"Цена заклятия" - читать интересную книгу автора (Стоун Роберт)

Глава 14

— Некоторых тайн лучше не знать, — сказал Бэрр Эстон, с тревогой вглядываясь в ореховые глаза Брента. Голос бывшего министра был полон усталости, той усталости, которую не объясняют даже годы, лежащие за плечами бывшего министра. — Я жил в мире самых важных государственных тайн Чалдиса большую часть века, господин Каррельян, так что я хорошо понимаю такого человека, как вы, ваше стремление узнать, разнюхать ответ на любую загадку, какой бы незначительной и темной она ни была. Вы еще молоды, и секреты, которыми вы владеете, еще не начали давить на ваши крепкие плечи. Но проживите еще десяток-другой лет, и вы начнете ощущать их груз.

Эстон замолчал, продолжая пристально смотреть Бренту в глаза, взгляд старика словно бы проникал внутрь, в надежде найти зерно сочувствия в этом человеке, который, как он думал, мог понять его слова. Но Брент усмехнулся в лицо старому министру. Эти благочестивые члены правительства с их бесценной ответственностью и холеным самодовольством… Конечно, Эстон прав: тайны действительно давят на сердце тяжким грузом. Брента передернуло от воспоминаний о клоаке секретных сведений, гниющих в его подвале, он был полностью согласен с теорией экс-министра. Но это вряд ли означало, что невежество предпочтительнее. Если Брент чему-нибудь и научился за прожитые годы, так это очень простому правилу — не существует информации, которой он больше доверял в руках правительства, чем в своих собственных. Некоторые знания жгут вас, думал Брент, но то, чего вы не знаете, может вас прикончить, и для подтверждения этой печальной истины ему достаточно было взглянуть на своего старого друга, лежащего искалеченным на полу. Карн, казалось, не прислушивался к их разговору. Прислонившись к стене, он полусидел, глядя на свои ноги и хмуря лоб, покрытый капельками пота, несмотря на прохладный воздух Атахр Вин. Медленно, чувствуя, как в нем поднимается волна ярости, Брент опять повернулся к старику.

— Мы получим объяснения сейчас.

Но Эстона не испугал сверкающий взгляд Брента.

— Вы уверены, что все хорошо обдумали, Каррельян? Когда с делом будет покончено, вы захотите вернуться в свой особняк и по-прежнему наслаждаться жизнью. Но каждое слово, услышанное от меня, превратится в ношу, которую вам придется нести до конца своих дней.

В действительности, думал Эстон, только он сам понимает, насколько тяжела эта ноша. Никому не доводилось тащить на своих плечах груз истины дольше, чем ему.

— Избавьте меня от этого сентиментального вздора, — ответил Брент, закипая от бешенства, вызванного лицемерием старика. — У меня и Карна не осталось невинности, которую следовало бы хранить, благодарю покорно. Коррупция в правительстве, скрытые войны, удары кинжалом в спину, скандалы мы все это знаем и спим спокойно по ночам. Но я и пальцем не шевельну, пока не пойму, кого вы так рветесь схватить моими руками… и почему.

Эстон откашлялся и сплюнул на землю.

— Сомневаюсь, что вы так уж равнодушны к событиям, происходящим вокруг вас, Каррельян. Каждая минута, которую вы сейчас тратите впустую, означает приближение краха всей вашей драгоценной империи генераторов. Этой информации вполне достаточно. Поймайте убийцу, или ваше состояние погибнет.

Брент пожал плечами и повернулся к старику спиной.

— Ты ведь не сможешь выбраться отсюда, да, Карн?

Старый вор и в самом деле не прислушивался к разговору, и Бренту пришлось повторить свой вопрос. Карн поднял глаза и покачал головой. Его сердце бешено стучало, а в животе он ощущал какой-то странный холодный комок. Он знал, что если попробует шевельнуться, с ним случится что-то вроде приступа — он затрясется, а возможно, и зарыдает. Это незаметно подкралась истерика, нашептывая ему утешительные рецепты забвения. Но Карн знал, что он уже подвел сегодня друга и больше этого делать не должен. Брент, как всегда, каким-то таким образом зависел от него, Карн чувствовал это, но даже не пытался понять.

— Прости, Брент, — сперва Карн произносил слова с величайшим усилием, но потом его голос окреп. — Тут слишком далеко карабкаться, чтобы я смог выползти на одних руках.

Брент опустился на колени рядом с другом и сжал его плечо.

— Я принесу веревку, — спокойно сказал он. — Но для этого надо вернуться наверх. С тобой будет все в порядке?

Вопрос, конечно, звучал нелепо. Больше всего на свете Карн сейчас горел желанием просто пошевелить ступней — одно крошечное движение пальцев ног, подсказавшее бы ему, что исцеление возможно, что он снова будет ходить. Он бы пожертвовал всем, что имел, просто чтобы суметь самостоятельно выбраться из пещер крайн на солнечный свет Прандиса.

Нет, подумал Карн, никогда и ничего уже не будет в порядке, но он загнал поглубже и эту мысль, и все горькие и язвительные слова, которые мог бы произнести в ответ. Вместо этого он просто кивнул и улыбнулся старому другу.

Брент бросил тяжелый взгляд на Эстона и повернулся к выходу. У дверного проема он остановился и, не оглядываясь, произнес:

— Только попытайтесь сбежать, я мигом вас выслежу. Это не улучшит мой характер.

Однако Эстон пребывал не в том настроении, чтобы терпеть чьи-то приказания. Он решительно шагнул вперед, размахивая указательным пальцем перед лицом Брента.

— Кто-то должен срочно сообщить о случившемся в Министерство разведки. Каррельян, даже если вы не захотите помочь, это очень важно, мы… Что вы делаете?

Примерно на середине реплики Эстона Брент развернулся и шагнул к старому министру, сверля его взглядом. Наклонившись, он подобрал одну из проволок, которыми Хейн связал руки пленника.

— Каррельян!

Брент схватил Эстона за запястье и подтащил к ближайшей статуе. Он силой заставил старика обнять каменное изваяние за талию и связал запястья проволокой.

— Черт побери, Каррельян, эти статуи не очень устойчивы. Если я потеряю равновесие…

— А вы не теряйте, — посоветовал Брент. Затем он исчез в туннеле, и через мгновение звук его мягких шагов растаял в темноте.

Бэрр Эстон осторожно повернул голову к Карну и взглянул на его неподвижные ноги с чем-то похожим на сожаление. Сожаление было не тем чувством, которое старый министр шпионажа часто испытывал в своей жизни, но в последние дни оно приходило к нему все чаще и чаще. Видимо, подумал он, это и есть истинное проклятие старости.

— Знаете, — тихо сказал Эстон, — вам вовсе не надо было это делать.

— Что делать? — рассеянно откликнулся Карн.

— Лгать. Говорить ему, что это убийца толкнул на вас статую.

Карн с минуту обдумывал сказанное, затем в его глазах вспыхнул мрачный свет.

— Когда Брент вернется, вы сами сообщите ему то, о чем не стал рассказывать я.

Затем оба мужчины погрузились в долгое молчание; Карн созерцал свои искалеченные ноги, а Эстон — свой искалеченный мир.

— Он застрелил наших лошадей, — с отвращением объявил Брент, вернувшись. — Я нашел замену в каменоломне, а заодно двоих мужчин, которые не побоялись зайти в туннели, за приличную плату, разумеется. Они ждут у выхода из шахты с веревкой. Я надеюсь, мы без проблем выберемся отсюда, обратился Брент к Карну, затем бросил косой взгляд на Эстона. — Отсюда мы отправимся на долгий отдых в Гатонь.

Эстон испустил глубокий вздох. Завуалированная угроза Брента абсолютно его не испугала. Бывший министр провел на этом свете долгие восемьдесят два года. И большую часть из них он был готов к смерти, по роду своей деятельности он даже ожидал ее. Хотя подобная мысль не доставляла ему ни малейшего удовольствия, он тем не менее был готов умереть и прямо сейчас.

