"Артур Мейчен. Великое возвращение" - читать интересную книгу автора

но при том он никогда не придет к заключению, которое, казалось бы, явно
подсказывает его же собственная узкоспециальная наука - скорее он выберет
какое-то иное, далекое от очевидности объяснение, поскольку саму эту
очевидность он сочтет чем-то абсолютно нереальным и непозволительным -
согласно нашему традиционному образу мышления, которое мы по привычке
считаем весьма совершенным.
На следующий день я решил как следует поразмыслить над этими вопросами,
уединившись в одном с давних пор известном мне местечке неподалеку от
Пенвро. Я только еще начал складывать разрозненные части моей
"картинки-загадки", или лучше сказать, передо мной лежали лишь некоторые
фрагменты цельной картины, и - если продолжить образ - главная трудность
заключалась для меня в следующем: хотя знаки на каждой отдельной части уже
как бы давали намек на общий рисунок, я все еще не был готов в полной мере
воспринять и осмыслить его значение. Я отчетливо видел, что здесь заключена
величайшая тайна - я уже уловил ее отсвет в лице молодого фермера, стоявшего
на станционной платформе Ллантрисанта, и в моем воображении все время
рисовалась живая картина - как он спускается вниз по склону холма, по этой
темной, крутой, извилистой тропе, ведущей к городку и морю сквозь самое
сердце леса, и как от фигуры фермера исходит все то же ликующее сияние.
Эта картина в свою очередь требовала сопоставления с благоухающей
ладаном церковью, и с обрывками разговора, невольным свидетелем которого я
стал на берегу, и со слухами о таинственных полуночных огнях; вот почему,
хотя Пенвро сам по себе вовсе не многолюден, я счел необходимым отправиться
в одно совсем уж пустынное место, называемое Мыс Старого Поля и обращенное к
побережью Корнуолла и к великому океану, катящему свои волны за Корнуоллом в
дальние концы света; в местечко, где фрагменты моих фантазий - тогда они мне
таковыми и представлялись - возможно, смогут соединиться во вполне
различимое целое.
Прошло уже несколько лет с тех пор, как я побывал в этом местечке, и в
тот раз я добирался до него через скалы, ухабистым и трудным путем. Но
теперь я избрал прямую дорогу к побережью, которая, если верить карте
графства, являлась конечным отрезком всякого пути, ведущего к этой части
побережья. Итак, я отправился сперва в глубь суши, а уж оттуда стал
пробираться по пышущим летним зноем проселочным дорогам, пока в конце концов
не вышел на тропу, которая постепенно делалась все менее заметной, петляя
меж торфяников и зарослей высокой травы, а потом и вовсе пропала посреди
выросшего предо мной изгорья. И все же она вывела меня к воротам в живой
изгороди из старого терновника, поле за которой еще хранило слабые следы
былой проезжей дороги - вероятно, время от времени люди ею пользовались.
Место оказалось довольно возвышенным, но моря отсюда не было видно,
хотя вблизи терновой изгороди уже ощущалось его пряное солоноватое дыхание.
Отсюда, от самых ворот, шел пологий спуск, но потом почва снова вздымалась к
гребню, на котором одиноко торчал белый фермерский дом. Я пошел дальше, в
нерешительности прокладывая путь вдоль зеленой изгороди, и вдруг неожиданно
увидел перед собой Старое Поле, а за ним сапфировую морскую гладь и туманную
черту на горизонте в том месте, где сходились вода и небо. Прямо у моих ног
начинался крутой склон, пурпурно-золотой и бархатистый от цветущего дрока и
вереска, у подножия которого лежала низина, заросшая сочным густо-зеленым
папоротником, а дальше уже виднелось мерцающее на солнце море. Прямо же
передо мной, с другой стороны впадины, поднималась гора, увенчанная