"Другие времена, другая жизнь" - читать интересную книгу автора (Перссон Лейф Г. В.)

2

Бекстрём был мал, толст и примитивен, в то время как Вийнблад тоже мал, но тощ и церемонен, как старая дева. Они замечательно дополняли друг друга, и им нравилось работать вместе. Бекстрём считал Вийнблада трусом и вообще полумужчиной, на него даже не надо кричать, все равно будет делать что прикажут. Вийнблад полагал, что Бекстрём — безмозглый холерик и поэтому идеальный напарник, которым легко манипулировать. Поскольку оба были в своем деле совершенно некомпетентны, профессиональных споров между ними никогда не возникало. Короче говоря, идеальная до неправдоподобия пара.

Инспектор Бекстрём вообще-то работал в отделе тяжких уголовных преступлений, но поскольку он был холостяк, не имел детей и вечно страдал от отсутствия денег, то пользовался любой возможностью подработать на дополнительных дежурствах. Конечно, от дежурства именно 30 ноября он бы с удовольствием отказался, однако приближалось Рождество, нужны были деньги, так что выхода у него не было. В карманах гуляли сквозняки. Времена тяжелые, и в ближайшем будущем перспектив к улучшению не предвидится.

Ситуация в отделении была еще хуже, чем он опасался. Полиция правопорядка штабелями доставляла каких-то сопляков, говорливых, как коммивояжеры. Они были уверены, что швыряние камней входит в непременный набор демократических прав, каждую попытку их допросить классифицировали как «полицейское насилие» и грозили сообщить отцу, а отец, как правило, оказывался либо заведующим отделением в психиатричке, либо советником в Министерстве юстиции, либо ведущим журналистом в «Дагенс Нюхетер».

В первой половине дежурства Бекстрёму везло, хотя даже ему при всем его опыте пришлось балансировать, как канатоходцу, прибегая чуть ли не ко всем номерам своего обширного репертуара.

Для начала он заперся в туалете, чтобы полистать «Правдочку» и «Эксцесс»,[9] пожалуй, единственное место, подходящее для чтения этого дерьма. Потом пошел вниз и сделал вид, что изучает базу данных криминальных элементов. После этого ему все же пришлось вернуться на рабочее место. Он взял трубку, набрал свой домашний номер и долго что-то невнятно бурчал, стараясь не замечать надоедливые длинные сигналы. Два орангутанга из пикета стояли в дверях и неотрывно на него глазели. Он махнул им рукой — дескать, уходите, не до вас, а они даже бровью не повели. И как только таких берут в полицию?

В этой ситуации приход дежурного комиссара был подобен явлению ангела. Комиссар был, как обычно, мрачен и зол — тоже, по чести сказать, порядочный сукин сын, но в таких случаях не привередничают.

— Кончай дурака валять, Бекстрём, — сказал комиссар. — У меня есть для тебя убийство. Какой-то бедняга на Родмансгатан распрощался с жизнью. Все машины в разгоне, так что поедешь с криминалистами.

Дай бог, чтобы у убитого не было родственников, мысленно взмолился комиссар, выходя из кабинета.

Родмансгатан… Это еще ничего, решил Бекстрём. В этом районе почти нет эмигрантов, так что, если повезет, дело может оказаться интересным. Достойным такого старого полицейского волка, как он.

По пути на выход он забежал в комнату отдыха и прихватил последние венские хлебцы. Вообще говоря, последних венских хлебцев был целый пакет, но кому хочется заниматься расследованием убийства на голодный желудок? Потом Бекстрём решил, что торопиться некуда, поднялся к Вийнбладу в криминалистический отдел и за чашкой свежесваренного кофе объяснил этому полудурку, что им предстоит.