Нет, угроза Брента не имела для него никакого значения. Эстон размышлял о пещерах крайн, в которых он скрывался последние восемь дней. Он все еще не знал и теперь уже никогда не узнает, для чего предназначалась эта большая темная комната. Почему крайн изваяли такие прекрасные и такие непрочные статуи, большая часть которых сейчас обломками валялась на полу? Почему они никогда не изображали собственные лица? Только крайн могли ответить на эти вопросы, но они уже давно покинули этот мир. И почему они умерли? Вопросы, навсегда оставшиеся без ответа, теперь его участь — смотреть на обломки статуй мертвой расы и предаваться раздумьям.

И Бэрр Эстон думал о том, сколько осталось времени до того момента (если лысому убийце позволят-таки скрыться), когда его несчастная страна перестанет существовать, и будто наяву видел картину, как какой-нибудь человек в будущем идет по разрушенным улицам Прандиса и спрашивает себя, что за люди жили здесь и как и почему они погибли.

Эстон вполне мог ответить на этот последний вопрос. Он стоял в полумраке, обнимая памятник давно умершему, предвидя разрушение всего, что он знал, и терзался мыслями о сложившемся положении. Такая неудача, что единственный человек во всем Чалдисе, способный предотвратить катастрофу, оказался вором и негодяем. Бренту Каррельяну наплевать, выживет его страна или погибнет. Возможно, Эстону удастся заставить его пересмотреть свое отношение к этому делу, но для этого придется произнести вслух то, о чем молчали веками, рассказать историю, тщательно вымарываемую из памяти людей. Но Эстон считал, лучше сделать это, чем увидеть, как стирают с лица земли твою страну.

— Я расскажу вам то, что вы хотите знать, — спокойно сказал бывший министр. — Если вы пообещаете мне две вещи: никогда не повторять мои слова ни одной живой душе и найти убийцу хоть на краю света, если это потребуется для того, чтобы уничтожить его.

Брент с удивлением повернулся к старику. Он уже свыкся с мыслью, что тот ничего ему не расскажет. Однако перспектива узнать, что же, в конце концов, скрывалось за всей этой суматохой, вновь разожгла его любопытство. Но он никак не продемонстрировал свой интерес и лишь пожал плечами так, словно секреты Эстона занимали его не больше, чем беседа о погоде. Брент, тихонько усмехнувшись, задержался на секунду, чтобы открутить проволоку, которой Эстон был привязан к статуе.

— Я вечно нарушаю свои обещания, — ответил Брент, — поэтому без толку брать их с меня. Расскажите мне то, что хотите, или не рассказывайте. Вам самому решать.

Губы Эстона горестно искривились. Этот Хазард усложняет все… и лишь одно чувство пробуждает с необычайной легкостью — жгучую ненависть.

— Обдумайте это, у вас есть время, — добавил Брент. — Мне неинтересно то, что вы можете мне рассказать, до тех пор пока я не доставлю Карна к доктору. Теперь давайте выбираться отсюда, а то камнерезы, которых я нанял, струсят и сбегут из этого богом проклятого места.

Елена Имбресс подумывала о том, что «новые идеи» Тейлора Эша о том, где может находиться Эстон, сведут ее с ума. Эш сломал себе голову, пытаясь вспомнить все истории, которые он когда-либо слышал от своего бывшего шефа за бокалом лимонада в его кабинете. В основном это были забавные рассказы о детстве экс-министра, и места в них описывались, связанные с детством. Если их что-то и связывало с нынешним Бэрром Эстоном, то только его хорошая память старика.

Площадка для пикников у озера на севере от Прандиса, которую Эстон когда-то посещал довольно часто, — пусто.

Старая летняя хижина, некогда принадлежавшая какой-то из его теток, сейчас она превратилась в анимийскую церковь, затерянную среди лесов.

И, наконец, знаменитые древние пещеры, называемые Атахр Вин. Судя по тому что помнил Тейлор, бывший министр никогда не бывал в этом месте сам, но отец Эстона, видимо, хорошо знал туннели.

Бред сивой кобылы, подумала Елена. Она провела в этот день два часа, доставая карты и ключ в университете, в котором когда-то работал Вегман Эстон, — два часа были потрачены на бюрократическую волокиту, а это означало, что ей не удастся вернуться в Прандис засветло. С таким невезением ей, чего доброго, придется провести ночь возле каменоломни, которую она заметила перед входом в ущелье. И что еще хуже, когда солнце стало опускаться, окутав тропу непроглядным мраком, она усомнилась, сумеет ли вообще найти вход в пещеры. Из информации, полученной в университете, Елена сделала справедливый вывод: Атахр Вин был построен вовсе не для того, чтобы привлекать внимание незваных гостей.

Десять минут спустя она убедилась, что найти вход не составит проблемы. Попробуй-ка не найти его, если рядом с массивной дверью в качестве указателя были оставлены две мертвые лошади не позднее, чем три часа назад.

Будь оно все проклято, подумала она. Опять опоздала. И нечему удивляться, если в пасти у каждой из лошадей обнаружится проклятая золотая монета…

Елена чиркнула спичкой так резко, что сломала ее. Чертыхаясь, она попробовала снова и наконец зажгла фонарь. Ничего не оставалось делать, кроме как искать тело Эстона. И, если ей повезет, найти кого-нибудь из местных, кто окажется посмышленее, чем прочие.

Вернувшись в свой особняк, Брент первым делом внес Карна в дом, прогнав слуг, которые бросились ему на помощь. Он велел горничной расстелить свою постель, чтобы Карна можно было уложить под одеяло.

— Ты имеешь в виду мою постель? — уточнил Карн, опасаясь, что Брент, решив отнести его в свою спальню, расположенную значительно дальше, к тому же на втором этаже, просто не выдержит его веса. С его теперешним везением он рухнет прямо на друга, и тот тоже сломает позвоночник…

— Нет, — возразил Брент. — Я имею в виду мою собственную кровать. Она шире, а тебе может понадобиться дополнительное пространство.

Карн в замешательстве наморщил лоб.

— Дополнительное пространство? Для чего? Я бы предпочел…

— Слишком поздно, — ответил Брент, отметая возможные возражения. Он быстро пересек гостиную, дальше за ней начинались его личные покои. Пройдя анфиладу комнат, он попал в самую большую, это и была спальня. В самом центре стояла огромная кровать из черного дерева, завешенная пологом цвета слоновой кости. Брент уложил Карна на безукоризненно отглаженные простыни и аккуратно прикрыл одеялом ноги.

— Дай мне минутку на устройство нашего гостя, — попросил Брент, многозначительно взглянув на Эстона. — И я тут же вернусь.

Брент действительно потратил всего пару минут на то, чтобы запереть Эстона в смежной спальне и приставить к нему одного из своих конюхов. Он даже не потрудился солгать бывшему министру, будто конюх находится здесь ради его безопасности, они оба понимали, что он оставлен, чтобы не дать Эстону сбежать. Брент на секунду задержался в коридоре, в первый раз за последние много часов оставшись один, и прислонился спиной к стенной панели красного дерева. Он думал о том, что весь день оказался одной непрерывной катастрофой. Если бы только он отправился прямо домой, не заходя к Силене, не обращая внимания на Елену Имбресс! Если бы проклятая гордость не толкнула его уйти от Силены пешком, он мог бы успеть перехватить Карна прежде, чем его друг отправился в Атахр Вин. Если бы он на долю секунды быстрее орудовал мечом или оказался чуточку сильнее…

А теперь произошло несчастье. Карн искалечен, и ради кого?! Всего лишь ради старого, малость спятившего чиновника! Брент прикрыл глаза, ища хоть краткой передышки, но перед его мысленным взором продолжала маячить фигура лысого, ухмыляющегося убийцы. Лучше двигаться, лучше что-то делать.

Придя за подмогой в каменоломню, Брент написал две коротких записки и щедро заплатил мальчишке за то, чтобы он доставил их в Прандис. И эти записки, как он заметил несколько минут назад, сделали свое дело. Двое мужчин терпеливо сидели в большой гостиной, выходившей окнами на север, ожидая возвращения Брента. Пора уделить им внимание, решил он, и отправился вниз.

— Благодарю вас за то, что вы так быстро прибыли, доктор Парди, обратился Брент к тучному мужчине средних лет, одетому в украшенное изысканным шитьем синее одеяние. Парди избегал носить обтягивающие брюки, которые в этом году были в моде, из-за своего весьма объемистого живота. Но какова бы ни была причина, в целителе, одетом в просторные одежды, Бренту почудилось что-то утешительное. — Ваш пациент наверху, в моей спальне.

