"Сокрытые-в-тенях" - читать интересную книгу автора (Гомонов Сергей:)
9 часть. Мелодия дня
И Аня замерла, не в силах пошевелиться. Перед нею в чешуе миллионов огней возлежал огненный град Москва, раскинувшись на семи горах и пристально вглядываясь неоновыми глазами в лица ночных жителей. Вот в пойме на левом берегу реки гигантский колизей Лужников, чуть в стороне — монастырь, вот стрелы-ожерелья шоссе и метромостов, а вон, вдалеке в неясных отсветах Комсомольского проспекта вздымают свои древние головы соборы и башни Кремля.
Костя не мог отвести глаз. Он все смотрел и смотрел, как его таинственная гостья, будто молясь, тянет худенькие руки к небу, что-то бормочет, озирается и снова, и снова призывает кого-то из тяжелых осенних туч, придавивших город к мокрой земле.
Их обоих ждали, но Косте не хотелось торопить Аню; он чувствовал, что эта необычная девушка не рисуется, а совершенно искренна в каждом своем движении.
— Она у тебя романтик! — усмехнулась Вера, похлопав приятеля по плечу. — Хотя даже я иногда удивляюсь, до чего здесь может быть красиво…
— Почему — «даже»?
— Потому что по своей самонадеянности я всегда считала, что знаю этот город вдоль и поперек и что нет в нем от меня никаких тайн. И однажды Москва щелкнула меня за это в нос. В какой-то миг она вдруг изменилась вся, до неузнаваемости, вот как сейчас… И это была уже не рекламная Москва наших дней, суетливая и пошлая. Она показала себя Москвой всех царей, всех поэтов, писателей и художников, которые ее воспели, первопрестольной, великой, как Екатерина, загадочной и… другой, совершенно другой — а какой другой, невозможно объяснить. Это словно путь в другое измерение.
Вера охнула и прикрыла губы ладонью.
— Красиво сказанула, — заметил Анатолий с высоты своего роста.
Вера широко раскрыла глаза и с ужасом посмотрела на него:
— Что за галиматью я сейчас несла?! Ваня, и ты слышал?
— Ты о чем? — на всякий случай уточнил Винни-Пух, втайне побаивавшийся женской непредсказуемости и обидчивости.
— Я что-то заясняла?
— Ну было немного, толкнула речь в стиле «дорогая моя столица, золотая моя Москва», но ничего личного! А у тебя… того? Провалы в памяти, да?
Блондинка кашлянула и сказала себе самой, что надо лучше высыпаться.
Тут Аня развернулась и по жухлой траве газона подошла к ним.
— Всё, — сказала она. — Теперь я знаю…
Народу на Андреевских прудах было уже порядочно. Костя заметил, что в этом году на праздник прибыло великое множество телевизионщиков. Рабочие вовсю выставляли свет, операторы подыскивали удачные ракурсы, а иные члены съемочной группы и подавно занимались черт те чем, болтаясь под ногами у занятых делом, командуя и поругиваясь. Видимо, это были их мелкие боссы. Таких Костя и его друзья называли «боссёнками», но таким приходилось подчиняться и ему, и Толику с Ваней, и даже независимой с виду Вере.
Диким смотрелся парк, мрачным и очень подходящим для готовящегося празднества. Ландшафт здесь был неровным, холмистым, заросшим «пьяными» деревьями и каким-то неправильным. Грезившая родным Кавказом, Аня не могла взять в толк, почему эти невысокие в сущности холмики здесь зовут горами. А еще она время от времени начинала думать о Дине, которую, по собственным ощущениям, она как бы даже и предала, так запросто согласившись ехать с незнакомыми людьми на «нечестивый» праздник. Но таким ясным, таким отчетливым до сих пор оставался тот окрик: «Иди!» — и будто кто-то толкнул ее в спину.
И скоро, невероятно скоро выросла на поляне громадная эстрада под открытым небом. Она была похожа на раскрытую раковину моллюска.
Пяти лет Аню возили в город. Это был какой-то праздник или даже ее день рождения. Кажется, они гостили тогда у дальних родственников со стороны матери, и детей в том доме тоже хватало. Их всех — и Аню с сестрами, и хозяйских ребятишек — повели в главный парк города. До страшных времен оставались считанные годы, и парк медленно дичал, уже почти заброшенный и малолюдный. Сломанные карусели, закрытый Зеленый театр и поросшие тиной пруды с большими черными черепахами и выжившими лебедями не так отпечатались в душе Ани, как та эстрада и круглая площадь, огороженные красивым, но запертым на большой висячий замок забором. Изящной ковки, кое-где он поржавел и начал ветшать. Ухватившись за прутья ограды, Аня с сестрами и детьми родственников разглядывали старую сцену; и девочке до щемоты было интересно, что же кроется внутри «раковины», откуда очень давно, еще родители были молодыми или даже маленькими, как они теперь, выходили выступать артисты.
Аня открыла глаза. На сцене уже монтировали софиты.
— Идем в палатку переодеваться! — шепнула Вера.
Еще полторы минуты назад зная, что именно так все и будет, Аня покорно пошла за блондинкой. Где-то на другом берегу озерца выстрелили в воздух маленькой зеленой ракетой. Она робко взлетела, в какой-то миг задержалась на пике своих возможностей и — сгорая, понеслась вниз, точно насмерть пораженный Икар. Ане стало жалко ее — может быть, потому, что мысленно она сейчас взлетела вместе с нею над черными провалами Андреевских прудов, над церквями Иоанна Богослова,[6] Воскресения и Андрея Стратилата, над пошатнувшимся старым лесом.
Возле палатки их ждал высоченный и очень худой Дракула в черном парике с непременным мыском волос на лбу, вставной клыкастой челюстью и черном плаще с алой изнанкой. Дракула этот был не страшным, скорее смешным, а под слоем белого грима и черных теней прекрасно угадывался Анатолий. Пузан же Ваня смеха ради нарядился скелетом: на черном свитере и трико белели аппликации в виде человеческих костей.
 |
— Ты все? Наши дамы вернулись! — громко высказался Дракула.
Тогда палатку покинул Костя в длинной темной хламиде, усеянной золотыми звездами, и широкополой шляпе с острым, но сильно примятым набок верхом. В руках у него был дед-морозовский посох, да и борода на резинке вполне могла принадлежать тому же персонажу. Вера в шутку оттянула ее и отпустила.
— За сегодняшний день я вижу вас другим уже третий раз, — тихо сказала ему Аня, проходя мимо.
