, ни уверенности, ни покоя она не чувствовала.
Она вышла на улицу, силясь сдержать опасные слова, готовые сорваться с
губ. Она хотела кричать, хотела сказать им всем, чтобы убирались отсюда, но
не могла. Она не могла говорить с ними, иначе они узнают о ее секрете:
узнают, что она может их видеть.
Единственный способ выжить - хранить этот секрет. Бабушка научила ее
этому правилу еще до того, как Эйслинн научилась писать свое имя: не
высовывайся и держи рот на замке. Ей казалось, что скрывать это неправильно,
но если бы бабушка хотя бы заподозрила непослушание, она посадила бы ее под
замок: домашнее обучение, никаких общественных мест, никаких вечеринок,
никакой свободы, никакого Сета. Она провела так немало времени, пока училась
в средней школе.
Больше - никогда.
Поэтому, сдерживая гнев, она направилась в центр города - в
относительную безопасность железных решеток и металлических дверей. Железо в
своем изначальном виде так же, как и переработанное в сталь, было ядовитым
для фейри, что Эйслинн находила весьма удобным для себя. Если не брать во
внимание тех фейри, что гуляли по ее улицам, Хантсдейл был ее домом. Она
бывала в Питтсбурге, гуляла по Вашингтону, бродила по Атланте. Эти города ей
нравились. Но они были уж слишком процветающими, чересчур оживленными,
перенасыщенными парками и деревьями. Хантсдейл не процветал. Уже довольно
давно. А это значило, что фейри тут тоже не процветали.
Кураж звенел в большинстве переулков и аллей, которые она пересекала,
но это было совсем не так плохо, как распространяющееся удушье фейри,
скачущих по бульварам Вашингтона и разгуливающих в ботанических садах
Питтсбурга. Этой мыслью она пыталась себя успокоить на ходу. Здесь было
меньше фейри, как собственно и людей.
Меньше - это хорошо.
Улицы не были пусты: люди спешили по делам, шли за покупками, гуляли,
смеялись. Им было проще: они не видели синего фейри, который возглавлял клин
из нескольких крылатых собратьев за грязным окном, никогда не видели фейри с
львиными гривами, которые пересекали линии электропередач, толкаясь и
приземляясь прямо на людей.
Быть такой же слепой ... Это было заветной мечтой Эйслинн всю ее жизнь.
Однако это желание ничего не меняло. Даже если бы ей удалось каким-то
образом больше не видеть их, человек не может перестать знать истину.
Она засунула руки в карманы, продолжая идти дальше, мимо матери с
непослушными детьми, мимо витрин магазинов, разукрашенных морозными
рисунками, мимо улиц, покрытых заиндевелой грязью. Она дрожала. Казалась,
началась бесконечная зима.
Она миновала угол Харпер и Третьей улицы, когда они вышли из переулка -
те два фейри, которые преследовали ее почти каждый день в течение последних
двух недель. У девушки были длинные белые волосы, струящиеся, как кольца
дыма. Ее губы были синими - не от помады, а как у мертвеца. На ней была