Брент повернулся к другому посетителю, худому, с козлиной бородкой мужчине на несколько лет старше доктора Парди. Он сидел в огромном кресле, сосредоточенно изучая целую кипу документов.

— Ваша работа, Солан, зависит от того, что нам скажет наш добрый доктор. Возможно, вам придется подождать.

— Я не спешу, господин Каррельян, — ответил тот высоким мальчишеским голосом.

Брент кивнул и повел доктора в холл, а затем по широкой лестнице на второй этаж. К тому времени как они добрались до спальни Брента, Парди совсем запыхался, но взглянув на пациента, доктор забыл обо всем на свете. Врач опытным глазом присмотрелся к ногам Карна. Они лежали абсолютно неподвижно, ступни развернуты в разные стороны. Ни один человек не принял бы такую неудобную позу, и Парди не сомневался, что ноги Карна старательно уложили на постели чьи-то чужие руки.

— Как дела, мой друг? — бодро спросил доктор. Такая манера вести себя у постели больного, как он понял после долгих лет практики, шла на пользу в первую очередь ему самому. Неизменная жизнерадостность Парди вселяла сдержанную бодрость даже в умирающих. Парди считал, что совершенно не обязательно выслушивать ежедневные жалобы калек.

И в самом деле, Карн обнаружил, что невольно проглотил язвительный ответ на такой бессмысленный с виду вопрос. Он протянул руки и попытался ухмыльнуться.

— Не правда ли, док, меня можно назвать счастливчиком? Я начал сегодняшний день как рабочий человек, а закончил его, похоже, в полной праздности.

Парди коротко улыбнулся и, раздев Карна и перевернув его на живот, начал осмотр. Он со всем тщанием изучал позвоночник больного, начиная от основания черепа и постепенно опускаясь к ягодицам, уделив особое внимание поясничному отделу. Здесь кожа Карна выглядела вспухшей и изменившей цвет. Не говоря ни слова, Парди обследовал фиолетовые и черные синяки. Он покачал головой и принялся рыться в своей медицинской сумке.

— Чувствуете что-нибудь? — спросил Парди через минуту.

— Нет, — ответил Карн.

— А сейчас? — спросил доктор после короткой паузы.

— Ничего.

Парди взглянул на Брента, тот в ответ нахмурился. Задавая вопросы, доктор одновременно медленно вводил прямую иглу в подколенное сухожилие Карна. Игла вошла в плоть больного больше чем на полдюйма, а он даже не вздрогнул.

Парди вздохнул и вынул иглу, вытерев комочком ваты каплю крови, выступившую на коже Карна. Затем доктор на секунду закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он положил обе руки на позвоночник Карна и стал напевать странную монотонную мелодию. Вскоре он умолк и убрал руки. Там, где врач касался Карна, покрытое синяками тело побледнело и продолжало бледнеть. Брент, любопытствуя, сделал шаг вперед. Кожа Карна стала такой же бесцветной, как медуза, и такой же полупрозрачной. Под ней Брент смог различить сдвоенные красные пучки мышц и кровеносные сосуды, которые шли вдоль и между мышцами. Затем и они стали выцветать, и Брент обнаружил, что он, будто через стекло, видит сквозь кожу друга его скелет. Парди, тихо прищелкнув языком, покачал головой. Он начал проводить пальцем какие-то линии вдоль позвоночника своего пациента.

— Здесь… и здесь: переломы. Возможно, была бы еще какая-то надежда, но… — Доктор провел толстым пальцем над темной, изломанной линией, которая шла через основание позвоночника Карна. Не говоря ни слова, он поднял на Брента глаза и покачал головой.

Каррельян взглянул на доктора остановившимся взглядом.

Парди пожал плечами и опять перевернул Карна, но ноги больного не двинулись вместе со всем телом. Они остались скрещенными, ступни лениво повисли, потревоженные движением торса. Брент мрачно наклонился вперед и вновь положил ноги своего друга в прежнее неестественное положение. Затем он взял тонкое шерстяное одеяло, небрежно отброшенное в сторону, и накрыл Карна до пояса.

— Мне не холодно, — пробормотал Карн. Более того, под каштановыми, тронутыми сединой волосами, заблестела испарина. Брент подождал секунду, затем кивнул и убрал одеяло.

— Я бы хотел хотя бы видеть свои ноги, — продолжал Карн, — раз уж лишен возможности пользоваться ими. — Он повернулся к доктору. — Что можно сделать?

Парди широко развел руками.

— Можно делать все. Практически нет причин, мешающих вам вести полную и продуктивную жизнь…

— Я не это имел в виду, — перебил Карн, начиная понимать, куда клонит доктор. Его глаза заметались по сторонам, словно ища выхода.

— Что можно сделать с самим повреждением? — мягко переспросил доктор, прекрасно понимая вопрос. — Ничего. Перелом слишком серьезный, кости буквально раздроблены.

— А нет ли магии?.. — начал Карн и споткнулся.

— Магия — это тупой инструмент, — объяснил Парди. — Конечно, она иногда весьма полезна, но в данном случае… Не существует достаточно тонкого лечения, способного исцелить повреждения нервов, которые вы получили.

Он так и знал. С первого момента в Атахр Вин, поняв, что не может двигать ногами, Карн знал, он никогда не будет снова ходить. Но тогда ему нашлось о чем подумать: угроза ссоры между Брентом и Эстоном, сбежавший убийца… Теперь, вернувшись в привычный покой дома, где Карн прожил много лет, он с убийственной силой ощутил изменение своего положения. Каждое слово доктора словно вычерпывало очередную порцию мужества, и когда Парди замолчал, старый вор почувствовал себя совершенно опустошенным. «Не человек, а выдолбленная тыква», — с горечью подумал Карн. Когда он заговорил, ему показалось, что внутри него разносится эхо:

— Оставьте меня одного. — Приказ касался не только доктора. Он повернулся к Бренту, и глаза их встретились. Слова были не нужны.

— Оставьте меня, — повторил он, и это прозвучало почти рыданием.

Брент хотел как-то подбодрить его, сказать, что все будет в порядке, но подобное утешение смахивало на насмешку. Он никогда не лгал Карну и не станет этого делать сейчас. Взяв Парди за локоть, Брент вышел вместе с ним.

«Это не дом, — подумала она. — Это целый город». Маленький город за собственными стенами, в нем достаточно места для ремесленников, рабочих, моряков и солдат — здесь вполне можно было бы обзавестись своим мэром. Все бездомное население Прандиса могло бы найти приют под этим кровом, провести здесь свои дни от рождения до смерти.

— Остановитесь! — воскликнула она, когда экипаж въехал в ворота и покатил по широкой мощеной дороге, ведущей к парадным дверям. Она испугалась, что ее не услышали из-за стука копыт. — Остановитесь!

Возница натянул поводья, затем повернулся и заглянул в темное нутро кареты через маленькое переднее окошко. Томас был еще очень молод, но служил у господина Каррельяна уже четыре года. За весь срок его службы Масия оказалась, пожалуй, единственным пассажиром, проявившим интерес к его работе. Кучер подумал, что она выглядела в этом экипаже такой маленькой, забившись в угол широкого кожаного сиденья. Ее лицо казалось более бледным, чем лунный свет.

— Не могли бы мы чуть-чуть постоять здесь? Всего минуточку?

Томас коротко кивнул, стараясь не улыбнуться. Он привык к тому, что седоки высказывали ему свои желания, а не просили разрешения.

— Сколько хотите, мадам. Просто постучите в стекло, когда захотите ехать дальше.

Масия кивнула и снова повернулась к особняку. Невозможно, подумала она, неужели Карн проводит дни и ночи в этом дворце, где, кроме него, живут только его работодатель и несколько слуг? Нет, возможно; возможно, но неправильно. Столько комнат — и всего для нескольких человек? Десятки? Сотни? Слишком много места для меня, подумала она.

