"Владимир Маканин. Голоса" - читать интересную книгу автора

говорил он матери.
Мать кивала:
- Да... Коля в нашу породу. Коля из крепких... Мы и не из таких ям
выкарабкивались.
Забыв, что она сама все эти слова внушила врачу, мать спрашивала у
него, как бы даже заискивая:
- Стало быть, перелом в болезни, стало быть, еще неделя, да?
- Да,-подтвердил тот,-примерно неделя.
Барак притих. В бараке года два уже никто не умирал, и приближающаяся
минута давила и угнетала.
Через открытые окна барака доносилось дыхание Кольки Мистера:
- Си-си-си-си.- Посвистывание в его горле было слышно теперь с улицы.
Бабка ворчала, кивая на открытые окна:
- Отворено все в доме, куда это годится.
- Воздух нужен.- Мать говорила с бабкой властно.
Мать и Оля-отличница каждый час открывали окна, которые каждый час
потихоньку плотно прикрывала старуха. Старуха ворчала:
- Какой еще воздух. Выдумали тоже. Умирает мальчишка - дайте ему в
тепле умереть.
- Помолчите, мама! - одергивала мать.
Старуха поджимала в обиде губы.
На улице было жарко. Солнце до черноты сжигало траву, но старуха все
равно боялась простудиться. У нее мерзли и ныли кости. "И млеють мои
косточки и млеють",- жаловалась она на улице прохожим. Или вдруг разевала
беззубую и пугающую, как пустая церковь, пасть:
- Глянь-ка - не набухло у меня там?
Ей отвечали спешно, торопливо - нет, не набухло. Но она вновь
спрашивала:
- Как думаешь, милый, не просквозило меня?
Занятий в школе не было, и Оля старалась теперь уйти с утра в маленькую
поселковую библиотеку- она просиживала в одиночестве до самого закрытия.
Никого, кроме нее, там не было. Оля не могла бы, наверно, объяснить словами,
почему она не выносит затаившийся мирок своей семьи, она и не искала сейчас
слов, она сидела за шатким столиком, напротив полусонной старушки
библиотекарши, и трудилась. Ее ждала где-то далеко отсюда (достаточно
далеко) новая жизнь, и Оля это знала, и сердце свое держала пока глубоко в
резерве, собираясь пустить его в рост никак не раньше, чем она переберется
отсюда в Свердловск или в Саратов.
Отец выпивал: он навещал знакомых фронтовиков или же просто соседей.
Потом, когда его выпроваживали в поздний час, он сидел сиднем на ночном
опустевшем небольшом рынке (несколько грязных прилавков, обнесенных
забором), на одном из прилавков он сидел, полчаса дремал, а полчаса
разговаривал сам с собой. Он говорил себе все о том же - жизнь проходит,
прошла уже, а счастья все нет. Не успел увидеть мир. Не успел пожить. Не был
в городе Киеве - праматери наших городов. На курорте никогда не был. Даже на
фронте мало чего видел. Даже жену выбрал себе несоответствующую, шумную и
слишком заносящуюся. И вот еще ко всему - сын умирает...
Ночью, чтобы сыну было больше воздуха, все они спали в другой
комнатушке, за перегородкой. И мать. И Оля. И старуха. Позже всех явившийся
в дом отец - была уже глубокая ночь - включил свет, но за перегородку идти