"Гвиневера. Осенняя легенда" - читать интересную книгу автора (Вулли Персия)

4 КОРОЛИ ЗА РАБОТОЙ

Несмотря на всю пышность, которую мы придавали Круглому Столу, основная его функция – кроме того, что он давал Артуру основу для принятия политических решений – заключалась в том, что он служил советом, где происходил обмен новостями, где разрешались споры и принимались меры по сохранению незыблемости британских границ.

В том году участники Круглого Стола обсудили несколько важных вопросов: мелкие королевства охраняли безопасность римской дороги, а союзные саксонские племена стояли за согласованными границами.

– Как кошка у мышиной норки, – коротко заметил Багдемагус. Краснолицый и неуживчивый, военачальник Дорсета представлял товарищество бриттов, чья цепь укреплений сдерживала южных саксов от продвижения на запад. Хотя он и говорил на латыни, но презирал вычурность и излагал мысли в простых, доступных словах. – С тех пор, ваше величество, как вы их побили у горы Бадон, саксы не поднимают голов и от Южного Хэмптона до Винчестера занимаются своими делами. Имя их погибшего короля Седрика никогда не упоминается, и никто не думает объединяться вокруг его сына. Вы все еще держите мальчика в заложниках в Уэльсе?

– Синрика? – Артур кивнул. – Его растит отец Кэя, человек, который воспитал Бедивера и меня. А что в прибрежных водах? Никаких больше высадок на саксонском берегу?

– Обычные переселенцы, – ответил Багдемагус. – Хотя мне сообщили, что две большие лодки пристали к острову Уайт.

– Это обычное их место высадки, – объяснил Герайнт Девонский. Его изящные манеры и аристократический вид разительно отличали его от Багдемагуса. – Я не против, пусть расселяются там, только бы не устраивали больше набегов и не грабили наши поселения. Особенно на реке Экс, – добавил он.

Раздался смех – Герайнт слыл ярым защитником собственных владений и гордился своими усилиями по возрождению римского города Экзетер.

– Пока саксы сидят смирно, моя торговля на причалах Топшама процветает, – объявил он. – Торговое судно, взявшее на борт Паломида, было первым из многих: за последний год на восточные рынки отправились три корабля с грузом олова, а к нашим берегам пристали два судна из Византии, доставившие шелка, изящную посуду и много амфор с вином, причем лучшим, – заверил нас Герайнт. – Даже Кэй его бы одобрил. – Снова послышался смех, потому что сенешаль был известен как ценитель и знаток вина. – Мы согласны поделиться им со всеми, – прибавил учтивый вельможа, – кто соизволит нанести нам визит в Экзетер. Королева и я с радостью вас примем, хотя оружие вам придется оставить у городских ворот.

Недоуменный шепот пробежал среди собравшихся, но прежде, чем кто-либо успел задать вопрос, Артур спросил о положении в Корнуолле.

Король Корнуолла Марк так и не присоединился к Братству, и поэтому о делах в западных землях нам сообщал герцог Константин. Торговля с ирландцами развивалась успешно, леди Изольда оставалась по-прежнему самой привлекательной женщиной в Британии, и повсюду там вырастали церкви – народ, казалось, подражал своему королю.

Корнуолл был не единственным местом, где наблюдался подобный процесс. Агрикола Лонгхэнд, престарелый римский вдовец, которого после отражения ирландского нашествия Артур сделал королем Демеции, сообщил, что теперь ирландцы стали посылать через море не воинов, а святых мужей.

– Может, им больше нравится наш климат, – предположил он с улыбкой.

От Карбоника не оказалось ни одного представителя. Короля Пеллама несколько лет назад поразил собственный меч, и его рана в бедре никак не заживала. В результате его страна превратилась в мертвую землю, которую захлестнули чума и другие смертоносные эпидемии и опустошила засуха. Это королевство служило нам напоминанием о том, как судьба правителя связана с судьбами его страны – только энергичный здоровый монарх мог обеспечить здоровье и процветание своей стране.

Военачальник из соседней земли сообщил, что в Карбонике мало перемен: язычники молятся древним богам – просят прибрать короля к себе и дать им нового правителя, а христиане, коль скоро монарх обращен в их веру, умоляют свое божество даровать ему здоровье. А тем временем земля не засеивается.