Она наклонилась вперед, размышляя о том, что она скажет Бренту Каррельяну, когда встретит его. Какую-нибудь приятно звучащую ложь, которая будет жечь ей язык весь остаток вечера. Не стоит и десятка хоров из Белфара. Но пути назад уже не было. Прямая спина Томаса, казалось, не допускала иной возможности, кроме как следовать к дому. И поверни она сейчас назад, Карн огорчится. Он просто не сможет понять.

Вздохнув, Масия наклонилась вперед и постучала по стеклу.

Дверь распахнулась с таким грохотом, что в комнате Эстона еще некоторое время звучало медленно затихающее эхо. Со стены потекла тоненькая струйка штукатурки в том месте, где в ней проделала дырку дверная ручка.

Эстон поднял глаза и увидел кипящего яростью Брента Каррельяна.

— Пора вам заговорить.

Старый министр не понял, чего в этом заявлении было больше утверждения или угрозы. Эстон поспешно обдумывал сложившуюся ситуацию. Жаль тратить время на этого тупоголового упрямца, вот если бы добраться до Тейлора Эша и рассказать ему то, что он узнал об убийце…

— Ну? — поторопил его Брент. — Я не могу ждать тут целый день.

— Первое замечание, с которым у меня не возникает желания спорить, еле слышно пробормотал Эстон. — У вас и ваших генераторов гораздо меньше времени, чем вы думаете… — Однако следовало вернуться к первоочередной задаче. Если он не получит хотя бы временного содействия Каррельяна, он ничего не добьется. — Садитесь, — предложил Эстон. — Рассказ потребует некоторого времени.

Вместо того чтобы спокойно сесть, Брент схватил старика за запястье и выдернул его из кресла.

— Рассказывать вы будете не мне, — ответил он и потащил Эстона вон из комнаты. Брент остановился у двери в свои покои и низко наклонился к министру, так что они едва не столкнулись лбами. Мускулы на его подбородке напряглись, зубы сжались.

— Сейчас, — прошипел Брент, крепче сжимая запястье Эстона, — вы войдете сюда и будете говорить с моим другом. Вы расскажете ему, из-за чего такого чертовски важного стоило убивать всех этих стариков. Вы расскажете ему, зачем он пошел сегодня в это подземелье спасать вашу никчемную шею. И вы расскажете ему, почему ему больше никогда не придется ходить своими ногами.

Прежде чем Эстон нашелся с ответом, Брент открыл дверь и втолкнул бывшего министра внутрь. Эстон, спотыкаясь, пролетел несколько шагов, потом восстановил равновесие и дальше пошел сам, чуть замешкавшись на пороге спальни Брента. Карн неподвижно сидел на кровати, его мощный торс подпирали подушки, невидящий взор застыл на белом балдахине.

За годы службы в разведке Эстон повидал немало сломленных людей. И, как он знал, существовало место, куда они в конце концов удалялись на покой, навсегда отринув мирскую суету. В остановившемся взгляде Карна Эстон уловил первые признаки того, что старый вор уже слышит тихий зов этого места.

Не дожидаясь очередного толчка Брента, бывший министр вошел в комнату и сел в одно из двух роскошных кресел рядом с кроватью. Брент проигнорировал другое кресло и опустился на краешек постели. Глаза Карна оставались неподвижными.

Брент мягко наклонился вперед и похлопал друга по ноге. Жест не вызвал никакой реакции, и Брент, поняв причину, отдернул руку и сморщился.

— Эстон хочет кое-что рассказать. — Карн, казалось, не слышал.

— Может быть, в другой раз? — предложил старик, привстав в кресле.

— Сейчас, — потребовал Брент, но его голос звучал едва слышно. Уже довольно поздно… и внизу ждал еще один человек, с которым ему надо было поговорить.

— Как хотите, — пожал плечами Эстон. Затем он наклонился вперед и с неожиданным приливом энергии спросил: — Какой сейчас год?

Брент вздрогнул, услышав столь неожиданный вопрос.

— Но какое это имеет отношение… — Однако, догадавшись, что старик спрашивает серьезно, ответил: — Сто семьдесят восьмой.

— Сто семьдесят восьмой чего?

Это уже казалось полной нелепицей. Брент задал себе вопрос, уж не помутился ли разум министра под воздействием наркотика, введенного убийцей. Но старик смотрел на него совершенно ясными глазами, в них читалось очевидное раздражение медлительностью Брента.

— Сейчас сто семьдесят восьмой год Республики, — буркнул Брент, чувствуя себя школьником на экзамене.

— Вот именно, — отозвался Эстон, и его глаза приняли мечтательное выражение. — Именно так мы и говорим в Чалдисе. Год Республики. Но что мы говорили до того, как сформировалась республика, когда в Чалдисе была абсолютная монархия, как и по сей день в Индоре?

Брент попытался собрать в уме разрозненные кусочки истории Чалдиса, которые отложились у него в памяти со времен его весьма нерегулярного обучения. Он знал, что сто девяносто лет назад в Чалдисе произошла Великая Реформация. Страна была слишком большой, слишком густонаселенной и слишком сложно организованной, чтобы ею управляла, передавая власть по наследству, горстка аристократов, чьи способности полностью зависели от более или менее удачного сочетания генов. Очень часто среди них просто не находилось людей, способных управлять королевством.

Убедившись в необходимости хоть как-то стабилизировать ситуацию, дворянство решило реформировать систему управления, в результате реальное руководство страной перешло от наследных правителей в руки компетентных чиновников. При этом дворянство, переложив бремя правления на чужие плечи, сохранило за собой все свои привилегии. И вот тут была совершена единственная, ставшая роковой, ошибка — аристократы передали чиновникам право взимать налоги, чем они немедленно и воспользовались. В скором времени была создана Национальная Армия, присягнувшая на верность новому правительству, расположившемуся на нижних этажах башни, постройка которой началась в центре города. Конечно, многие дворяне протестовали, некоторые даже с оружием в руках. Но любой протест оказывался не более чем мелкой помехой для национального правительства, крепнувшего на глазах. Вскоре даже аристократы уразумели, что сопротивление совершенно бессмысленно, и тогда установился политический порядок, не слишком изменившийся и по сей день. Аристократия постепенно разорилась, большинство древних фамилий угасло, так что очень немногие, подобно Каладорам, могли похвастаться благородной кровью, текущей в их жилах.

Почти девяносто лет назад, когда Великая Реформация завершилась, календари Чалдиса были изменены, дабы увековечить это событие. С того момента и по сей день летосчисление ведется от начала гражданского правления. Но до этого?..

— Мы считали от Принятия Обета, — медленно сказал Брент.

— Мы считали от Принятия Обета, — повторил Эстон с расстановкой. — А индорцы и до сих пор считают от него.

— И что из этого?.. — поторопил Брент, но теперь в его голосе не было слышно раздражения. Вопреки его желанию странное предисловие к объяснениям Эстона разожгло его любопытство. — Какое отношение имеют календари к убийству государственных чиновников?

— Самое прямое, — бесстрастным тоном заверил его Эстон, расправляя ногой уголок ковра. — Какой сейчас год в Индоре?

Брент пожал плечами.

— Не имею ни малейшего поня…

— Четыреста тринадцатый, — безжизненным голосом отозвался Карн.

Брент удивленно взглянул на друга.

— Магниты, которые мы используем в генераторах, производят в горах севернее Агината, — объяснил Карн, все еще глядя на полог кровати. Естественно, их счета датированы по индорскому календарю.

— Четыреста тринадцать лет, — медленно проговорил Эстон. — Это большой срок, верно? Слишком большой для того, чтобы вы припомнили, что такое Принятие Обета, господин Каррельян?

— Много веков назад, — ответил Брент, раздраженный высокомерным тоном Эстона, — Индор и Чалдис вели разрушительную войну друг против друга. Воевали в основном волшебники, были десятки тысяч погибших. Предположительно, эта бойня осточертела всем, и когда война закончилась, самые могущественные из уцелевших чародеев решили, что используемый ими вид магии слишком опасен. Они собрались и дали клятву не применять разрушительную магию — это и есть Принятие Обета.

