"Джон Макдональд. Месть в коричневой бумаге" - читать интересную книгу автора

Джона Д. Макдональда "Расставание в голубом".>. Достаточно жуткая, чтобы
выглядеть правдоподобной, история. Мир слегка потускнел с исчезновением
Лоис, словно на солнце был реостат и его кто-то перевел ровно на одно
деление, притушив яркость.
Я изобразил нерешительность, а потом с циничной эмоциональностью
рассказал. Использовать старое горе - дешевый прием. Мне самому не слишком
нравился выбор для этого Лоис. Что-то вроде предательства. Внезапно, в
момент ироничного всплеска эмоций, я понял - мне нечего притворяться
взволнованным своим рассказом. Мой голос охрип, глаза щипало, речь, хоть я
и старался себя контролировать, прерывалась. Это нельзя было никогда никому
рассказывать. Но где кончается вымысел и начинается реальность? Я видел,
она сильно тронута, так что, всем сердцем сочувствуя, в женской потребности
убаюкать, взяв на руки, распахнула короткий халатик и с нежными поцелуями,
с легкими объятиями, с лаской и бормотанием сладко соединилась со мной в
долгом, медленном и глубоком проникновении, земном, теплом, простом.
Зашептала: "Это лишь для тебя, милый. Не думай обо мне. Ни о чем не думай.
Просто позволь сделать так, чтобы тебе было хорошо".
И все получилось, ибо она получала приятное, сонное, теплое
удовлетворение, успокаивая мои измученные ночным кошмаром нервы, залечивая
боль потери, сосредоточив на мне свою женскую суть, мягкость, открытость и
чистоту, в уверенности, что, чрезмерно устав за тяжелый день, сама даже не
думает об удовольствии, не подозревая при этом о степени своего
сексуального возбуждения после прошлых упорных и неудачных попыток. Поэтому
в гипнотической, сонной, глубокой отдаче экстаз неосознанно нарастал,
нарастал, она вдруг застонала, выгнулась, выпрямилась, перешагнула порог
ослепительной бесконечности, где наслаждение крепло, взрывалось, крепло,
взрывалось, достигло пика, пошло вниз и наконец исчерпало себя. Она лежала,
растаявшая, точно масло, с сильно бьющимся сердцем, свистящим дыханием,
источая пахучие соки, во вновь обретенном покое постели.
Помню, как она, когда мы стояли на якоре в бухте у Шрауд-Ки, на целых
десять дней превратилась в ребенка в начале каникул. Мимолетное чувство
вины, скорбь о Майке - все придавало удовольствию больше сладости. Не было
в ней кошачьей игривости, этот стиль не пошел бы ей, да и мне тоже. Она
смело, беспечно, открыто гордилась собой, как порочный мальчишка, смаковала
свое наслаждение, преисполнившись радостной дикости, днем в постели, когда
над нами по палубе грохотал сильный дождь, в полном самозабвении старалась
испробовать то, другое и третье, сперва так, потом эдак и еще иначе, с
таким искренним рвением жаждя радости, что никогда не утрачивала
элегантности и грациозности в ситуациях, где другая женщина легко
показалась бы смешной и вульгарной.
На это короткое время мы сосредоточились безраздельно на плоти,
обратились в язычников, отмеряющих время только по оживающему желанию, с
такой полнотой изучали друг друга, что обретали способность сближаться и
разъединяться в едином согласии, как одно восьмичленное существо с четырьмя
глазами, двадцатью пальцами и двумя голодными ртами. Когда снимались с
якоря и шли дальше, темп замедлялся, забавы становилось сдержаннее,
приличнее и милее, добавлялись ритуальные новшества - чисто любовный
утренний поцелуй без каких-либо требований, отдых на широкой койке, когда я
ее чувствовал у себя за спиной, сонную, теплую, радовался ее присутствию и
с удовольствием вновь погружался в сон.