"Владимир Маканин. Где сходилось небо с холмами (Повесть)" - читать интересную книгу автора

правда не поют. Он в ту минуту сидел, подавшись вперед и поедая кружки
жареной колбасы, а отметил мельком, кажется, сам он и попросил спеть Коня,-
кто-то начал, но не смог. Было удивительно, но старые аварийщики не пели:
они не пели, не помнили, словно бы песню в их памяти стерли и вытоптали, как
стирают подошвами и вытаптывают траву у входа в дом. ?Да затягивай же!? -
кричали женщины на мужчин, и кто-то попробовал, но вновь прервались. В
тишине стало слышно, как засипел, тщась, Ахтынский. Раздал-ся смех, и
тогда-то Ахтынский протянул гармонику: давай, мол, музыкант, давай!
Гармонику передавали из рук в руки, ее передали через стол, а потом Георгию
- он взял. Какая ж она была легкая! И какая тяжелая была в ходу!.. Он
улыбнулся, давно, мол, не держал в руках. Давно не пробовал. Он начал с
забытого ими Коня, но и с сопровождением Коня не подхватили, и опять женщины
закричали: ?Затягивай!..? - но опять впустую: это была песня, которую уже не
пели. А музыка просилась теперь с такой силой, словно бралась объяснить в
людях все и сразу.
Сменив тональность, Башилов сращивал мелодию песни с довольно далекой
музыкальной темой. Он перешел вдруг на куплетный строй, отчего родился
забирающий шлягерный мотив; шлягер возник быстро, мелькнул и умер, но
Башилов еще раз вернулся в вариации и скользнул по нему, как бы дразня.
?Сильно! Сильно!..? - закричали они, чуткие, но он вновь свернул и ушел в
едва ли узнаваемые ими глубины. Держась сонатного принципа, он обыграл
мелодийку Коня не спеша, дал столкновение и развитие, после чего разработка
сама собой подарила несколько удивительных всплесков. Он улыбался. Клены
стояли не шевелясь. В нескольких шагах слева слушали гармони-ку Галка Сизова
и болезненная ее мамаша; Галка мигнула: освобожусь, мол, от мамы и подойду,
играй.
Он играл - и поверх гармоники смотрел на бледно-желтый факелок завода,
где вяло сгорали отработанные газы.
Было - как раньше, и, как раньше, пение величаво затормозилось, когда
сзади замычал дурачок Васик, на которого тотчас прикрикнули. Но он уже попал
в поле зрения, и Башилов успел увидеть лицо своего одногодка - безусое,
детское лицо слабоумного. Как и раньше, Васик страдал, боясь, что прогонят,
и потому, остановившийся в пяти шагах, застыл там и немо шевелил губами:
пел. Когда принялись вновь за еду, он сел наконец за стол, уже
непрогоняемый. Ему придвинули горячей карто-шки. Башилов погладил Васика по
голове, тот расплылся в улыбке, а кругом слышно было движение по столу
тарелок, стук ножа.

?Ты разве не замечал?? - ?Что?? - и тогда же, в застолье, он не
удержался, вытоптанностъ песни поразила, а пьяному нет кощунства, как нет и
запрета, чтобы убедиться вполне и проверить. Когда после обильной выпивки он
вновь заиграл, хмель куда острее нацелил его игру. Умышлен-ного или, скажем,
показательного эксперимента не было, а все же пьяный про себя знает, и
пальцы музыканта знали, что он тогда играл, хотя бы и на пыльной, дрянной,
старой гармошке. Он играл Венули с полудня, звавшуюся также Венули ветры,
знакомую и уже певшуюся сегодня в застолье песню,- он играл ее, прячась,
выставив совсем уже простеньким напевом, вроде как отложит сейчас гармонику
да и выпьет стопку, а там еще стопку, а вы, подхватившие, пойте, пойте!
Однако с ленцой наиграв тему, Башилов ее не бросил: это было как бы
фортепианное вступление, когда виолончель или, скажем, альт молчит, а