— Да! Бя-да, бя-да! — стариковским голосом отозвался Костя. — Ходют тут, топчут! Пожарных одних тьму-тьмущую прислали!
Вера пригнулась и вслед за Аней вошла в палатку.
— Зачем пожарных? — не поняла Аня.
— Так праздник-то ого-го! Огненный праздник! Мы, хэллоуинцы, нечисть еще та, нас хлебом не корми, дай что-нибудь поджечь. Церковь какую-нибудь!
Надевавшая что-то серебристое, Аня обернулась:
— Тут правда рядом три церкви?
— А, уже углядела? Да, тут рядом Андреевский монастырь! — Вера все копалась в сумках и отвечала отрывисто, быстро. — Черт, да где ж оно? Вечно этот Костян все переворошит!
— И как же это? — Аня пригладила на голове зеленовласый парик. — Монастырь, а рядом черти, вампиры, ведьмы…
Блондинка фыркнула и спокойно пожала плечами:
— Но ведь и нынешние священники сколько угодно тусуются на телевидении в разных ток-шоу… Им никто не мешает.
— Это называется «Взаимопроникновение противоборствующих структур, или Знай врага в лицо!» — донесся снаружи голос Толика.
— А ты не подслушивай, упырюка, не подслушивай!
— Так ты бы еще громче кричала, может, и на том берегу тебя не стали бы подслушивать!
Вера отмахнулась и попросила Аню, уже полностью готовую к выходу, посветить фонариком, чтобы она смогла как следует накрасить глаза и начесать волосы. В палатку просунулась чья-то физиономия. На ней была маска из фильма «Крик» и черный капюшон. Она тоже не выглядела пугающей.
— Что, девчоночки, — пробасила физиономия хриплым голосом, — анекдотик?
— Валерка, пошел вон! — взвизгнула Вера, ни на секунду не прерываясь в своем занятии.
Вместо того чтобы пойти вон, загадочный Валерка невозмутимо продолжал:
— Почему в XXI веке ведьмы по-прежнему летают на метлах? Ответ: у пылесосов недостаточно высокие аэродинамические показатели! Ладно, я исчез. Встретимся на тусовке, — и за пределами палатки добавил: — Русалка — во! Вы ее из пруда выловили, что ли?
Вера окинула Аню придирчивым взглядом:
— Гм… А он прав!
— Насчет чего?
— Из тебя получилась классная русалка!
И на улице ее слова подхватил нестройный хор из трех мужских голосов, едва попадающих в ноты и совсем выпавших из ритма:
— Упырь и русалка — они, если честно, не пара! Не пара! Не пара!
— Вот дураки! — прыснула Вера. — Вы похожи на строй безголосых солдат, над которыми измывается прапор! Ну все, русалочка, пойдем праздновать!
Сцена была завешена черно-золотистыми драпировками из тонких-тонких тканей. Они призрачно колыхались под струями направленного ветра из-за кулис. От верха «ракушки» до самой сцены на заднем плане была протянута паучья сеть из толстой веревки, а в центре плетения сидел реалистичный мохнатый паук размером с теленка. Ветер слегка покачивал и его, отчего казалось, что муляж вот-вот спрыгнет на голову ведущему, который в строгом смокинге, но совершенно клоунском разноцветном колпаке в клетку рассказывал многочисленной публике историю праздника.
Вокруг площади, в которую на одну только ночь обратилась поляна заповедника, лепились трейлеры с забегаловками, полными различной снеди, возле них ослепляли изобилием длинные фуршетные столы, убранные черно-оранжевыми скатертями — это, понятно, для прессы. На каждом мало-мальски свободном участке суши непременно светился фонарь из тыквы.
— Жил-был в Ирландии фермер по имени Джек. И сильно он любил выпить… — тут ведущий хохотнул, сбившись на апарт: — А может, это кто-то из наших был, если сильно любил… — он щелкнул себя по горлу, и публика засмеялась, некоторые подняли повыше банки с пивом, чтобы не только выказать согласие с конферансье, но и позлить милицейских, злых и сонных, вынужденных смириться с усилением в честь Хэллоуина. — Но не только выпивохой был наш Джек. Имелась у него и другая вредная привычка: он был игрок! Явилась к нему Смерть — он обыграл ее. За ним пришел сам дьявол, но Джек обставил в карты и его. Тогда Князь Тьмы пообещал, что сделает Джека бессмертным, только в обмен заберет у него голову. На что пьяница легкомысленно согласился. И вот пришло время Джеку помирать, а его ни в рай, ни в ад не берут. Только сатана выбрался из преисподней и оторвал, как было обещано, голову должнику. Пришлось Джеку вместо головы надеть фонарь из тыквы с полыхающими углями внутри и бродить неприкаянным по всему свету, пугая припозднившихся похожих. А виден он становится тридцать первого октября, в день своей несостоявшейся смерти — на Хэлло-о-о-оуин!
Толпа завизжала и зааплодировала.
— В День всех Святых Джек прорывается к нам через границу миров и вместе с духами умерших и нечистой силой наведывается к живым… к
Аня оглянулась и отыскала глазами волшебника в звездной мантии. Он слегка помахал ей рукой и улыбнулся в седую бороду.
А на сцену уже высыпал батальон бабок-ёжек. Тряся лохмотьями, они обступили беднягу Джека и под музыку из старого мультика о летучем корабле стали отплясывать вокруг него то ли рок-н-ролл, то ли буги-вуги.
Подогреваемая выпивкой публика веселела с каждой минутой. Несколько доморощенных ведьмочек и «королев тьмы» старшего школьного возраста спонтанно организовали кружок танцев под сценой и поддерживали бабок-ёжек, выделывая зажигательные коленца и вереща.
— Дьявольская лотерея! — прокричал кто-то в микрофон. — Приз держится в большом секрете!
И то громадное устройство, что в самом начале праздника разносило над площадью резаную золотистую фольгу, теперь выдуло из своих недр сотни маленьких плотных билетиков. Один достался и Ане — сам лег в руку. Она так и стояла, не зная, что с ним делать дальше. Обнаружив Анино замешательство, Вера подалась к ней.
— Вот тут нужно монеткой стереть защитный слой. У меня пусто. Мальчики, а у вас?
— У меня тоже ничего, — отозвался Костя.
— И у меня… — посетовал Толик.
— Зеро! — со вздохом заключил Иван.
— На, стирай тоже! — блондинка сунула Ане пятидесятикопеечную монетку.
Оттанцевавшие бабки-ёжки уже кланялись, уже покидали сцену, оставляя Джека, оставляя ведущего и публику.