Вийнблад предвкушал спокойный вечер с умной и познавательной книгой. Разумеется, в городе царил полный бедлам, но в уличных беспорядках есть одна положительная сторона: для следствия почти никогда не требуется никаких криминалистических ухищрений. Какая криминалистика? Полгорода вверх ногами… Поэтому, чувствуя себя в совершенной безопасности, он погрузился в чтение старого номера «Криминалистической хроники» с целью найти способ, как лучше извести жену. Предпочтительнее всего яд, прикинул Вийнблад. Никаких тупых предметов и огнестрельного оружия, этого хватает на работе. Какой-нибудь надежный и трудно обнаруживаемый яд, он смог бы подсунуть его незаметно, и пусть она мучается, и уже ничего нельзя будет сделать. Потому что, по совести говоря, она это заслужила. Никто из его дебильных и полоумных коллег никогда ничего не обнаружит. Никогда! — мысленно произнес Вийнблад с нажимом и перевернул страницу в толстой подшивке. В это мгновение зазвонил телефон.

Звонил диспетчер: произошло убийство. В первый момент Вийнблад ужаснулся. Он решил, что убийство как-то связано с беспорядками и ему придется всю ночь торчать на беспощадном ноябрьском ветру. Когда до него дошло, что речь идет о какой-то квартире, он облегченно вздохнул. Правда, хорошего настроения хватило ненадолго: появился этот жирный поганец Бекстрём с липкими венскими хлебцами в мятом пакете и чуть не силой заставил его сварить кофе, пока они обсудят план действий.

А что делать? Разве у него есть выбор? Спокойный, рассудительный человек, он теперь вынужден куда-то переться с этим неандертальцем, который, не дожидаясь кофе, уже успел сожрать два венских хлебца.

Бедняга, подумал Вийнблад, имея в виду не самого себя, а потерпевшего. Дай бог, чтобы у него не было родственников.

В общем, все было так, как бывало всегда, когда они с Бекстрёмом приступали к работе.

— Наверное, пора ехать, — сказал Вийнблад, нервно покосившись на часы.

Бекстрём даже не ответил. Да и как он мог ответить с набитым ртом? Он просто покачал головой и, как бы возражая, пошевелил своими пальцами-сосисками.

— Я слышал, вызов принял Ярнебринг, — осторожно произнес Вийнблад, — так что, наверное, лучше…

— Идиот недоделанный этот твой Ярнебринг, — буркнул Бекстрём, но, очевидно, последнее сообщение все же на него подействовало, потому что он, торопливо дожевав, встал и начал застегивать пальто на внушительном пузе. Потом кивнул, и они, наконец, покинули кабинет.

Ярнебринг стоял в подъезде. Он был очень похож на волка. На большого голодного волка, с узкими, как бойницы, широко расставленными глазами на изможденной физиономии. Широкие покатые плечи, здоровенные ручищи, которые, казалось, сразу переходили в мощную шею, — фигура его напоминала футляр для гигантской гитары. На нем была короткая черная кожаная куртка, потертые синие джинсы и грубые сапоги. Ему бы очень пошла коса на плече, подумал Вийнблад. Вылитая Смерть.

— Доползли, — сказал Ярнебринг вежливо и посмотрел на часы, еле сходившиеся на его костистом запястье. У Вийнблада опять возникло чувство, что смерть сжимает его сердце холодными пальцами.

— Рад тебя видеть, Ярнебринг, — отозвался он на всякий случай, заставляя себя улыбнуться и пытаясь унять дрожь в голосе. — Ты же понимаешь, что там творится.

Не смотреть ему в глаза, твердил он про себя. Этому он научился на курсах, где, собственно, шла речь не о Ярнебринге, а о том, как избежать нападения бешеной собаки.

— Как с опросом свидетелей? — спросил Бекстрём. — Если ты, Ярнебринг, этим займешься, мы с Вийнбладом попробуем немного упорядочить расследование. — И, не дожидаясь ответа, кивнул и стал подниматься по лестнице.

Что там ни говори о Бекстрёме… — подумал Вийнблад с неожиданно теплым чувством и пошел за Бекстрёмом, не дожидаясь, пока его ухватит Человек с косой.

Ярнебринг не сказал ни слова, даже не пошевелился, не моргнул. Потом пожал плечами и кивнул напарнице.

Бедняга, подумал он. При этом он имел в виду вовсе не Бекстрёма или Вийнблада.