Затем новости огласили правители Уэльса. Военачальники были больше озабочены грабежом скота, чем государственными делами и проблемами мирных жителей, полагая, что крутые отроги остановят их мародерствующих соседей с побережья. Они предпочитали полагаться на себя и с подозрением относились ко всему, что могло ограничить их власть. Дворы прибрежных королевств казались более космополитичными, и их владыки, такие, как мой кузен Маэлгон из Гвинедда, держали изысканные дома и свободно торговали с византийскими купцами, приплывающими из Средиземноморья.

Мэлгвина не было за Круглым Столом – он ушел в монастырь, и вместо него говорил регент. Я старалась не таращиться на него. Не его это вина, что его король был таким жалким.

Наконец настала очередь говорить Уриену, королю Нортумбрии, свирепому старому воину и гордому монарху. Когда-то, когда муж только начинал править, Уриен сам надеялся стать верховным королем и возглавил восстание против Артура, Но с тех пор, как он сложил оружие, у нас не было лучшего союзника.

Его страна процветала. Лишь на северной границе случались стычки с непокорным вождем из Каледонского леса. Саксы на восточном побережье вели себя тихо, но беспокоили постоянные наводнения: в Йорке, столице королевства, многие стоящие низко дома затапливало, и ими нельзя было пользоваться. Торговля по реке стала не той, что в дни империи. Все эти постоянные жалобы я пропускала мимо ушей, но подалась вперед, когда он стал рассказывать о моем родном Регеде.

– В качестве регента ее величества, – Уриен кивнул в мою сторону, – рад доложить, что угроза падежа скота, с которой столкнулись фермеры в Кендале, миновала. К первому мая крестьяне позаботились разложить на холмах как можно больше праздничных костров, и моровая язва отступила.

Я склонила голову и вознесла молитву Бригантин,[2] поблагодарив богиню за то, что та спасла страну, избавив от голода и эпидемий.

– Кузнецы Фурнесса шлют кольчугу верховному королю в качестве расплаты за долг трехгодичной давности, – продолжал Уриен. – А в остальном в озерном крае все хорошо.

Я пригляделась к суровому воину и подумала, что утаил он от нас. Хотя его собственная страна была обширна, Уриен, еще с тех пор, как я была девочкой, откровенно наслаждался, хозяйничая вместо меня в Регеде. Он не первый из регентов скрывал от настоящего монарха правду, чтобы тот не слышал о беспорядках, о несправедливых налогах и о том, как несчастен народ в его владениях.

Я заметила, что он не упомянул о своей жене, фее Моргане, и заинтересовалась, знает ли он вообще о том, что делает верховная жрица в святилище Черного озера? Любви между ними не осталось, и я решила, что он предпочитает вовсе не замечать женщину. Такое отношение основывается на поверье, что, если ее презирать, она перестает быть опасной. Но я-то знала, что это не так.

К тому времени, все высказались, и мужчины стали задавать вопросы Паломиду о странном вооружении, которое он привез с собой. Потом разговор перешел к вооружению вообще и тактике, о которой он узнал на востоке, и вскоре все гурьбой отправились на конюшню, чтобы осмотреть его замечательного арабского жеребца, про которого Паломид говорил, что он умнее и выносливее всех животных, на которых ему приходилось ездить.

Я собиралась разыскать Инид и поболтать с ней, но тут на меня налетела напористая корнуэльская матрона, которой очень хотелось, чтобы я приняла ее дочь в фрейлины. Мне они никогда не казались особенно полезными – девицы большую часть времени были заняты поисками мужей и не помогали мне при дворе. Но так же, как мы привязываем к себе родителей, производя их сыновей в оруженосцы, я не могла отказываться и от девушек. В этот раз, когда женщина принялась перечислять христианские добродетели своего чада, я предположила, что ее дочери будет лучше при Корнуэльском дворе, где так много епископов и священников.

– Но королева Изольда такая… – матрона подыскивала слова, чтобы выразить свое презрение и не показаться изменницей. Потом красноречиво пожала плечами. – В общем, у нее там были проблемы с Тристаном.