— Но история Джека — это еще не самое главное в Хэллоуине! Она прикрепилась к нашему празднику в поздние времена, в христианскую эпоху. А за много столетий до этого кельты отмечали конец сбора урожая и наступившую власть зимней тьмы. Друиды разжигали костры, — (по бокам сцены красиво полыхнуло, повалил дым), — и начинали гадания в ночь великого праздника Самайн! — ведущий медленно повел рукой над головами слушателей. — Кажется… кажется… Нет! Я не ошибаюсь! К нам на огонек заглянул сам Эгрегор[7] Тьмы! Ну что ж, похоже, наш огонек показался ему ярче или приветливее адского! Приветствуем, ваша темность! Приветствуем!
— Мы в восхищении! — провизжали ведьмочки из подтанцовки.
— Ну, что там у тебя? — полюбопытствовала Вера, заглядывая в билетик Ани. — Ага, там что-то есть!
— Написано «черная метка», — рассеянно прочла та, больше следя за происходящим на сцене. — Тут еще есть череп, кости и молния…
— Анютка, а ведь ты, похоже, выиграла в лотерее! — тщательно вертя билет перед глазами, заключил Толик.
Никто из них не заметил уставившегося на Аню объектива телекамеры 66 канала.
И артист, переодетый Люцифером, провозгласил:
— Начинаем дьявольский розыгрыш лотереи! Тот, кто найдет на своем билете вот такой знак…
На большом экране за сценой вспыхнула и погасла черная метка с черепом и скрещенными костями.
— …должен будет поднять руку повыше! Итак-итак-итак! Кто?
— Я его узнала! — зашептала Вера. — Это же Андрей Кашин!
Джек заплясал, изображая пик нетерпения, и блондинка толкнула Аню в бок:
— Везучая! Поднимай руку! Эй! Эй, там, на сцене! Вот она выиграла, у нее билет с костями!
— И с Костями! — скаламбурил Иван, уже с насмешкой подмечая взгляды приятеля, время от время бросаемые на Аню.
— Иди лучше ты, — попросила Аня Веру, однако та насильно вытолкнула ее из толпы.
— А-а-а, русалочка! Ну так плыви, плыви сюда, крошка! Не обидим! Аплодисменты русалочке!
Между Люцифером и Джеком возник ведущий с круглым аквариумом в руках, и Аня испугалась, что сейчас ей подарят какую-нибудь диковинную рыбу или рептилию и ей придется с ней мучиться. Но аквариум оказался полон таких же билетиков, какие участвовали в розыгрыше.
— Хороша! — повелитель тьмы, или Андрей Кашин, если Вера не ошибалась, галантно подал ей руку, помогая подняться на сцену, а там заставил покружиться, придерживая за кончики пальцев. — Настоящая русалочка, не так ли? А? Кто мне там что-то кричит из зала? Дайте ему микрофон!
Толпа немного расступилась, и карточный король четырех мастей крикнул в микрофон:
— Ну, раз ты сам сатана, то и возьми русалку в сауну туда, к вам! Будет в бассейне плавать!
— Самый смелый, да? — зловеще замедляя свою речь, обычно скачущую, словно кузнечик по полянке, переспросил Кашин. — А давай лучше я тебя заберу в сауну! В качестве растопки! Идет?
Публика захохотала, и карточный король снова затерялся за спинами.
— Итак — вот билет нашей прекрасной русалки, и на нем во всей красе видна черная метка!
Он дьявольски расхохотался и подвел Аню к аквариуму.
— Для счастливчика мы изобрели ужасное испытание! — объяснил Люцифер-Кашин. — Он должен вытянуть жребий и исполнить предначертание судьбы! Опускай руку в этот магический сосуд, русалка!
Аню вдруг заколотило. Она почувствовала каждый из впившихся в нее объективов — телекамер и фотоаппаратов. Ей захотелось провалиться сквозь сцену прямо сию секунду.
Грохнули фанфары. Ведущий торжественно поднес к Ане аквариум, и дрожащей рукой она выхватила было еще один билетик, однако выронила его, а затем снова подняла из кучи других, в точности таких же.
— Что вы говорите? — внимательно прислушался Кашин и тут же сунул ей микрофон под нос.
— Я говорю, что как на экзамене, — пробормотала Аня, но, услышав свой голос в усилителях, шарахнулась в сторону.
— Ах, да не бойтесь вы так! Всё пройдет, как сказали мудрецы Соломону, ха-ха-ха! Ну и что вам задали на дом фанты преисподней, русалочка? А-а-а! Это крайне интересно! Чтобы получить главный приз праздника, игрок должен пройти испытание музыкой…
— Билана ей включите для испытания! Пусть мучается! — выкрикнул кто-то, и публика согласно загоготала.
— Петь должен сам испытуемый! — объяснил Кашин, и глазом не моргнув. — И не что-нибудь про ёлочку и Новый год, а то, что повелел жребий!
Ане стало дурно. Она не могла больше находиться в поле зрения стольких людей. От ледяного пота под накидкой к ее спине прилип капрон карнавального платья, и ей стало еще холоднее.
И вот она увидела рядом с телекамерой 66 канала великолепного вампира. Это был всем вампирам вампир! Не какой-то там лубочный Дракула в исполнении Толика и еще трех-четырех десятков присутствующих парней, а самый настоящий — притягательный, отталкивающий, прекрасный и жуткий. Сам Носферату!
Аня успокоилась и согрелась, будто ее окатило теплой водой из душа. Знание пришло мгновенно, целиком. Теперь она понимала, что нужно спеть и как это спеть. А из колонок уже сочился медленный и тревожный мотив.
Криво ухмыльнувшись, Носферату сложил руки на груди.
— «Рухнул мир, сгорел дотла, соблазны рвут тебя на части»…[8] — даже не задумываясь, запела Аня, держа микрофон естественно и уверенно, будто делала это каждый день.
Вера взяла Костю под руку:
— Она что, певица?
— Н-не знаю… Подожди, Вер, дай послушать!
Тогда Носферату, взмахнув перед камерой полою черного плаща с пелериной, поднялся к Ане на сцену. Публика засвистела и зарукоплескала, признав кого-то известного под маской кровопийцы.
Аня подняла глаза, и Носферату с холодной улыбкой пригласил ее на танец.
«Играй!» — вспыхнуло в ней.
Как завороженные следили Костя и компания за танцем вампира и русалки.