Ярнебринг и его временная напарница (он ее расценивал именно как временную, хотя этот вопрос никогда не обсуждался) посвятили остаток вечера 30 ноября обходу квартир. Он, кстати, и собирался этим заняться независимо от реплики Бекстрёма. К тому же они уже успели поговорить почти со всеми соседями убитого — это человек двадцать со всех этажей и человек десять из дома во дворе. Почти все жильцы были дома. В основном это пожилые люди, много одиноких, и чуть ли не все, за исключением одного-двух, в момент убийства сидели у телевизора.

Полицию они встречали приветливо и, отвечая на вопросы, изо всех сил старались помочь. То есть с практической точки зрения опрос свидетелей прошел гладко и спокойно, но с точки зрения следствия это была настоящая катастрофа. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никто убитого не знал, большинство, похоже, вообще не подозревало о его существовании, а его знакомство с соседкой, фру Вестергрен, которая позвонила в полицию, исчерпывалось несколькими встречами на лестничной площадке.

Ярнебринг и его напарница начали именно с нее, причем Ярнебринг предложил ей самой вести дознание. Свидетельница была чрезвычайно возбуждена, и ему пришло в голову, что с женщиной — пусть и вдвое моложе ее — она будет чувствовать себя спокойнее. Так оно и оказалось. Его молодая напарница провела разговор образцово, так что ему оставалось только сидеть и слушать. Это было необычно, однако довольно приятно. На смену приходит новое поколение, подумал Ярнебринг философски и сосредоточился на усилиях внушить к себе как можно больше доверия — насколько это было возможно при его внешности.

Сначала свидетельница, фру Вестергрен, рассказала о себе, потом об убитом соседе по площадке, которого звали Чель Йоран Эрикссон, ему как раз исполнилось сорок пять, но это Ярнебринг уже знал от дежурного следователя. Лишь только после этих общих разговоров его партнерша задала вопрос: а почему фру Вестергрен позвонила по телефону экстренной помощи? Одним словом, беседа была проведена тщательно и профессионально, хотя результаты оказались жидкими, как манная каша на воде.

Фру Вестергрен исполнилось шестьдесят пять, она раньше работала в Торговом банке в Стокгольме, недавно ушла на пенсию. Живет одна, детей нет, переехала в этот дом после развода десять лет назад.

— У нас с мужем была вилла в Бромме, — объяснила она. — Когда мы развелись, виллу продали, и я купила квартиру. Это кооператив.

Она рассказала и то немногое, что знала об Эрикссоне. Он переехал в этот дом немного позже, чем она, тогда же ей первый и единственный раз довелось поговорить с ним более или менее обстоятельно. Она позвонила, чтобы поздравить его с новосельем, и он пригласил ее на чашку кофе.

— Я тогда состояла в правлении, ну, в правлении кооператива… и посчитала, что это вполне удобно… ведь он же был ближайшим соседом, дверь в дверь. — Она смущенно потупилась. — Он представился, да я и так знала его имя, он же покупал квартиру, и бумаги проходили через меня. Что еще… Да, он рассказывал, что работает в Центральном статистическом управлении, ЦСУ. Кажется, в отделе статистики рынка рабочей силы. Больше он, по-моему, ничего не сказал. Вообще он мне показался довольно сдержанным. Не то что неприятным, нет, не могу сказать, но уж очень неразговорчивым.

Кому-то он все же встал поперек дороги, подумал Ярнебринг, но вслух, само собой, этого не сказал.

— А что он был за человек?

— Как сосед — идеальный, если ценишь тишину и спокойствие. Никогда никакого шума. На собрания кооператива не ходил. Не думаю, чтобы он был знаком с кем-то в нашем доме.

Может быть, фру Вестергрен обратила внимание на кого-то из его знакомых?

— Женщин, во всяком случае, не было. По-моему, я за все эти годы ни разу не видела его с женщиной. Иногда к нему приходили знакомые, но всегда мужчины его возраста… Одного, мне кажется, я видела дважды… по крайней мере дважды. Но не часто… Думаю, последний раз к нему кто-то приходил несколько месяцев тому назад. Да… И вот сегодня вечером, часа два назад… — Фру Вестергрен заметно побледнела.

Что заставило ее позвонить в полицию?