Я про себя вздохнула, подумав, что весь мир кинулся осуждать девочку-невесту, которая единственный раз в поисках собственной жизни сбежала с любовником. То, что Изольда потом вернулась к королю Марку и оставалась образцовой супругой, все обычно забывали.

В конце концов я решила взять девушку и велела ее матери сообщить об этом Винни – дуэнье всех молодых особ при дворе.

Во время разговора ко мне подошла Нимю и теперь изумленно качала головой. Еще молоденькой девушкой, приставленной к святому колодцу, ее подобрал Мерлин, и она стала не только его ученицей, но и великой любовью пожилого мага, а когда он уже не мог направлять и сохранять королевство Артура, Нимю заняла его место и стала мужу советчицей, а мне подругой.

– Иногда я удивляюсь, как ты с этим справляешься, – ухмыльнулась она. – Запомнить, кто чего хочет и, главное, почему… для этого нужно быть настоящим фокусником.

– Разумеется, – грустно согласилась я. – Любая королева заслуживает тот хлеб, который она ест, и к концу дня совершенно обессилена. Но, – я понизила голос, – кое-каких новостей я сегодня так и не услышала.

– Уриен не упомянул об Озерной жрице, – так же тихо ответила Нимю.

Я кивнула, довольная тем, что не одна интересуюсь, не замышляет ли чего единоутробная сестра Артура. С тех пор как она пыталась убить моего мужа и посадить на трон своего любовника Акколона, мне становилось не по себе, если она затихала слишком надолго. Акколон, может быть, и мертв, но живы мечты Морганы.

Взяв Нимю под руку, я направилась к лестнице, попросив ее помочь мне проверить аптеку Камелота. Прежде чем она успела ответить, мы уже поднимались наверх.

Травы и целебные снадобья хранились в кладовой над спальнями – моей и Артура, – вдали от людного зала. Я открыла плетеный шкаф, и теперь, сортируя склянки и пакетики, мы могли говорить совершенно свободно.

– О Моргане ничего не слышно с тех пор, как она попыталась уговорить Ланселота помочь ей скинуть с трона Артура, – заметила я. – Это было несколько лет назад, но маловероятно, что она отказалась от своих планов.

– Думаю, ты права, – согласилась Нимю, разглядывая пузырек с розмариновым маслом. – Но избавиться от любимого короля – тяжелая и неблагодарная работа. К тому же честолюбивые домыслы Морганы пошли в двух направлениях. С одной стороны, она жаждет власти, которую дает трон, а с другой, горит желанием вернуть культ древних богов. Но ей верят далеко не все.

Мои брови удивленно поползли вверх, и Нимю, поставив склянку, кивком подтвердила свои слова.

– Да, да, Озерная жрица теряет доверие среди друидов. Упорство, с каким она желает возвысить Богиню над всеми другими богами, не находит понимания у наших языческих священников. Поэтому она, вероятно, занята упрочением собственной власти, чтобы выступить против тебя.

– Может быть, – не слишком убежденно проронила я.

Советница подалась вперед и накрыла мою руку своей ладонью.

– Не беспокойся, Гвен. Если Артуру будет что-то снова угрожать, я сразу дам знать. А теперь расскажи мне, как поживает королева Альбиона?

При упоминании древнего названия Британии я улыбнулась и заверила ее, что у меня, все в порядке.

– А как монарший брак?

– Самый крепкий во всей Британии, – успокоила я ее. Наш брак был прежде всего политическим союзом, хотя я с самого начала научилась любить Артура. И он по-своему меня любил и был расстроен, обнаружив, что я могу уйти после того, как узнала о его сыне Мордреде. Но после одиннадцати лет я вошла в его жизнь и стала естественной, как восход солнца. Мы смеялись, спорили и вместе трудились, чтобы преуспело дело Круглого Стола, точно родители, вместе старательно воспитывающие ребенка, но этим ограничивающие свои отношения.

– А что с Ланселотом? – Огромные темные глаза Нимю проникали в самую душу. Она была единственным человеком, кроме Изольды, с которым я могла свободно говорить о бретонце.