Опустив микрофон вниз на время проигрыша и глядя на собственный локоть, Аня слушала, о чем ей толкует партнер. Если бы шелк умел говорить, он говорил бы голосом этого мужчины.
— Люди сами виноваты в том, что становятся вампирами! — вкрадчиво сказал Носферату, наклоняясь к ее уху.
Не подняв ресниц, та усомнилась:
— Разве так?
— А разве не так? — он хозяйским жестом отвел ее зеленую челку со лба и рукой, на указательном пальце которой холодно сверкнуло кольцо-коготь, приподнял лицо Ани за подбородок. — Посмотри на меня!
— Не хочу!
— Тебе только так кажется. Посмотри!
Она ударила его по руке и отпрянула с ледяным взглядом:
— Вы забываетесь!
Носферату обрадованно расхохотался:
— Вот и ответ, прекрасная русалка! Обрати внимание: у тебя был выбор, и ты…
— Я поняла, о чем вы будете толковать. Вы еще не поднялись на эту сцену, как я знала, что вы скажете: «
На его смертельно бледном лице мелькнуло не удивление, нет, но какое-то подобие его. Словно он и ожидал услышать от нее эти слова, но только вообще, не именно сейчас. Носферату вгляделся в Аню.
— У тебя был выбор, и ты его сделала. Поэтому ты здесь сейчас, а я рядом с тобой. Всё есть выбор, так почему…
— Выбор выбору рознь. То, о чем сказали вы, несет в себе какой-то порочный посыл…
— Вот как? — вампир вздернул бровь и угрожающе оскалил клыки; девушка могла бы поклясться, что они у него не вставные.
Аня отступила от него из-за необходимости допеть последние строчки песни и под финальные аккорды, снова опустив микрофон, договорила на ухо собеседнику:
— Кто посмеет взять на себя смелость быть роком для ближнего своего?
— Кто? — Носферату усмехнулся. — Кто угодно! Маньяк в подворотне, кучка скинхедов за углом, члены призывной комиссии, армейские «деды»…
— Это какая-то больная логика! — быстро возразила Аня. — Такого не должно быть…
— Но это есть!
— Смертный не смеет испытывать другого смертного! У него нет для этого полномочий свыше!
— Он сам взял на себя эти полномочия. И потому сам отвечает за все свои поступки и за свой выбор! Впрочем, теория ваша интересна… по-своему. Но нежизнеспособна. Благодарю за танец, леди! — он высокопарно облобызал ее кисть, а когда зрители захлопали, степенно спустился вниз и послал затем Ане три воздушных поцелуя.
— Если судить по уровню шума… — начал было ведущий, но Кашин-Люцифер перебил его:
— Если судить по уровню шума, наша русалочка выиграла главный приз сегодняшнего конкурса! Мотоцикл — на сцену!
В облаке сизых выхлопных из-за кулис выскочил байкер на черной «Ямахе».
Вера запрыгала, как сумасшедшая, и захлопала в ладоши:
— Надо же! Надо же!
— Классный мотик… — заметил Валера-Крик, уже снявший маску и оказавшийся невероятно конопатым мужичком с телячьими ресницами и хитрющими глазами сатира. — Это я наколдунил вам удачу, детки! Благодарите дядю Лерыча!
— Угу, и часовню тоже ты развалил! — Костя похлопал его по плечу. — Свободен!
— Ну прокатиться-то дадите?
— А ты Аню об этом и спроси.
— А ты с ней… разве не… нет? Не вместе?
Костя покачал головой, и Валера в развевающихся черных одеждах понесся домогаться «Ямахи» у ее новой хозяйки.
— Вот так! — сказала Вера Косте. — А ты не щелкай клювом. В большой семье, как известно…
— Какой-то странный сегодня Нагафенов, — не дослушав ее, сказал тот. — Может, его бродячий вампир искусал?..
Шум на площади постепенно стих.
Валера все оглядывался на оставленную у палаток «Ямаху», красиво мерцавшую в отблесках костра, и посасывал баночное пиво. Остальные сидели вокруг огня и завороженно внимали танцу пламени.
— Всё! Пора идти гадать! — Вера решительно поднялась с бревна и шагнула за пределы света, в темноту. — Друиды мы, аль не друиды?
— Мы ошалелые полуночники! — зверски зевая, ответил толстячок Иван. — Может, лучше на боковую? Всю неделю мечтаю выспаться…
Толик не выдержал:
— А тебе-то кто не давал?
— Кто! Вдохновение!
— А ты его в следующий раз палитрой отполируй. А для верности этим своим… мольбертом гаси!
— Пол-литрой пусть полирует, — вмешался Валера, пожирая взглядом переодевшуюся в обычную, Верину, одежду Аню. — И еще кое-кем, не при дамах буде сказано!
Аня сонно моргала и клевала носом. Казалось, она в своих раздумьях совершенно забыла о том, что ее окружают люди. Костя осторожно подставил ей плечо, но тут из палатки с диким воплем вылетела Вера:
— О господи боже мой! — она обмахивала себя руками с таким выражением на лице, словно на нее одежду забралась целая стая пауков. — Там кто-то был! Там кто-то был!
— Где? — с набитым ртом спросил Толик.
— В палатке! В палатке! О-о-о-о! Какой кошмар!
Мужчины бросились проверять, не забрался ли туда какой-нибудь приблудившийся жулик. Вера села к костру и прижалась боком к равнодушной Ане.
— Представляешь, ставлю я зеркало, в руке фонарик, навожу луч на свое отражение… а
— Это хорошо… — флегматично протянула Аня.
— Чего хорошего?
— Ты считаешь, что без отражения лучше?
— Да тьфу ты! Не отражение!
— Чем жуткая?
— Тем, что выглядела, как мертвая!
Аня пожала плечами:
— Так вы же сами решили отмечать праздник всех святых. Вот они к вам и приходят, на зов.
— Ой, перестань ты прикалываться, Анька! У меня и так мороз по всей коже! Чего бы им здесь искать? Надо думать, не самое лучшее место во вселенной…
— Но вы же сами призвали их!
Вера всмотрелась в ее глаза.
— Подожди-ка! Так ты считаешь, что если мы что-то делаем все вместе, то можем сотворять всякую всячину?
— Я не знаю…
Аня откровенно пошла на попятную. Взгляд ее потух, а сама она привычно съежилась и стала похожа на малолетнюю девчонку.
— Никого там нет! — доложил вернувшийся Толик.
Остальные уже рассаживались на свои места у костра.
— А в зеркало не смотрели? — осторожно уточнила Вера.