— Я слышала, что к нему кто-то пришел. Я как раз вернулась из магазина, еще даже пальто повесить не успела… и услышала, как звонят в дверь. Он открыл, проговорил что-то, и дверь захлопнулась.

А посетитель? Сказал ли что-нибудь гость? Не заметила ли она, случайно, кто это был?

Нет, она не заметила. Загадочного посетителя она не видела и не слышала. Невидимый и беззвучный преступник. Сама свидетельница больше об этом не думала, а о чем, собственно, было думать? К соседу пришел знакомый — большое дело! Правда, ходили к нему редко, ну и что из этого? Она пошла на кухню, приготовила чашку чая и горячий бутерброд, принесла все это в гостиную, поела и приступила к чтению только что купленного еженедельника. Она вообще предпочитает читать, телевизор почти не смотрит.

— Тогда все и началось… около восьми. Я, помнится, посмотрела на часы и сначала решила, что это какая-то передача, но почти сразу поняла: нет, не передача. Я услышала его крик… Даже не крик, а рев… Потом что-то упало или кто-то упал… А может быть, кто-то дрался… Я слышала только его голос, странно, они же дрались… Второй тоже должен был кричать… Как говорят юристы, это в порядке вещей. Но вот что еще более странно… — Фру Вестергрен покачала головой.

— Что показалось вам еще более странным?

А еще более странным ей показалось, что в голосе его не было испуга. Он был зол, даже разъярен, но не испуган. Свидетельница становилась все бледнее, было заметно, что она старается вспомнить все, что слышала.

— Нет, — опять покачала она головой, — страха в голосе не было. Он рычал от ярости, слов я не разобрала.

— А вы уверены, что это был голос вашего соседа, а не того, другого?

— Совершенно. Кричал Эрикссон. Он просто с ума сходил. А второго я не слышала. Второй молчал.

Когда крики прекратились, она позвонила в полицию. Она слышала стон, потом какие-то странные звуки, словно кто-то ползет по полу, и решила позвонить.

— Этому не было конца. Мне казалось, он умирает… Да так оно и было. А вы так долго не приезжали, — сказала она, глядя почему-то на Ярнебринга, а не на девушку.

Может быть, что-то казалось ей необычным? Что-то в поведении Эрикссона за последнее время? Может быть, замечала что-то? Думала о чем-то?

Что угодно, взмолился про себя Ярнебринг. Дай нам хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться. Мы не капризны. Хоть микроскопический кончик ниточки, а уж мы ее вытянем.

— Нет, — произнесла фру Вестергрен с внезапной настороженностью. — А что вы имеете в виду?

Что-то она скрывает, подумал Ярнебринг и почувствовал хорошо знакомый азарт, но не успел ничего сказать, потому что девушка его опередила.

— Скажем так, фру Вестергрен, — произнесла она дружелюбно. — Люди, которых я встречаю по роду моей работы, почти никогда не бывают совершенно черными или абсолютно белыми — я имею в виду мораль. Все гораздо сложнее. Я все размышляю над тем, что вы нам рассказали. Все указывает на то, что Эрикссона убил кто-то из его знакомых. Почему? Не похоже, чтобы Эрикссон общался с психопатами. Значит, в нем было что-то такое, что взбесило кого-то до такой степени, что…

— …он его убил, — еще больше побледнев, закончила фразу фру Вестергрен.

— Может быть, вы способны представить, что же могло заставить кого-то из его знакомых… так с ним поступить?

Ловко, подумал Ярнебринг. Она за все время ни разу не произнесла слова «убийство». И красивая к тому же. Разве что тоща немного.

— Не знаю, — ответила фру Вестергрен. — Понятия не имею, что бы это могло быть.

Напарница не произнесла ни слова, только кивнула, глядя на пожилую женщину ласково, выжидательно, ободряюще…

— Разве что… разве что он, как мне кажется, довольно сильно пил последнее время. Как будто что-то его мучило. Не могу сказать, что я когда-нибудь видела его пьяным, но что-то все же было… Последний раз, когда я его видела, он почему-то нервничал.

Фру Вестергрен, произнеся эти слова, подумала и кивнула, словно подтверждая сказанное. Похоже, она почувствовала облегчение.

Ага, подумал Ярнебринг. Попробуем узнать, что все это значит, а потом пусть делом занимается прокуратура.

Они закончили опрос соседей около полуночи и собрались в квартире убитого, чтобы подвести итоги. Труп уже увезли, остался только нарисованный мелом силуэт на окровавленном полу. Очевидно, был исполнен также коронный полицейский номер — поиски отпечатков пальцев: косяки, ручки дверей и шкафов запачканы угольным порошком. Из каких-то неясных соображений в квартире прибрались, даже опрокинутый журнальный столик поставили на место, оставалось только надеяться, что Вийнблад сделал фотоснимки до перестановки мебели. Бекстрём, развалившись в кресле с сигаретой в руке, говорил с кем-то по телефону, пытаясь изобразить, что не замечает вошедших Ярнебринга и Хольт. Вийнблад, маленький, серый и услужливый, напоминающий воробья, на секунду переставшего клевать пшено, склонил голову набок и сделал рукой приглашающий жест:

— Заходите, заходите. Я понимаю, вам тоже хочется взглянуть.

Боже, какие идиоты, подумал Ярнебринг. И как только таких берут в полицию?

Они обошли квартиру Странное место, если вспомнить, что Эрикссон был холостяком. Ничего общего, к примеру, с двухкомнатной Ярнебринга в Васастане. Если сделать скидку на некоторый беспорядок — как-никак произошло убийство, к тому же Вийнблад со своими коллегами потрудились на славу, — если не думать об этом, жилье было на редкость аккуратным, все прибрано, много мебели, купленной и расставленной в соответствии с эстетическими представлениями, которых Ярнебринг, во-первых, не разделял, а во-вторых, они были ему не по средствам.

— Ни хрена себе! — обратился он к своей новой напарнице.

— Что?

— Такая квартира… Я так не живу…

— Правда?.. — улыбнулась она. — А я-то думала…

Вийнблад показал им свои находки. Он выложил трофеи рядком на письменном столе. Несмотря на воробьиную внешность, он выглядел гордым как петух, когда сообщил, что ему удалось «зафиксировать как орудие убийства, так и целый ряд интересных улик».

— Орудие убийства мы нашли в кухне, убийца бросил его в раковину. — Вийнблад показал на большой нож для разделки мяса с черной деревянной рукояткой и следами запекшейся крови на блестящем лезвии.

Поздравляю, кисло подумал Ярнебринг, для такого растяпы, как ты, подвиг просто немыслимый.

— Нож принадлежит убитому? — спросила напарница.

— Похоже на то, похоже на то, — вдумчиво покивал Вийнблад. — Клинок чуть не тридцать сантиметров, вряд ли кто-то притащил его с собой.

— «Сабатье», — заметила девушка. — Французские ножи, очень дорогие. Кстати, другие ножи в кухне тоже «Сабатье».

— Вот именно, — подтвердил Вийнблад, принимая вид умника из телевизионной викторины.

Господи, чем мы занимаемся! — подумал Ярнебринг, поглядывая на часы. Уже первый час, самое время упасть в койку и поспать перед новым днем с его новыми пакостями, а они стоят и долдонят что-то про кухонную утварь, которой отдавал предпочтение убитый. И так все ежу понятно.

— Ты, как я понимаю, изучала кухонное оборудование в школе полиции, — пробурчал Бекстрём. — В мое время этого не было. Ладно, пора заканчивать с домашним хозяйством. Я поговорил с твоим шефом, Ярнебринг, и он обещал, что и ты, и твоя подруга будут нам помогать, так что увидимся завтра в девять в нашем отделе, а сейчас я хочу поблагодарить всех за приятно проведенный вечер.

Ну и дерьмо, подумал Ярнебринг, но промолчал.

Его напарница все больше ему нравилась. Баба, конечно, ну и что? — размышлял он по дороге. Сама предложила отогнать машину в полицейский гараж на Кунгсхольмен, она, дескать, живет там поблизости, ей это вовсе не трудно, а по пути может подбросить его до дома.

— И как тебе в нашем отделе? — спросил он, чтобы не выглядеть совсем уж бесчувственным столбом.

— Думаю, мне понравится.

— Ты ведь работала в полиции правопорядка, — не столько спросил, сколько констатировал он.

— Не-а, — покачала она головой. — Вернее, работала, но это было давно.

Ну, не так уж давно. Сколько ей? Самое большее тридцать, может, чуть за тридцать.

— Я работала телохранителем в СЭПО.

Ни хрена себе! Ярнебринг про себя даже присвистнул.

— А тут сразу следствие по убийству, — сказал он вслух. — Причем в компании двух редких олухов.

— Это мое первое дело, так что мне очень интересно.

— Причем в компании двух редких олухов, — повторил он.

Она улыбнулась:

— Ты имеешь в виду Бекстрёма и Вийнблада? Я о них слышала. Хотя только сейчас начинаю думать, что это правда… то, что про них говорят.

— Бекстрём — типичный рвотный порошок, — поделился Ярнебринг. — Если он будет досаждать, скажи мне, я его вздую.

— Не надо. — Она снова улыбнулась. — Я это и сама могу сделать.

Странная девица, подумал он. Полиция меняется… Только в какую сторону?

— Сама, значит, можешь? Если прижмет?

— Могу, — кивнула она, не отрывая глаз от дороги. — Если прижмет.

Она высадила его у подъезда и, пока он обдумывал прощальную реплику, уже попрощалась.

— Спокойной ночи, — улыбнулась она. — Завтра увидимся.

Ярнебринг проводил машину взглядом. Анна Хольт, подумал он, инспектор Анна Хольт. Странно, как это они не встречались раньше. И он, и она служили в полиции всю свою сознательную жизнь.

Бекстрём немало удивил Вийнблада: ни с того ни с сего предложил ему идти домой — он сам все запрет и опечатает.

— Давай закрывай, я подожду, и поедем вместе, — проявил благородство Вийнблад.

— Ну нет, — таинственно улыбнулся Бекстрём. — Мне надо проверить кое-какие соображения, если ты понимаешь, что я имею в виду. А тебе еще надо передать вещдоки в отдел. Так что увидимся завтра.

— Очень мило с твоей стороны, — сказал Вийнблад и подумал про себя: «Дрыхнуть ты будешь, а не проверять соображения».

Наконец-то, с облегчением вздохнул Бекстрём, как только этот полупедрила исчез со своим барахлом, тут же запер дверь и открыл шкаф. У этого дьявола полно дорогой выпивки, ящиками покупал… Надо бы заказать такси, но это опасно, решил он. Настоящий профессионал не станет подвергать себя ненужному риску. Тем более, кто знает, может, на улице уже торчит какой-нибудь ретивый журналюга. Ладно, будут еще возможности… Лучше так, чем вся эта прелесть попадет в общественный фонд, потому что родственников у покойника, похоже, нет.

Хорошо, что он в зимнем пальто. Альфа и омега при осмотре места преступления, весело подумал Бекстрём, — это хорошее пальто. Он рассовал по карманам несколько тщательно отобранных бутылок, запер за собой дверь и наклеил на нее пломбировочную ленту.

Дома он уселся на диване перед теликом и рассмотрел принесенные бутылки, думая, как ему спланировать расследование, чтобы немного подгадить Ярнебрингу и этой тощей мымре, что была с ним.

— На здоровье! — произнес он и поднял стакан с дорогим односолодовым виски, обращаясь к своему тусклому отражению в темном экране телевизора. Мебель, конечно, не такая дорогая, как у покойника… Пора бы привести домой какую-нибудь хрюшку с хозяйственными наклонностями, пусть хоть немного наведет порядок, а впрочем, хорошо и так. Черт с ней, с мебелью, зато выпивка у нас одна и та же, у жмурика и у меня, ухмыльнулся Бекстрём. Только я жив, а он нет, вот и вся разница. Он еще раз наполнил стакан почти до краев, и, когда уже допил последний глоток и собирался идти в постель, вдруг его осенило. Он внезапно понял, что произошло. Все было ясно: и мотив, и все детали. Он вдруг отчетливо увидел картину преступления, как степь при вспышке молнии. Вот это да, подумал он с удовольствием, вот эта да! Интересно.