– Ах, с Ланселотом все наоборот. Мы близки, как всегда, и он по-прежнему отказывается ложиться со мной в постель, – я грустно улыбнулась. – Думаю, мы так и проведем остаток жизни. Но без него мне было бы очень плохо.

Взгляд Нимю устремился в пространство, куда-то между настоящим и будущим, и ее глаза на секунду расширились, но она тут же склонилась над блюдом с пакетиками и тонкими пальцами принялась перебирать их. Наконец, сморщив нос и отложив травы в сторону, она объявила, что после Круглого Стола отошлет мужа домой одного, а сама останется здесь и поможет разобраться в медицинском шкафу. После этого мы спустились в зал и присоединились к собравшимся там гостям, но мне было интересно, какое видение заставило Нимю принять решение задержаться в Камелоте.

Вечернее празднество проходило в наших лучших традициях, а затем наш бард Ридерик уступил место заезжим сказителям других королей. И зал зазвенел древними былинами о славе, мужестве, о легендарных героях и богах, которые покровительствуют им. Большинство рассказчиков сопровождали освященные веками любимые слова бесхитростным мотивом или каким-нибудь аккордом, но лишь когда сын Ридерика Талиесин поставил на колено маленькую арфу, полилась песня, мелодичнее которой не сыграл бы сам Тристан.

Мы слушали, зачарованные, ведь музыка сильнее всего умиротворяет кельтов и взывает к их гордости. Когда замерли звуки и растворилась магия игры, поднялся бард Уриена Талхаерн и попросил отпустить Талиссина поучиться с ним. Учитывая, что Талхаерна называли отцом вдохновения, это был достойный комплимент. Знал ли он, сколько людей считают Талиесина чадом эльфов, скорее волшебником, чем простым смертным, и что иногда странные слова льются из его уст и он заходится в припадке? Или, может быть, все сказители немного сумасшедшие, и радостное выражение на лице Талиссина оттого, что он уверен: его песни заставляют плакать и богов?

На следующее утро я поднялась рано, чтобы проследить, как подают еду тем, кто захотел подкрепиться перед дорогой домой. Я направилась в курятник, чтобы собрать яйца, и по дороге увидела неспешно прогуливающуюся по парапету стены Инид. Поставив корзину у загона, я поднялась по лестнице к новой королеве Девона. Но, увидев ее, я похолодела.

Инид, темноволосая и цветущая, скорая на ум и несдержанная на язык, вышла замуж за самого завидного холостяка в Британии. Герайнт слыл блестящим военачальником, а она давно была известна тем, что искоса поглядывала на дерзких бойцов – и это породило много домыслов об их союзе. Но нисколько не объясняло теперешнего горестного выражения. Я подобрала юбки и бросилась к ней навстречу.

– Инид, что случилось?

Она подняла глаза на мой голос и тут же отвернулась, но я схватила ее за плечо. Слова полились сами собой:

– О, миледи, я не знаю, что делать. Я, кажется, не могу забеременеть от Герайнта.

Ее глаза заблестели от слез, и мы прямо смотрели друг на друга – две женщины, внезапно разделившие общее горе. Инид склонила голову мне на плечо, я обняла ее, и она заплакала.

Не было нужды говорить, какое смущение и боль вызывает бесплодие. Самоедство, взаимные упреки, раздражение, страх и отчаянная молчаливая сделка с богами – все это я знала и сама. И я просто крепче прижала ее к себе, пока горе изливалось в слезах.

– А как к этому относится сам Герайнт? – спросила я, когда рыдания стали затихать. Инид хоть и не моя дочь, но я, безусловно, поговорила бы с ее мужем, если он усугублял ее несчастья.

– Мне кажется, миледи, это его вовсе не расстраивает, хотя я уверена: он чувствует то же самое, что чувствовал бы на его месте каждый, кто лишается отцовства.

Она помолчала, и я подумала об Артуре. Моя неспособность произвести на свет потомство его нисколько не беспокоила – он почти не интересовался детьми и все свое время посвящал делу Круглого Стола.