— Зачем мы стали бы смотреться в зеркало в темноте? Мы ж не девушки! — Валера гыгыкнул и пожевал зубочистку.
— Потому что в нем кто-то был! В зеркале!
— Так, — толстячок Ваня открыл банку пива, — кажется, Сириусу пора налить!
— Значит, вам всем слабо сходить и посмотреться в зеркало, да? — продолжала дразнить их блондинка, но пиво из рук Винни-Пуха приняла и пригубила.
— Нет, просто я знаю, кто там! — отозвался Костя.
Толик заржал, подхватывая:
— И я! «От улыбки лопнул бегемот»…
— Не оно! — Костя пошевелил пальцами перед лицом и заунывным голосом продолжил: — Это оно, жуткое, но симпатичное! Оно подкрадывается сзади, особенно если ты втихаря от всех точишь у зеркала что-то вкусненькое, кладет тебе руки на плечи и говорит загробным голосом: «Трик о трет!»[9]
— Не ори ты так, Костик! — простонала вздрогнувшая Вера. — Не на сцене! Если ты такой смелый — иди и посмотри сам. Но не говори потом, что я не предупреждала! Если выйдешь обратно…
— Ладно, схожу.
— Я там свечу оставила. У зеркала. Ты ее зажги и посмотрись.
— Спасибо, я разберусь.
Костя улыбнулся и нырнул в палатку. Верка — актриса никудышная, и розыгрыши у нее не получались никогда. Но на этот раз она, кажется, не переигрывала, а действительно испугалась.
Сначала в палатке что-то зашелестело. Это было неприятно. Костя поежился, включил фонарик и в его свете зажег свечу.
Тени и свет запорхали по внутренности палатки. В углу по-прежнему лежало два свернутых рулоном и для сохранности обмотанных целлофановой пленкой спальных мешка. Возле большого зеркала громоздились выпотрошенные рюкзаки. И всюду, где только возможно, висели на «плечиках» карнавальные костюмы.
 |
Костя медленно втянул воздух и медленно же, с чувством, выдохнул. Пламя свечи задергалось в конвульсиях, готовое вот-вот погаснуть, а изо рта вырвался пар. Холодно. И, пожалуй, в палатке даже холоднее, чем снаружи.
Он мельком взглянул в зеркало, после чего обмер. Вера их не разыгрывала: за спиной у него действительно колыхался дымчатый женский силуэт. Костя дернулся и быстро посмотрел за плечо. Там никого не было, но силуэт в зеркале остался на месте. Мало того: Костя заметил, что его собственный силуэт в отражении начал источать какой-то мягко-рыжий свет. Это выглядело, как солнечная корона при полном затмении — и красиво, и чертовски непривычно.
— Кто здесь? — лишь бы услышать свой голос, спросил он.
— Ты здесь, — ответило нечто прямо у него в ухе.
— А ты кто?
— И я «кто», и ты «кто». Но я всегда останусь «кто», а ты превратишься в «что».
Женский силуэт чуть переместился за его правое плечо.
— Загадки Сфинкса? — заставил себя улыбнуться молодой человек; сказать, что ему было не по себе — это утаить главную часть айсберга под водой. Но Костя собрал остатки самообладания и взял себя в руки.
— Хочешь погадать? — ответно улыбнулся голос.
— Вроде как положено. Так, по крайней мере, сказала Верка.
— Тогда спрашивай.
— А разве не ты будешь спрашивать?
— Если я начну тебя спрашивать, мы не разойдемся до утра, а ты не ответишь ничего. Поэтому не упускай возможности. Спрашивай.
— Ну ладно… — он нервно почесал за ухом и передернулся. На вид сущность казалась безвредной, даром что жуткой, но кто их, этих лярв или как там их называют эзотерики, разберет. — Так всё же кто ты такая?
— На это я уже ответила.
— Я не понял, — пришлось признать Косте.
— Твоя забота. Я сказала достаточно.
Он замолчал. Встревоженность медленно уходила. Ему стало казаться, что это просто сон. Может быть, так справлялась его психика с потусторонним явлением.
— Гадать так гадать! — наконец-то решился Костя. — Еще бы вот только знать, как это делается. А то последнего друида, боюсь, отправили к вам, туда, тысячи полторы лет назад…
— Не болтай.
— Прости, понесло. Ладно, вопрос: что меня ждет в будущем? Этот вопрос задают все время, да?
— Это чересчур пространный вопрос. О каком именно будущем ты хочешь услышать? О дне своей смерти?
— Нет. Это пусть остается тайной.
— Можно подумать! Так о чем? Что произойдет с тобой через минуту? Через час? Завтра?
— Завтра! Да! Пусть завтра!
Существо слегка двинулось (пламя свечи запрыгало) и усталым голосом произнесло на ухо Косте:
— Завтра ты поедешь с девушкой по адресу, который ей нужен, вы найдете дом и расстанетесь с нею.
Костя вздохнул:
— Это я и сам знаю…
— Конечно! А что хотел ты?
— Тогда скажи, кто эта Аня и что с нею произошло?
В ответ послышалось недовольное восклицание. Он поднес свечу поближе к себе. Сущность действительно была раздражена:
— Зачем спрашивать о том меня, если сам можешь узнать из первых рук?
— На тебя не угодишь! Ну, неудобно мне допрашивать ее!
— А меня — удобно! Как я могу ответить на то, чего не знаешь ты сам?!
Костя растерялся:
— Ну а в чем же тогда смысл гадания, при котором я сам знаю ответы на свои вопросы?
— Не скажи! Знать-то ты знаешь, а вот поди достучись до тебя! Иногда и сном тебя донимаешь, и в реальностями совпадениями — не-е-е-ет! Куда там! Непроходимый пень! Пока есть такая возможность — ты пользуйся, спрашивай!
— Хорошо, — он стал прикидывать, как вписаться в поставленные рамки, и не нашел ничего лучшего, чем спросить: — А будет война?
Призрак тяжело вздохнул:
— Нет, ты неисправим…
— Ну, хорошо, хорошо! Что меня ждет в моей профессии? Я имею в виду…
— Понятно, что ты имеешь в виду! Ничего тебя в ней не ждет.
Костя увидел театральные кулисы, себя со стороны, лежащего на задней части сцены в «роли» трупа, и рукоплещущего зрителя, которому кланяются ведущие актеры труппы. А он сможет встать только тогда, когда опустится занавес…
— Так и будешь играть разных хмырей в эпизодах, а театре своем от статиста уйдешь недалеко, и никому раскрытие твоих талантов не понадобится, не обольщайся.