— Все правильно. Именно эту историю мы преподаем в школах, — подтвердил Эстон. — Но реальные факты выглядят несколько иначе. Во-первых, Индор и Чалдис, разумеется, воевали, но они были не одиноки. На самом деле, наши предки тогда не сильно отличались от варваров, живших за пределами обоих государств. Единственное, что делало их опасными — а они представляли реальную опасность, в эпоху Опустошения погибли миллионы, а не тысячи, была магия. Крайн в те времена были сильны и могущественны и щедро делились с людьми своими знаниями, но эти знания далеко выходили за пределы человеческой мудрости. Сами крайн были миролюбивой расой, и сперва они ничего не предпринимали, только наблюдали за тем, как их ученики-люди истребляют друг друга в огромных количествах. Затем среди древнего народа крайн возникли разногласия, и вскоре воевали все: Чалдис, Индор, крайн и многие другие. Тогда на свете еще обитали огромные существа — драконы, разрушавшие дома одним ударом крыльев, и великаны-людоеды, от чьих шагов сотрясалась земля.

— Вы хотите сказать, что мой друг стал калекой из-за этих сказок? — спросил Брент, чувствуя, что его гнев возвращается.

— Пусть говорит, — глухо пророкотал Карн, его глаза закрылись, веки слегка подрагивали.

Эстон сделал паузу и, прежде чем продолжить, взглянул на Карна. Ему придется пересмотреть свое отношение как минимум к некоторым ворам, подумал он.

— Это не сказки. Хотя лучше бы это было так, — вздохнул старый министр и вернулся к своему рассказу. — Общее разрушение трудно себе даже представить, и хуже всего пришлось Кирилее, земле, где находилось сердце цивилизации крайн. Теперь мы зовем Кирилею Гонвиром.

Брент глубоко вздохнул. Он никогда не был на Гонвире, на самом деле, насколько ему было известно, ни один человек, отправившийся туда, не выжил. Огромный разрушенный остров лежал к востоку от Гатони. Там не осталось ничего живого, погибли даже растения. Говорили, что человек, осмелившийся ступить на эту смертоносную землю, погибал с такой же неотвратимостью, как если бы сам перерезал себе глотку.

— Гонвир, — повторил Эстон. — Это слово крайн, и на их языке оно означает «Наша скорбь». Потому что так оно и было. Война магов завершилась ужасающим бедствием. Удивительные сады и прекраснейшие города поглотило пламя войны. Горы словно вырвало из самой земной тверди, и очень скоро Кирилея перестала существовать.

— Какое все это имеет отношение к убитым министрам или к моим генераторам? — встрепенулся Брент, которому становилось все более и более неуютно от эпического размаха повествования Эстона. Старику, похоже, доставляло удовольствие беспокойство хозяина. Вор хотел слушать дальше, и он услышит. Эстон расскажет ему по-своему.

— Когда выжившие посмотрели на дело рук своих, они поклялись не допустить, чтобы на земле вновь была развязана война с применением магии. Но они знали, любые обеты бессильны. Люди ненавидят, люди воюют и стремятся к победе любой ценой, поэтому ни одна из сторон не откажется от могучего оружия во имя этических соображений. Нет, наши предки были достаточно мудры, они понимали, что однажды магическая война опять принесет нам смерть и разрушения… если, конечно, опять допустить использование магии. Единственным решением было не дать людям снова прибегнуть к ней. Это можно было сделать двумя способами. Первый способ — перестать преподавать тайные знания. Большинство людей, кстати, считают, что Принятие Обета означало именно это, но на самом деле такое решение не могло спасти ситуацию. Слишком многие были сведущи в этой области, и никто не захотел бы унести свои знания с собой в могилу. И даже если бы все маги на земле умерли в одночасье, люди могли начать с самого начала, экспериментируя, проверяя, импровизируя, и на земле снова появились бы чародеи. Поэтому реальным выходом оказалось не покончить с волшебниками, но искоренить саму магию.

— Принятие Обета запретило магию? — прошептал Карн.

— Да. Это был эксперимент невообразимого размаха. Самый великий из уцелевших магов, Тарем Хамир, трудился годами в поисках способа очистить землю от магии. В конце концов он пришел к выводу, что магия — повсюду и эту энергию уничтожить невозможно. Так же ее нельзя истощить, поскольку она бесконечна. Следовательно, оставалась единственная возможность: каким-то образом взять ее под контроль. Великий маг создал заклинание, которое поместило всю магическую энергию мира в жесткие рамки, сделало ее предсказуемой. Теперь человек больше не мог с такой легкостью искажать естественную ткань бытия. Доступ к могуществу был надежно закрыт. И только после Принятия Обета стало возможно появление электричества, включая ваши генераторы, в качестве некой, если хотите, компенсации.

— Этот ваш Хамир не так уж блестяще сделал свою работу, — сухо заметил Брент. — Иначе у меня не возникало бы столько проблем с изоляцией генераторов от магических полей. Если он ставил перед собой задачу изъять магию из этого мира, можно сказать, что это самое Принятие Обета потерпело неудачу.

Глаза Эстона сузились.

— Вот как? Тогда где драконы, великаны-людоеды, огромные тролли, которые обитали в горах Гримпикс? Что сталось со всеми легендарными существами, да и с самими крайн? Все они существовали благодаря магии. Их жизнь питалась энергией, которую они с удивительной легкостью могли извлекать из самого воздуха вокруг себя. Когда Принятие Обета отрезало их от этой энергии, они зачахли и погибли.

— Однако представляется вполне логичным, что кто-нибудь из них — крайн, например, раз уж они были столь могущественны — должен был возражать, заметил Брент.

— О, — хмыкнул Эстон, оценив мягкость выражения Брента, — «возражений» последовало целое море. И море кровавое. Но крайн всегда были малочисленной расой, а большинство из них погибло в эпоху Опустошения. Те, кто выжил, не могли договориться друг с другом о том, что делать, возникли конфликты внутри самой расы. Кстати, говорят, что один из крайн был очень дружен с Хамиром, и без него Принятие Обета никогда бы не состоялось.

— Насколько его можно считать состоявшимся, — пробормотал Брент. Эстон распрямил спину, обдумывая эту мысль.

— К сожалению, вы правы, молодой человек. Заклинание нельзя назвать безусловной победой. Хамир опасался, что оно может стать слишком глобальным, и тогда он полностью отрежет мир от энергии, которая ему была жизненно необходима. Вся цивилизация зависела от наличия свободной магии; в конце концов, Хамир хотел всего лишь уничтожить ее разрушительные избытки. Это оказалось непростой задачей. И, главное, не забывайте, едва Хамир завершил бы творить заклинание, ему бы осталось только смириться с результатом, поскольку вместе с последним словом, слетевшим с его губ, его собственная магия неизбежно исчезла бы так же, как и у всех остальных. Ни он, ни какой-либо другой человек не смогли бы отменить так называемое Принятие Обета.

Эстон остановился и вздохнул. Именно здесь история должна была завершиться, на том, как великий волшебник сделал свою работу. Но вместо этого именно здесь настоящая история и начиналась.

— Нет, волшебник не был полностью уверен… Поэтому Хамир, к нашему великому сожалению, создал что-то вроде предохранительного клапана. Когда у вас есть возможность сделать что-то только один раз, а результат неясен, вы начинаете перестраховываться. Хамир ввел в заклинание возможность обратного хода, способ отменить Принятие Обета и сделать мир снова таким, каким он был раньше.

Глаза Брента сузились.

— Наконец-то я узнаю что-то интересное, старина, но пока не об убийствах.

Эстон улыбнулся нетерпению бывшего шпиона. Брент Каррельян оказался вовсе не таким пресыщенным, каким хотел выглядеть.

— Хамир решил, что главное — это тщательно сохранить секрет формулы, так сказать, обратного превращения, иначе вся его работа пойдет насмарку. Он разделил обратное заклинание на двенадцать Фраз. Одну Фразу он доверил Императору Индора, а пять остальных — каждому из индорских парфов. Остальные шесть он разделил между самыми могущественными герцогами Чалдиса.

— Хамир начинает мне нравиться, — сообщил Брент. — Точный расчет разделить заклинание между двумя врагами, и его никогда не используют, разве что под давлением исключительных обстоятельств Индору и Чалдису придется в конечном итоге прийти к соглашению.

Эстон кивнул.

— Вот именно. Более того, даже двенадцати Фраз самих по себе недостаточно, чтобы отменить Принятие Обета. Ходят слухи, будто существует ключ, созданный Хамиром и крайн, его другом, который они надежно спрятали от людских глаз. Что собой представляет этот ключ и где он спрятан, никому неведомо.