– Похоже, в моей жизни образовалась пустота, которую ничем нельзя заполнить. – Инид и не пыталась скрыть в голосе отчаяния. – Чем мне ее заполнить, миледи?

– Возьми ребенка, – предложила я. – Такого же несчастного, каким был в свое время Мордред.

Она громко шмыгнула носом и стала искать платок.

– А он знает… – Я вглядывалась в ее лицо, заинтересовавшись, насколько много знает она сама… – о смерти матери и всем прочем? – продолжала Инид. – Даже в Девоне мы слышали, что Моргаузу ждал неприглядный конец.

Неприглядный конец? Несчастная женщина заслужила все, что ей было ниспослано, независимо от того, была она единоутробной сестрой Артура или нет. Но, разумеется, я не могла высказывать этого вслух…

Я покачала головой, осторожно подбирая слова:

– Не думаю, что он слышал. Бедивер грозил сам побить любого, кто заикнется об этом при дворе. Гавейн присматривает за маленьким братом; сейчас взял его с собой на встречу с пиктами в Эдинбург. Но обычно слежу за ним я.

– И вас это устраивает, миледи? – поколебавшись, спросила Инид.

– Да, – я смахнула с ее глаз последние слезинки и улыбнулась. – Утро мы проводим вместе, я обучаю его верховой езде или беру с собой, если еду по делам, а потом мы проходим латынь. Пока была жива мать, она учила его читать и писать, и это, по-моему, устраивало всех, хотя читать он любит намного больше, чем я.

– Насколько я припоминаю, – заметила моя некогда приближенная фрейлина и послала мне смешливый взгляд, – вы скорее сами расскажете легенду, чем будете что-то разбирать в древнем свитке. Наверное, как и у Бедивера, быть бардом – ваше второе призвание.

– С моим-то голосом? – рассмеялась я. Каждый раз, пытаясь что-либо спеть, я приходила в ужас. И поскольку мы с Артуром не могли правильно вывести ни одной мелодии, то взяли себе за правило не раскрывать при дворе ртов и не терзать слух домашних. – Это бы вызвало дворцовый переворот, – заключила я.

Прежде чем мы спустились с парапета и вернулись в зал, Инид постояла и благодарно взяла меня за руку.

– Спасибо, миледи, – тихо произнесла она.

Двор перед залом был забит лошадьми. Оруженосцы ждали своих господ, чтобы отправиться в путь. Я поспешила к оставшимся гостям в зал, а Инид возвратилась к Герайнту.

Потом, когда они вдвоем подошли ко мне, чтобы официально попрощаться, я особенно сердечно обняла новую королеву. На секунду она закусила нижнюю губу, как будто сдерживала слезы, потом тряхнула головой и с улыбкой посмотрела на мужа. Смелая, упрямая девочка, не позволяющая жалеть себя. В знак одобрения я наклонила голову, понимая, что Инид заслуженно носит титул королевы.

Артур и я стояли на ступенях зала и провожали последних гостей, покидающих Камелот. Среди прочих через ворота вместе выехали Боменс и Линетта. Новообращенный воин был явно доволен, что его ждет приключение, но лицо девушки выражало сомнение.

– По крайней мере девчонка будет подогревать в нем решительность, – весело проронил Артур.

Вечером, уже готовясь ко сну, мы перебирали в памяти события прошедших дней. Артур в целом остался доволен, хотя и отложил обсуждение свода законов, посчитав за лучшее подождать до тех пор, пока ему не представится случай познакомиться с эдиктом, о котором упоминал Паломид.

– А что станет с Боменсом? – спросила я, вынимая из волос заколки. – Может быть, Кэй прав? Хватит ли ему опыта для того дела, которое он взял на себя?

Артур пожал плечами.

– Если Ланс говорит, что Боменс может обходиться без посторонней помощи, значит, так оно и есть.

Потом воцарилось молчание – он стаскивал сапог, а я расчесывала волосы. Густые, волнистые, цвета красновато-золотистого меда, они были Моей гордостью. Я регулярно их мыла и каждый вечер тщательно расчесывала. И сейчас я водила расческой из слоновой кости по всей их длине сверху донизу.