— Блин. Ой, прости! Вырвалось. Нет, но я ведь вполне объективно рассматриваю свои способности. Я, конечно, не Ростислав Плятт…
— Далеко не Ростислав Плятт! — ввернула сущность.
— …но и не вопиющая бездарность!
— Словом, ни рыба, ни мясо. Это я шучу. Но ты ведь сам понимаешь, что нужно быть или Ростиславом Пляттом, либо чьим-то родственником, чтобы тебе давали нормальные роли в хороших фильмах. Да, и почему ты считаешь, что нельзя сделать шедевр из эпизода?
— Я так не считаю. Но ведь не в сериале же про постреляшки-потрахушки, прости за выражение. У меня там и текста нет…
— Не оправдывай свои слабости, лицедей! Лицо тебе зачем в таких случаях? Ладно, соглашусь. Играешь ты там в полную силу, без халтуры. Хорошо играешь. Но не на тех, не на ту публику этот фильм рассчитан, которая твою игру заметит и оценит. Это фильм для быдла, а быдлу шедевры не нужны. Вот и не рассчитывай на светлое будущее в этой профессии и в этой стране — нет его у тебя. Если хочешь порадовать душу — займись чем-нибудь другим, а это оставь для заработка.
— Но я не смогу без театра! Пусть даже в основном это роли «трупов»…
— Тогда смирись.
— Хорошо, смирюсь. Не боги горшки обжигали, кому-то надо играть и «трупы».
— Молодец! Так держать! Утешься этой отговоркой, она так идет слабохарактерным слюнтяям!
— Да хватит уже душу из меня рвать! — возмутился наконец Костя, забыв, кто перед ним — точнее, кто позади него.
— Так ты сам приперся и начал спрашивать! Тебя никто не приглашал. Не нравится — иди отсюда!
— Хорошо. Ладно. Но ты только подскажи, намекни — кто такая Аня?
— Опять двадцать пять! Я не могу отвечать на вопросы, ответа на которые не знаешь ты сам! — упрямо повторило отражение уже его собственными губами.
Свет вокруг силуэта Кости угас, но к тому времени существо уже совсем растаяло, и по странному совпадению потухло пламя свечи, густо задымившись и затрещав.
— Ну так кто же ты? Это-то я должен знать или как?
— Душ-ш-ш-ш-а-а-а! — выдохнул сквозняк.
Раздвинув полог, в палатку заглядывал настороженный Толик:
— Ты как тут? Живой?
Костя не сразу переключился с мистики на реальность. Его будто вытащили из волшебного сна, который он так хотел бы досмотреть!
— Долго тебя не было! — признали остальные у костра, когда они с Толиком вернулись из палатки.
— Ну что там за полтергейст был? — пробасил Валера, за время отсутствия Кости успевший подсесть поближе к Ане, однако та, игнорируя его намеки, опустила голову на плечо Веры и задремала.
— А вы что-нибудь слышали? — осторожно уточнил Костя.
— Да нет. Наоборот. Как в танке после взрыва, — Толик хлебнул сока прямо из пакета-тетрапака. — Вот я и заглянул проверить, живой ты там или как.
Костя быстро взглянул на Аню.
— Пожалуй, я отведу ее в палатку. Что человека мучить?
Но Аня спала уже так крепко, что ему стало жаль ее будить. Удивившись легкости худенького тельца, Костя поднял девушку на руки, отнес в палатку и уложил там в спальный мешок, а для верности прикрыл сверху шерстяным одеялом.
Аня спала, и лицо ее было светлым.
Диана встретила их угрюмо.
— Нагулялись?
Аня показала ей пакеты с только что купленными вещами.
— Ну, спасибо, конечно, да что-то вы долго! А ты преобразилась. Я и не думала, что ты такая красавица! Теперь понимаю того твоего джигита…
— Дина…
— Ладно. Молчу. Всё, ушла переодеваться, в комнату не заходить!
— Ты что-то говорила? — Костя выглянул из кухни, где пытался на скорую руку приготовить что-то похожее на омлет.
Перед поездкой по магазинам, еще на Воробьевых горах, они договорились обращаться друг к другу на «ты».
Аня покачала головой и пошла следом за ним.
— Дай-ка лучше я, — сказала девушка, отстраняя его от плиты, — а ты лучше сядь и что-нибудь расскажи.
— Ладно. А что тебе рассказать?
— Про кино, может? Какие-нибудь актерские байки?
Аня привычными, затверженными с самого раннего детства движениями расправлялась с продуктами, и кухня ожила.
— Да ну его, кино это, — помрачнев оттого, что вспомнился ночной разговор, махнул рукой Костя. — Лучше о чем-нибудь другом. Ты рыбалку, например, любишь?
— Никогда не пробовала.
— О, ты что! Такой кайф! Но только для тех, кто может рано вставать! Я с Поволжья, из Астрахани. Отец меня вот с такого возраста приваживал к рыбалке. Иногда ездили на Каспий. Там тюлени водятся.
— Настоящие?
— Да я тебе отвечаю! Один раз батя пошел поплавать, а мы с мамой и сестрой Ленкой остались на берегу. Доплыл он до косы, нам оттуда рукой машет, а Ленка его фотографирует. Тут вдруг глядь — а с ним рядом еще одна башка вынырнула. Мы издалека не поняли, кто это, думали, что ныряльщик. А это тюлень. Кстати, они кусаются. И как погнал этот тюлень батю к берегу! Нам и страшно, и смешно…
Аня засмеялась и включила наполненный чайник. Кухня наполнилась замысловатыми, нездешними ароматами.
— Не искусал его?
— Нет, немного пугнул только и все. У нас дома, в Астрахани, эти фотки есть. Правда, руки у Ленки кривые, но разглядеть тюленя все-таки можно.
— Ай-яй! Мы забыли купить хмели-сунели!
— Да? А что это такое?
— Очень ароматная приправа, у нас без нее ни одно мясное блюдо не обходилось…
— Да ну прекрати ты! У меня и без нее уже слюнки текут, зачем нам еще ароматнее? Это теперь называется «зайти на пять минут, перекусить»?
— Не торопи, Костя, не торопи меня, это все быстро!
Он следил за ее ловкими руками с белевшими на запястьях шрамами и продолжал:
— А потом на море был шторм, и много тюленей разбилось об эстакады…
— Что за эстакады?
— Это череда нефтяных вышек в море. Мы с Ленкой потом хоронили в песке мертвых тюленчиков. Очень жалко было.
— А сюда ты когда приехал?