— Насколько известно вам, — добавил Брент.

— Насколько известно мне, — согласился Эстон. — Но то, что спрятал Хамир, не так легко найти. Подобные гении не слишком часто появляются на этой земле, и в этом одна из гарантий нашей безопасности, — старик вздохнул. — Осталось рассказать немногое. Каждая Фраза автоматически переходит от своего обладателя к его или ее официальному наследнику в момент смерти первого или, как в случае с чалдианскими министрами, в момент отставки. Чалдианские Фразы перешли от дворян к чиновникам во время Великой Реформации. В течение более чем четырех веков каждая Фраза должным образом переходила от одного ее хранителя к следующему. До настоящего момента.

«До тех пор, — добавил про себя Эстон, — пока какой-то проклятый маньяк не решил нарушить то хрупкое равновесие, которое Тарем Хамир так тонко сконструировал, и, сделав это, толкнуть весь континент в кровавое пекло войны».

— Что вы имеете в виду? — решил уточнить Брент. Много дней он мучил себя, пытаясь вообразить, что могло заставить кого-то убивать почти выживших из ума, немощных стариков. Наконец ему открылась причина, которая могла стать мотивом подобных преступлений. — Вы хотите сказать, что индорцы крадут наши Фразы?

— Крадут? — лицо Эстона исказилось страданием. — Вам бы следовало сказать — уже украли. Убийца сообщил мне, что я был последним. К моему стыду и сожалению, пока я находился под действием наркотика, подонок узнал то, за чем приходил.

Брент молча переваривал информацию, обдумывая последствия того, о чем рассказал Эстон.

— А почему, — наконец спросил он, — индорцы хотят повернуть Принятие Обета вспять? Если мир до этого был так ужасен, как вы описываете?..

Эстон язвительно усмехнулся в ответ.

— Уж вам, Хазард, гораздо лучше других известен ответ на этот вопрос. Казалось бы, только безумец может пожелать нарушить Обет. Возможно, за этими убийствами и стоит безумец… Но вероятнее другое — индорцы намереваются использовать эту информацию как рычаг, в качестве противовеса тому экономическому преимуществу, которого мы достигли в последнее время. Шантаж, Хазард, уж это вам наверняка понятно.

Брент отреагировал на этот выпад кислой улыбкой.

— Однако может статься, мы напрасно обвиняем индорцев, — продолжил Эстон задумчиво. — Существуют и другие страны, о которых не следует забывать: Бриндис, Гатонь, северные племена. Ни один из этих народов во времена Хамира не был настолько цивилизован, чтобы доверить им хранение Фраз. Возможно, они хотят получить свою долю наследства, хотя оно принесет им мало пользы.

Брент опять помедлил, обдумывая услышанное. До этого рассказ Эстона о драконах, искусстве крайн и магических войнах только раздражал его, поскольку речь шла о проблемах столь масштабных, что у Брента возникло отвратительное ощущение собственной беспомощности. Но идея украсть Фразы, чтобы приобрести рычаг политического воздействия… Брент с безжалостной точностью мог вычислить все последствия.

— Вы правы, Эстон. Шантаж — это то, в чем я разбираюсь, и первым правилом шантажа является следующее: никакая информация не обладает ценностью, если ее нельзя использовать. Мне кажется, что только круглый дурак стал бы использовать эти Фразы. Судя по вашему рассказу, если Принятие Обета будет нарушено, индорцы пострадают не меньше нас. Почему бы просто не рассмеяться им в лицо, если они попытаются нас шантажировать?

Эстон подошел вплотную к Каррельяну и с удивительной силой сжал его руку. Морщинистое лицо старика оказалось в дюйме от лица Брента.

— Потому, Хазард, что, хотя и произнесение обратного заклинания представляется полнейшим абсурдом, эти двенадцать Фраз никогда не должны принадлежать одному человеку или одному правительству. Потому что, если в один прекрасный день какой-нибудь безумец решится использовать их, мы не узнаем мир, в котором живем.

Уголки рта Брента дрогнули от смеха.

— Сейчас вы похожи на сумасшедшего проповедника, Эстон, предсказывающего апокалипсис. Жаль, что я не принадлежу к тем людям, которые часто ходят в церковь.

Старый министр задрожал от ярости.

— Интересно, Хазард, существует ли в этом мире что-нибудь, заслуживающее, по вашему мнению, серьезного отношения? К чему бы вы не стали относиться с высокомерием невежды? Я абсолютно серьезен и вновь спрашиваю: «Что вы намерены предпринять?»

Брент постоял секунду, беспомощно опустив руки, потом снова повернулся к Карну.

«Все зависит от тебя», — подумал он. Но Карн опять потерял интерес к разговору, его взор блуждал по чистой стене.

Эстон уловил взгляд Брента, брошенный на Карна, и нахмурился. В своей жизни он делал с людьми вещи и похуже, но никогда еще ему не приходилось совершать столь удручающих ошибок. Он раскрыл было рот, собираясь сказать нечто важное, потом запнулся, поняв, что забыл имя искалеченного человека. Про себя он проклинал свою нетвердую память. Вероятно, сказывалось волнение… или он просто становится слишком старым.

— Как его зовут? — прошептал Эстон, наклонившись вперед. Брент помедлил, надеясь, что Карн сам ответит на этот вопрос, но тот явно не слышал ничего из происходящего. Нахмурившись, Брент повернулся к старому министру, собираясь представить своего друга.

Но прежде чем слова сорвались с его губ, они эхом прозвучали в холле, произнесенные незнакомым ему голосом:

— Карн! Карн Элиандо!

Томас помог Масии выйти из экипажа и повел ее вверх по широкой лестнице к парадным дверям особняка. Женщина не могла поверить в то, что эти двери откроются для такой, как она.

И они не открылись.

Через полсекунды стало ясно, что два привратника вовсе не замешкались. Они явно не собирались впускать ее. Томас сделал шаг вперед, посмотрел в глаза сперва одному, потом другому.

— Нас ждут, — пояснил он, стесняясь вступать в спор при своей пассажирке, словно непреклонность привратников была отчасти его виной.

Несмотря на размеры своего поместья, Брент Каррельян держал небольшой штат прислуги, так что Томас хорошо знал этих людей: Дэннел, как всегда, выглядел абсолютно невозмутимым, Бейли же сделал вид, будто увлеченно рассматривает узор на своей ливрее.

— Господин Каррельян отдал распоряжение, чтобы сегодня вечером в доме не было посетителей, — ответил Бейли.

Томас оглянулся и мгновенно заметил выражение замешательства на лице женщины. Ему показалось несправедливым то, что она пострадает из-за плохого настроения господина Каррельяна, к тому же пригласил ее господин Элиандо.

У Томаса возникло искушение оттолкнуть Бейли и самому открыть двери, но ему слишком хорошо были известны особенности их ручек. В первый день его работы здесь господин Элиандо попросил Томаса открыть эти двери, те же самые двери, которые хозяин перед этим открыл сам, чтобы показать, как это делается. Прикоснувшись к ручке, Томас отдернул ладонь, получив удар — не слишком болезненный, но, безусловно, неприятный. Все двери в особняке, как объяснил ему Карн, при помощи магии настроены на руки определенных слуг, это была одна из многочисленных мер безопасности, принятых в особняке.

Томас повернулся к маленькой женщине, стараясь сохранить спокойствие на своем молодом лице.

— Прошу прощения, мадам, но мне придется попросить вас вернуться в экипаж.

Пальцы Масии нервно теребили замочек сумки.

— Но…

— Они не впустят нас внутрь, мадам. Прошу прощения, но тут ничего не поделаешь.

С этими словами Томас осторожно взял ее за локоть и помог снова взобраться в экипаж, осторожно закрыв за ней дверь.

— Ну, я ему покажу, — пробормотала Масия, устраиваясь на подушках.