Однажды в детстве я наблюдала, как отец причесывал маму, пряди ложились на его ладонь, и он игриво раскидывал их по маминым плечам. Они были цвета темной меди. Я отчетливо помнила, какой красивой была мама: помнила ее волосы, лицо, обаяние и смех, даже преданность своему народу: мама ведь и умерла, когда помогала сотням страждущих, которые набивались в наш зал во время голода и чумы.

Но больше всего мне запомнились ее отношения с отцом – нежные, полные любви, иногда романтические, заставлявшие обоих светиться от счастья. Глядя на мужа сквозь завесу волос, мне вдруг захотелось, чтобы он отбросил свою всегдашнюю настороженность и в наших отношениях появился романтизм.

– Меня больше заботят другие, а не Боменс, – заметил он, ставя сапоги в шкаф у окна.

– Да? А кто именно?

Артур пожевал кончики усов.

– Герайнт, например. Ты заметила, что он не принял участия в турнире, несмотря на то, что Кэй его вызвал? Могут пойти толки, что молодая жена лишила его воли к сражению – ведь она с таким презрением относится ко всему военному.

– Это просто смешно, – ответила я. – Если Инид поощряет его искать иные пути решения споров, а не сразу хвататься за меч, еще не значит, что человек стал трусом.

– Конечно, нет. К тому же Герайнт – один из героев горы Бадон, и его храбрость никто не ставит под сомнение. – Муж лениво потянулся, снял с вешалки ночную рубашку и рассмеялся. – Здесь дело не в храбрости. Никто не упрекнет Пеллинора в отсутствии мужества. Я не видел такого яростного поединка с тех самых пор, как Гавейна в последний раз охватил боевой пыл. Но, когда Гавейн вернется домой, я собираюсь поговорить с ним – напомню, что его насмешки и угрозы людям из Рекина никому не нужны. Пелли убил его отца в бою, в честном сражении. И кровная месть, которую он затеял, не только плоха в моральном отношении, из-за нее не приехал на турнир Ламорак – опасается, что кто-нибудь из оркнейцев ударит его ножом в спину.

В голосе Артура послышалась усталость, и в матрасе хрустнула солома, когда он опустился на край кровати, но инстинкт заставил меня спросить:

– Тебя еще что-нибудь беспокоит? Последовала долгая пауза. Я кончила заплетать волосы и в упор посмотрела на мужа.

– Константин говорит, что его отец умирает. Кадор был первым, Гвен, самым первым, кто вслед за Мерлином объявил, что я должен быть королем. И без него я никогда бы не отважился на битву. Так несправедливо лишиться поддержки старого герцога Корнуэльского. Не потому, что Константин – недостойный преемник, а потому, что я лишаюсь отца… Да, да, я лишаюсь отца.

Меня поразило такое проявление чувств, и, подойдя к мужу, я молча встала около него. Когда он поднял на меня глаза, я прочитала в них печаль и замешательство. Каждый король учится уживаться с горем – гибнут воины, люди старые и молодые, те, что отдают свои жизни, чтобы выполнить волю господина. Но здесь было другое – просто угасание от слишком долгой жизни.

Я наклонилась и поцеловала Артура в лоб.

– Ну довольно мрачных мыслей, – сказал муж и провел ладонями по моим бедрам. – Позади у нас славный турнир, впереди – кровать с чистыми простынями и довольно времени, чтобы насладиться друг другом.

Он притянул меня на кровать, и я обвила его руками, стараясь успокоить телом мятежность духа. Удалось мне это или нет, знать было не дано, потому что после любовных утех муж, как обычно, укрылся за шутливым тоном и вскоре уснул.

Я же долго лежала без сна, раздумывая о том, что узнала во время собрания Круглого Стола: о путешествии Паломида, о печали Инид и о двух единоутробных сестрах Артура: Моргана за Черным озером строила планы заговоров, а тень Моргаузы затмевала нам солнце даже из могилы. Все это тревожило наши сердца и души и влияло на наше будущее, и мне было жаль, что мы с мужем никогда не говорили об этом.

Глядя на профиль спящего человека, я задавала себе вопрос, сумею ли я когда-нибудь пробиться сквозь завесу отрешенности Артура Пендрагона?