— После школы, поступать. С детства мечта была, обожал в драмкружке играть, но мне все равно говорили, что в Москве в такие вузы конкурс огромный и я провалюсь. И вот, на удивление взял и не провалился. Сам обалдел.
— А квартиру эту ты снимаешь? — Аня указала ножиком куда-то в потолок.
— Ага. Смотри-ка, снова дождь! — Костя отодвинул некрасивую полосатую занавеску и выглянул во двор. Перед самым окном рос большой каштан. Теперь он терял размашистые пятипалые листья и почерневшие ежики плодов. — А я хотел тебя до Остоженки на твоей «Ямахе» прокатить…
— Так мы же ее еще не зарегистрировали в ГАИ… Ой! Костя! — она присела на полусогнутых и медленно положила нож на стол. — Послушай, а я только сейчас подумала: а как же я буду его регистрировать, когда у меня нет никаких документов?
— Может, что-нибудь придумаем…
— Нет. Давай лучше я подарю его тебе.
— Я не большой любитель. Да и ставить его мне некуда, а из-под подъезда украдут в два счета. Если уж так хочешь его куда-нибудь пристроить, лучше дай объявление в Интернет. Снизь цену немного — и у тебя его с руками оторвут.
Аня кивнула и накрыла на стол. Чай был ароматным, будто на травах.
— Что ты в него насыпала, что он такой вкусный? — полюбопытствовал Костя.
— Секрет! Дина!
Он вскинул на нее изумленные глаза.
— Дина, ты скоро? Тебе тарелку доставать?
— Нет! — откликнулась та из комнаты. — Я перед вами поела. Еще дольше катались бы — я бы и поужинать успела! Слушай, а у тебя неплохой вкус! Красивые шмотки, только немного мне тесноваты!
— Ты… ты чего? — выдавил Костя.
Смеющаяся Аня перевела на него взгляд и тряхнула головой:
— Да… вечно ей все не так!
— Кому?
— Динке! Удивляюсь просто: что за человек такой?
Костя незаметно убрал подальше ножик и украдкой посмотрел на вилку в ее руке. Аня уплетала за двоих и, улыбаясь, рассказывала ему «секретный» рецепт чая. Он делал вид, что слушает, а сам то и дело поглядывал на часы.
— Слушай, Ань, я глубоко извиняюсь, память у меня дырявая. Мне ведь сегодня нужно срочно еще в одно место. Давай поторопимся?
— Ну вот! — сразу же сварливо отозвалась Дина из коридора. — Я же говорю, что добраться до Остоженки нам не светит!
Аня поморщилась и быстро доела то, что оставалось в ее тарелке. Она заметила, что в какой-то момент Костя сильно изменил поведение, но не поняла, в чем причина появившейся холодности. В его присутствии девушка настолько утратила бдительность, что предупреждение о будущем за полторы минуты до начала события не возникало и Костина перемена оказалась для нее полнейшей неожиданностью. Аня догадалась, что его спешка «по делам» — всего-навсего отговорка. Ей стало неуютно в его доме.
Снова посторонними людьми они оделись в коридоре под насмешливым взглядом Дины. Ане показалось, что подруга довольна их взаимным охлаждением с Костей. Она решила не разговаривать с подругой. То, что вчера они уехали на Хэллоуин, еще не повод для глупых мстюлек: ее ведь звали, и она отказалась.
Они вышли из подземки и, оставив слева Александровский сад, отороченный кремлевской стеной, направились вверх по Воздвиженке.
Дождь закончился, тучи слегка разошлись. Выпущенное на свободу осеннее солнце пронзило воздух чистыми, но прохладными лучами.
 |
Вдалеке, за храмом Христа Спасителя, проявились очертания гигантской скульптуры.
— Что это там?
— Памятник Петру Первому, — сухо объяснил Костя. — На Москве-реке.
— Неужели он такой громадный?
— Конечно! Это ж Церетели делал, а он малыми формами не утруждается, — он улыбнулся, но тут же, опомнившись, посерьезнел.
Храм приближался. Солнце играло золотом его куполов, светлые стены тянулись вверх, и нельзя было поверить, что еще совсем недавно на его месте была яма, символ скверны, образованный двумя страшными взрывами прежнего храма, построенного еще при царе. И говорили тогда на кухнях коммуналок, шепотом да с оглядкой: «Сначала был храм, потом стал хлам, а теперь и вовсе срам». То, последнее, было адресовано большому городскому бассейну, в который было превращено болото воронки. Говорили еще, что лезет из грязной воды всякая чертовщина, радуясь, что повержена цитадель, защищавшая мир живых от мира иного — неизвестного, а то и опасного. А стоило утопнуть в том бассейне какому-нибудь бедолаге, молва тут же приписывала этой смерти происки нечистой силы. Так оно было или нет — неведомо, но когда на рубеже тысячелетий златоглавый храм опять вознес свои кресты над Древней Москвой, пересуды прекратились. Грязной, замусоренной лужей стала уже сама Москва-река, текущая рядом, мимо Пречистенской набережной, да только изменить это был не в силах даже великий, намоленный дух храма-страдальца.
Аня остановилась.
— Можно я посмотрю? — шепотом спросила она.
Костя неопределенно пожал плечами и отошел в сторону. Всем своим видом он показывал, как сильно ему хочется поскорей сбыть своих спутниц и не вспоминать о них никогда.
— Посмотрю-посмотрю… — ворчала Дина. — Да насмотришься ты на него еще, никуда твой храм уже не денется. Давай сделаем дела, а потом таращись себе на что угодно и сколько угодно.
Аня ее не слышала. А слышала она сотни, тысячи голосов, когда-либо в поклоне и с крестным знамением шептавших молитвы, просящие за родных и близких, чаявших лучшего. Внимала она той беспредельной надежде, которая навечно поселилась в этих местах и не покидала их даже в самые страшные времена.
— Пойдем? — робко позвал Костя.
Остоженка была кривоватой и узенькой улочкой музеев и учебных заведений. Старинные дома причудливым образом перемежались с ультра-современными свидетельствами века XXI — рекламными щитами, автомобилями, электропроводами; изредка в древность вклинивались и новые постройки, не вызывая, впрочем, ощущения диссонанса, а скорее удивляя.
— Вот этот дом! — сказала Дина. — Третий подъезд.
Аня решительно подошла к двери и нажала на домофоне кнопку 118.
Костя ждал в стороне. Он был взъерошенным и нахохлившимся, точно воробей после драки.