Впрочем, женщина тут же одернула себя: она сама заслуживает порки. Это только ее вина, что она чувствует себя неуверенно, как школьница, на ступенях дома Брента Каррельяна. Медленно, но верно чувство униженности в ее душе сменяла ярость. Она вовсе не хотела приезжать сюда, не хотела даже мельком взглянуть на то место, которое, как она опасалась, играет в жизни Карна первостепенное значение. Масия всегда смутно догадывалась, что жизнь ее любовника в поместье Каррельяна была роскошной… но одно дело догадываться, а другое — увидеть своими глазами. И вместо того чтобы как-то сгладить эту неловкость, возникающую при переходе из одного мира в другой, ее даже не впустили в дом. Ей не следовало приезжать, не следовало позволять подкупить себя билетами на концерт хора.

Экипаж опять остановился. Масия подняла глаза и с удивлением обнаружила, что Томас не выехал обратно на дорогу, он просто обогнул дом и подъехал к нему сзади. Через узкие окна, прорезанные в сером камне, Масия увидела кухню, размерами превосходящую все ее жилище.

Дверь экипажа открылась. Томас, явно нервничая, протянул ей руку…

— Некоторые двери этого дома, — объяснил он, — я сам могу открыть для вас. Я не могу объяснить действия привратников, мадам, но я знаю, что господин Элиандо твердо распорядился, чтобы я привез вас сюда вовремя.

Томас помог ей выйти из экипажа и провел через кухонную дверь, одну из трех дверей для прислуги, которые ему было позволено открывать. Войдя внутрь, он увидел, что помещение пустует, это освобождало его от необходимости объяснять кому бы то ни было, почему они с гостьей идут таким странным путем.

«Медные кастрюли», — отметила про себя Масия, когда Томас под руку повел ее мимо рядов сверкающей кухонной утвари. Здешнему повару в голову не придет даже прикоснуться к жестяной посуде. Они быстро прошли через несколько узких коридоров для слуг, затем миновали двустворчатую дверь и оказались в широком холле. Полы из твердой древесины сияли под светом сотни электрических лампочек. И на первой ступени длинной изогнутой лестницы возник привратник Бейли с пылающим от гнева лицом.

— Что это втемяшилось тебе в башку, Томас? — раздраженно спросил этот огромный мужчина. — Хочешь, чтобы у всех нас были неприятности?

Томас сделал шаг вперед, заняв позицию между Бейли и Масией.

— Что бы тебе ни сказал господин Каррельян, инструкции, данные мне господином Элиандо, были абсолютно четкими. Он хотел видеть эту женщину здесь сегодня вечером. Сейчас.

Бейли нахмурился и потянул себя за воротник.

— Положение дел изменилось. Сегодня вечером господин Карн не сможет ни с кем увидеться.

Ее поразили не слова, произнесенные привратником, но его тон. Что-то случилось, что-то ужасное, и внезапно Масии стало безразлично, в чьем доме она находится. Прежде чем Томас или Бейли успели среагировать, она проскользнула мимо них и бросилась вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки и выкрикивая имя своего возлюбленного.

Дверь наверху распахнулась, но ее встречал вовсе не Карн. Перед ней был более молодой и не такой крупный мужчина с мечом в руке. По инерции он вылетел прямо на лестницу, так что острие меча оказалось в нескольких дюймах от носа Масии. Потрясенная, женщина встала как вкопанная, ухватившись за перила, чтобы не упасть назад. Мужчина остановился, взглянул на нее, затем на меч в своей руке. Потом он осторожно опустил оружие.

— Кто вы и какого черта здесь делаете? — требовательно спросил он.

Вот это, подумала Масия, тон, которого следует ожидать от человека, владеющего домом размером с небольшой город.

— Вы, должно быть, Брент Каррельян, — пробормотала она.

Итак, это ее соперник в борьбе за преданность Карна. Не совсем то, что она ожидала, думала Масия, оценивающе разглядывая этого мужчину. Он выглядел страшно усталым и явно не переодевался дня три, и одет он был не в атласные наряды и золотые цепи. Его ореховые глаза смотрели настороженно, на лице сохранялось непроницаемое выражение. То, за что Карн ценил этого человека, решила Масия, находилось глубоко под поверхностью.

Брент нахмурился, взвешивая меч в руке и жалея, что его не удалось использовать.

— Мне известно собственное имя, — отрезал он. — Я спросил ваше.

В этот момент Томас появился наверху лестницы, и весь его вид выражал испуг и сожаление.

— Это леди Масия, сэр, — начал Томас — Я страшно виноват, что потревожил вас сегодня вечером, но господин Карн настаивал на том, чтобы я привез сюда леди вовремя, они собирались на выступление хора.

Хор? Сегодня вечером все, словно сговорившись, несли какой-то вздор. Но Масия?.. Имя прогремело в его памяти, подобно колоколу. Так звали женщину, которую Карн часто навещал в городе. Брент снова взглянул на меч в своей руке и с сожалением убрал его в ножны.

— Нет, это я должен извиниться, — устало сказал он. Как ему объяснить Масии, смущенной маленькой женщине в простом цветастом платье, хоть что-то из случившегося? — К сожалению, произошел несчастный случай, — сказал он, бросив взгляд через плечо на дверь в свою спальню.

Прежде чем он успел сказать что-то еще, Масия пролетела мимо него вверх по оставшимся ступенькам, миновала лестничную площадку и исчезла в комнате.

— Я прошу прощения, господин Каррельян. — Лицо Томаса стало пепельно-серым от испуга. — Я отвезу ее домой, как только…

— Забудь об этом, — ответил Брент. — Просто оставь нас сейчас. — Он медленно повернулся и побрел назад в свои покои, задаваясь вопросом, что еще принесет ему этот вечер.

Когда Брент вошел в спальню, он обнаружил, что Масия сидит на краю кровати, обняв Карна, прижавшись лицом к его шее, а он уткнулся головой ей в волосы. Она что-то бормотала, но Брент не мог разобрать ни слова. А Карн… Карн рыдал. За два десятка лет Брент ни разу не видел, чтобы его друг проронил хоть слезинку, и, уж конечно, никогда не слышал от него таких рыданий, почти стонов, от которых сотрясалось все его мощное тело. Масия прижалась к нему, словно кораблик, игрушка волн, спешащий прижаться к надежному берегу. Руки Карна обнимали ее за талию, и Брент видел, как играют его мускулы под тканью рубашки. Он прижимал ее изо всех сил, наверное, ей было больно, но женщина не замечала этого.

Эстон опомнился первым, он поднялся с кресла и отступил к двери, легко коснувшись руки Брента, когда проходил мимо него. На лице бывшего министра читалось то, что Брент прекрасно понимал и так: это слишком интимный момент, им обоим там делать нечего. Но Брент все же секунду помедлил, глядя, как утихают рыдания Карна и успокаивается его судорожное дыхание. Внезапно он понял, что ощущает настоящую зависть к чему-то, чего сам никогда не знал.

Стоя на пороге своей спальни и завидуя своему единственному другу, который почти на его глазах в этот день стал калекой, Брент почувствовал себя полным ничтожеством. Проклиная себя, он наконец вышел из комнаты.

Эстон ждал его в коридоре, глядя на Бейли, который вновь занял свое место у входных дверей.

— Теперь я могу уйти? — тихо спросил экс-министр, увидев Брента.

— Идите, куда хотите, — огрызнулся тот. — Можете отправляться хоть к дьяволу, мне наплевать.

Затем он остановился и умолк, глядя на старика. Эстон ничего не сказал, но Брент успел заметить осуждение, промелькнувшее в его голубых глазах.

— Идите куда хотите, — продолжил Брент. — Но вам, пожалуй, не следует возвращаться домой.

Очень кратко Брент сообщил все, что узнал в поместье Каладоров: убийца, которого они встретили в Атахр Вин, был не единственным, представлявшим опасность для бывших министров. Эстон кивнул, обдумывая информацию. Ни один из них не хотел произносить вслух вывода, к которому оба пришли практически одновременно: кто-то из членов правительства готов принести его в жертву, лишь бы не допустить, чтобы Фраза попала в руки противника.

— Если хотите, — заключил Брент, — я прикажу Томасу отвезти вас обратно в Атахр Вин. Но в вашем возрасте, по-моему, следует избегать холода и сырости. Если пожелаете, оставайтесь здесь. Дом хорошо защищен, и я сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову искать вас у меня.

Губы Эстона медленно растянулись в улыбке.

— Вы удивляете меня, Каррельян.

Брент пожал плечами и направился вниз, в гостиную, где ждал Солан.

Когда Томас увидел Масию, выходившую из комнаты господина Каррельяна, он даже удивился — она выглядела другой женщиной. Да, лицо ее было заплаканным, но спина прямая, и в глазах — выражение решимости. Она, казалось, даже стала выше.

— Томас, вы-то мне и нужны.

— Отвезти вас домой, мадам? — Масия кивнула.

— Да, но только для того, чтобы собрать вещи. За Карном надо будет ухаживать… и ясно, что никто в доме не справится с этой работой.

Томас широко раскрыл глаза от удивления. Он сомневался, что господин Каррельян согласился бы с этой женщиной и, уж конечно, не позволил бы ей переехать сюда, но, похоже, Масия не собиралась спрашивать ни у кого разрешения. Уголки губ Томаса дернулись вверх, он с трудом скрыл улыбку. В этом доме давно пора появиться женщине.

Молодой человек предложил ей руку и помог спуститься вниз по ступеням.

Полчаса спустя, когда Брент с Соланом вошли к Карну, они обнаружили, что тот спит. Каррельян подошел прямо к кровати, но заколебался, стоит ли будить друга. Карну нужно немножко покоя, короткая передышка, чтобы прийти в себя и свыкнуться со своим новым положением, которое все еще казалась нереальным, невозможным. Только этим утром мужчина проснулся и спрыгнул с кровати без чьей-либо помощи. И всего через несколько часов… часов? Разницу составляли минуты. Несколько движений минутной стрелки, думал Брент, и он попал бы туда вовремя, он успел бы остановить убийцу. Надо было нестись прямо домой, а не задерживаться у Силены, и он оказался бы в Атахр Вин вместе с Карном, не опоздав на несколько проклятых минут.

Стоит только сощурить глаза, думал Брент, и время потечет вспять.

В тусклом свете седина в волосах Карна исчезла, морщины разгладились, он опять выглядел здоровым, тихо похрапывая во сне. Теперь он напоминал того Карна, каким Брент впервые увидел его много лет назад в Белфаре. Бренту тогда едва исполнилось шестнадцать. Они вместе с другим уличным вором, Марвиком, вломились в дом промышленника в поисках драгоценностей. Да нет, черт возьми, просто в поисках чего-нибудь ценного, хотя бы маленькой вещицы, которую легко будет сбыть с рук. Они, конечно, не знали, что в этот дом уже проник Карн в поисках бумаг, необходимых конкуренту промышленника. И тем более они не собирались натыкаться на сигнализацию, которой Карн искусно избежал, но из-за них городская стража чуть не схватила всех троих прямо на месте преступления.

Затем была сумасшедшая погоня по улицам Белфара, благополучно закончившаяся в квартирке Карна, состоявшей всего из одной комнаты. Там Марвик каким-то чудом уговорил опытного вора простить их и не устраивать заслуженную трепку за то, что они испортили ему работу. Брент вспомнил торопливые оправдания, столь характерные для Марвика, более многословные, чем скороговорка ярмарочного зазывалы, и примерно столь же осмысленные. В конце концов Карн весело расхохотался. Он сварил им обед, а выяснив, что оба юнца обитают на улице, предложил им остаться, при условии, что они смоют запахи помойки. К тому времени, как Брент вылез из ванны, Карн уже лежал в постели, его грудь ритмично вздымалась и опускалась, словно у спящего.

Юный Брент не сомневался, что более опытный коллега вводит их в искушение, надеясь поймать с поличным, когда юные шалопаи начнут шарить в его вещах, и проверяет, можно ли доверять мальчишкам.

Брент устроился тогда в углу комнаты и два часа пристально наблюдал за Карном. Единственные движения, которые он заметил, были вызваны периодическими всхрапываниями. Только далеко заполночь Брент понял, что все это время Карн действительно спал, он поверил им. Впервые кто-то поверил таким, как они, обычным мелким уличным воришкам.

— Может быть, — предложил юрист своим странным, высоким голосом, — нам лучше зайти к нему позднее.

Голос Солана вернул Брента в настоящее, которое нельзя уже ни изменить, ни исправить, и где Карн не просто спал, но превратился в калеку.

Прекрасно я отплатил ему за доверие, думал Брент. Карну нужно было тогда излупить нас и выкинуть пинками на улицу.

Брент сделал знак Солану подойти к кровати. Юрист колебался, чувствуя себя неловко из-за этого вторжения. Несмотря на свой возраст, он, по мнению Каррельяна, выглядел как-то по-детски, словно наполовину проглоченный просторными черными костюмами, которые он носил.

— Никакого позже не будет, — отрезал Брент. — Это должно произойти сейчас.

Юрист вышел вперед и разложил принесенные документы на краю большой кровати. Он осторожно разделил их на три стопки и подровнял края.

— Боюсь, мне придется подписывать это целый час, — вздохнул Брент.

— Нет, ваша роль тут очень проста, — возразил Солан. Именно эту фразу он произносил каждый раз, являясь с бумагами, но то, что казалось простым для юриста, неизменно вызывало у Каррельяна жестокую головную боль.

Солан вынул ручку и вручил ее Бренту. Тому пришлось ставить свои подписи в самых разных местах, которые почтительно указывал ему юрист. Так как все уже было заранее оговорено, процедура заняла сравнительно небольшое время.

— Теперь его очередь, — сказал поверенный, поворачиваясь к тихо похрапывающему Карну.

Второй раз за этот день Брент разбудил Карна их старым жестом, мягко подтолкнув чуть выше бедра. Карн потер глаза, с удивлением заметив в комнате Солана. Затем он увидел стопки бумаг, разложенные рядом с ним.

— Что все это значит?

Солан погладил бородку, как будто прихорашиваясь перед официальной защитой диссертации в области юриспруденции.

— Короче, — добавил Карн, и его глаза встретились с глазами друга. В них почти появилась искорка веселья, но ни у одного из мужчин не было настроения раздуть эту слабую искру и рассмеяться.

— Короче, — начал бесстрастно Солан, — это полномочия поверенного.

«Короче» Солана, к сожалению, звучало слишком загадочно.

— Полномочия поверенного? — переспросил Карн. — Но поверенный — вы. Что вы имеете в виду?

Солан вздохнул, как всегда, неприятно удивленный невежеством своих клиентов в области закона, управлявшего их жизнью.

— Я имею в виду, что, подписав эти документы, вы, господин Элиандо, получаете право единоличного управления всеми деловыми предприятиями господина Каррельяна. Вы контролируете и управляете деятельностью как всей корпорации, так и отдельных предприятий, вы утверждаете бюджет и все связанное с реализацией продукции. Вы также управляете всем личным имуществом господина Каррельяна, занимаетесь вопросами, касающимися капиталовложений, содержания поместья и тому подобным. Условия оплаты самые щедрые, какие я когда-либо видел, так что, я полагаю, вы не станете возражать, но если надо, в этом пункте легко сделать любые поправки.

Карн озадаченно посмотрел на Брента.

— Ты даешь мне…

— Никто ничего не дает, — прервал его Солан и со свойственной всем юристам педантичностью пояснил: — Речь идет об управлении, а не о получении в собственность. Вы просто управляете всеми делами господина Каррельяна до его возвращения.

— До его возвращения, — эхом повторил Карн. Он втянул воздух, показавшийся ему холодным и сырым. В сгущающейся темноте ему на миг почудилось, что он снова находится в Атахр Вин. — Принятие Обета. Ты отправляешься за ним.

— К дьяволу Принятие Обета, — прорычал в ответ Брент. — К дьяволу Эстона, и Имбресс, и все Министерство разведки. — Каррельян снова замолчал, как тогда, в Атахр Вин, ощутив в себе кипящую ярость, но голос его, напротив, стал негромким и холодным. — Пусть они все провалятся, и вместе с ними Чалдис и Индор. Я отправлюсь за ним.

В мозгу Брента возник образ такой же ясный, как и преследовавший Карна, — лысый череп с бусинками пота, зрачки расширенные до такой степени, что радужка кажется только узкой темной линией. Ухмылка.

Галатин Хазард отправится, чтобы найти убийцу по имени Хейн.

А найдя, он отрубит ему ноги.