На вызов не отвечали долго. Аня огляделась, и тут ее посетило видение — назвать это иначе было невозможно: в соседний подъезд, таясь, заскочила та скандалистка, которая вчера вломилась в квартиру Кости и назвалась Диной. А пряталась она, очевидно, либо от Ани, либо от Кости. Либо от обоих.
— Кто? — вдруг донеслось из передатчика; Аня и Дина вздрогнули.
— Давай! Как мы задумали! — горячо зашептала Дина, подталкивая подругу к двери.
Аня кашлянула и пропищала:
— Добрый день! Будьте добры — Диану Владимировну Сольвейго. Ценное письмо ей.
Несколько секунд длилось молчание. Потом все тот же неприятный женский голос ответил:
— Подозреваю, вы ошиблись подъездом или домом. Во всяком случае, в нашем подъезде такая не проживает.
— Но…
— Девушка, вы в следующий раз узнавайте поточнее адрес у себя на почте! И вообще, у наших почтальонов есть ключи! Убедительно вас прошу больше сюда не набирать! Дверь я вам все равно не открою, а охрану вызову.
И сигнал прервался гробовой тишиной.
Обескураженная, Аня посмотрела на Дину.
— Да… Все еще хуже, чем я думала… — проговорила та.
Слышал разговор с хозяйкой и Костя. На лице его отразилась борьба двух желаний. С одной стороны, он хотел уйти. С другой — испытывал сильную тягу к Ане и совершенно искренне хотел ей помочь.
— Может быть, ты расскажешь мне, в чем дело? — спросил он. — И тогда подумаем, что делать. Тебя кто-то обманул?
— Не рассказывай всего! — успела шепнуть Дина. — Он хоть и пафосный, но какой-то неадекват.
 |
И пока они втроем медленно брели в сторону Красной площади, Аня, стараясь не вдаваться в излишние подробности, рассказала Косте о проблемах Дины и об их побеге из психиатрической лечебницы. Когда Костя, оживившись, уже начал думать вслух, какие шаги им следует предпринять — а было это на аллее Александровского сада — навстречу словно из ниоткуда выскочила пожилая тетка в сером плаще и целой сворой собачонок на поводках.
— Анна Сергевна! — вскричала она, и противные шавки затрясли лохматыми хвостами, погавкивая на разные лады и восторженно чихая. — Аннушка Сергевна! Мы уж все голову сломали, куда это вы запропастились! И ведь даже Глорушка ваша, ласточка, затосковала и погибла, бедняжка! Ирина так убивалась! Вот, говорит, вернется, мол, Аннушка, а что я ей скажу — померла ее Глория…
Совершенно ничего не понимая, Аня попятилась. В последнее мгновение увидела она глубокое отвращение на лице Кости, а в глазах его прочла: «И зачем было так лгать?» Он развернулся и быстро пошел ко входу в метро, но через несколько шагов встал, однако не счел нужным оглядываться:
— Не забудь забрать свой мотоцикл, Анна Сергеевна. Иначе его наверняка угонят.
Проводив его взглядом, Аня поняла, что его не вернуть никакими силами, и почти с ненавистью уставилась на женщину:
— Что такое вы несете? Какая я вам Анна Сергевна? Меня вообще зовут по-другому, и отчество у меня другое!
— Но как же? — озадачилась женщина. — Зайцева вы, Анна, значит, Сергеевна. Из сто восемнадцатой квартиры. А я Петровна, прислуга Цикуриных из сто шестнадцатой. Неужели вы не помните? Ах ты ж боже мой!
— Так-так-так, а это уже интересно! — зловеще подметила Дина, складывая руки на груди. — Из сто восемнадцатой, значит!
— Так где же вы пропадали, Аннушка Сергевна? Да еще и не помните ничего, я погляжу!
— За маслом подсолнечным бегала… — сквозь зубы проронила Дина, стараясь сжечь Аню взглядом.
— Ну прямо как в сериалах! — продолжала квохтать бабка с собаками. — Пойдемте, пойдемте! Радость-то какая! То-то Ирина обрадуется!
И в сопровождении своры и Петровны Аня с Диной повернули назад.
— Вот, значит, ко меня подставил! — жужжала Дина над Аниным ухом. — Да еще и прикидывался таким сердечным, понимающим! Знаешь кто ты? Лицемерная сучка!
— Слушай, не говори ерунды! — взъярилась Аня. — Не слишком ли быстро ты записываешь во враги тех, чья вина не доказана? Я, в отличие от тебя, прекрасно помню свое прошлое. То, что говорит эта Петровна — бред. И я иду с нею только затем, чтобы вывести ее на чистую воду.
— Ну-ну!
Дина лишь удовлетворено хмыкала каждый раз, когда они проходили уже знакомые достопримечательности на пути к ее остоженскому дому.
Петровна уверенно завела их в подъезд, куда полчаса назад безуспешно пытались попасть они сами.
Площадками и лестничными пролетами в этом подъезде мог бы гордиться сам мэр: они походили на номера-люкс в европейских пятизвездочных отелях. Пожалуй, здешним консьержам стоило бы дать задание приклеивать на всех влетающих сюда мух метку «V.I.P.».
Ждать лифта Петровна не стала («Какой-никакой, а все спорт!») и шустро поднялась со своими шавками на третий этаж.
— Вот Ирка сейчас удивится! — подмигивая обоими глазами поочередно, сказала она, нажимая звонок на двери под номером «118».
— Сейчас! — послышался тот самый противный женский голос.
Защелкали замки, и в промежуток между приоткрывшейся дверью и косяком высунулось лицо дамы, поразительно похожей на Дину.
— Смотри, Ириш, кого я привела! — торжествующе крикнула Петровна, пододвигая Аню в зону видимости для Ирины.
Та охнула и что-то уронила. Дина как стояла, так и оплыла в стоящую под подоконником вазу с большой пальмой.
— Аннушка Сергевна! — истошно заорала Ирина и кинулась к Ане с объятьями. — Господи, спасибо тебе, вернул!
— С тебя причитается! — погрозила ей Петровна, гремя ключами от квартиры 116. — Смотри у меня! Не отвертишься!
— Да не вопрос, Петровна! Это же надо! Да вы проходите, моя дорогая, проходите!
Аня оглянулась на свою попутчицу, однако та успела куда-то улизнуть, только внизу запищал замок на двери подъезда.
— Дина! — бросаясь на перила, крикнула Аня. — Стой, Дина! Подожди! Куда ты пойдешь?
— Проходите, Аннушка Сергевна! Это же ваш дом!
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |