"Речной король" - читать интересную книгу автора (Хоффман Элис)

ИСЧЕЗАЮЩИЙ МАЛЬЧИК

Они планировали сделать совсем другое, но планы часто идут вкривь и вкось. Стоит хотя бы посмотреть на только что построенный дом, и всегда заметишь десятки ошибок, несмотря на все старания архитекторов. Что-нибудь обязательно будет не в порядке: раковина установлена не у той стены, половицы скрипят, стены отклоняются от вертикали и сходятся не под тем углом. Гарри Маккенна был автором их плана, который, начав претворяться в жизнь, оказался состоящим всего-навсего из запугивания и угроз. Кстати, разве не на этом основывается всякая власть? Разве не грубая сила заставляет даже самых неуправляемых подчиняться законам и правилам и строиться в шеренги?

Огаст Пирс был ошибкой с самого начала. Они уже видели таких, как он. Парней, которые любили играть по собственным правилам, которые никогда не становились членами каких-либо клубов, таких индивидуалистов, которых требовалось убедить, прежде чем они понимали, что в коллективе заключена не только сила, но и непреходящая власть. Вот ради чего проводился обряд инициации — чтобы усвоить урок, и усвоить его хорошо. К несчастью, Гаса никогда не волновали подобные вопросы, и, когда его заставляли являться на встречу, он приходил в своем черном пальто и с неизменным выражением презрения на лице. Некоторые даже утверждали, будто он еще и в наушниках, скрытых воротником пальто, и что он проводит большую часть времени, слушая музыку, вместо того чтобы конспектировать правила, как делали другие новички. Поэтому они и решили проучить его и показать, где его место. Каждый день его нагружали работой и унижали, заставляя чистить туалеты и мыть пол в нижнем этаже. Это наказание, призванное воспитать в нем преданность, дало обратный результат: Гас ушел в глухую оборону. Когда старшеклассник приказывал ему отнести подносы в столовой или собрать тарелки, он просто отказывался, хотя было известно, что даже новички из «Шарп-холла» и «Отто-хауса» не позволяют себе подобного. Он не давал списывать домашние задания и не делился конспектами, а когда ему сообщили, что уровень его личной гигиены не отвечает стандартам «Мелового дома», он решил показать им, что такое быть по-настоящему грязным. Он перестал менять одежду, перестал умываться, перестал отправлять белье в стирку по средам. С гигиеной было и вовсе покончено, когда несколько мальчишек решили, будто здорово проучат его, если отключат воду, пока он находится в душе. Старшеклассники ждали, что он выскочит в коридор, шампунь будет щипать ему глаза — они уже приготовили скрученные полотенца для воспитательных ударов по обнаженной плоти. Но Гас так и не вышел из душевой. Он простоял в душе добрых полчаса, замерзая, дожидаясь, когда они уберутся. А когда они в итоге сдались, он домылся над раковиной и с тех пор вообще не ходил в душ.

Несмотря на все нападки, Гас выяснил о себе кое-что такое, о чем не подозревал раньше: он способен перетерпеть наказание. Сама мысль о том, будто он, больше чем кто-либо, обладает силой, вызвала бы громогласный хохот, но, когда дошло до дела, он, судя по всему, оказался самым сильным человеком в городе, учитывая, сколько всего он пережил. Остальные первокурсники из «Мелового дома» даже не предполагали, что можно отказать старшим и лучшим. Натаниэлю Гиббу, который раньше никогда не пробовал алкоголя, влили в глотку столько пива через воронку, с помощью которой фермеры с семнадцатого шоссе раньше откармливали гусей и уток, что с тех пор его начинало рвать при одном только запахе пива. Дейв Линден тоже не жаловался. Он каждое утро вычищал камин в комнате Гарри Маккенны, хотя от золы начинал чихать, он каждый день пробегал по две мили, как велели ему старшие, какой бы скверной или мокрой ни была погода, отчего приобрел лающий кашель, который не давал ему уснуть по ночам, а потом он клевал носом на занятиях, и его средние баллы опускались ниже некуда.

Странно, что никто даже не догадывался о творящемся в «Меловом доме». Медсестра Дороти Джексон ни разу ничего не заподозрила, хотя из года в год наблюдала алкогольные отравления и знала, что всех первокурсников мучает бессонница и крапивница. Дака Джонсона, наверное, было легко одурачить, но как Эрик Герман, обычно такой дотошный, мог ничего не замечать? Неужели его беспокоило только одно: как бы не помешали его работе? Неужели он хотел только тишины, и гори синим пламенем все, что творится у него над головой?

Гас же ждал от этих ответственных людей хоть какого-то участия, и, когда мистер Герман отказался выслушать его, он отправился поговорить с замдекана по воспитательной работе, но уже скоро понял, что ничего из этого не выйдет. Его почти час заставили просидеть в приемной, и, когда секретарша, Мисси Грин, проводила его в кабинет к Томасу, у Гаса уже вспотели руки. Боб Томас был крупный мужчина, он с бесстрастным видом восседал в кожаном кресле, пока Гас рассказывал ему о гнусных обычаях, царящих в «Меловом доме». Слова Гаса казались жалкими и заискивающими даже ему самому. Он поймал себя на том, что не может посмотреть Томасу в глаза.

— Так ты пытаешься мне рассказать, будто тебя кто-то обижает? — переспросил Боб Томас. — На самом деле лично мне кажется, вид у тебя вполне цветущий.

— Это совсем не похоже на то, когда тебя бьют на улице. Это не то, когда на тебя наваливаются всем скопом. Это просто мелочи.

— Мелочи, — задумчиво сказал Боб Томас.

— Но они все время повторяются, и в них заключена угроза. — Гас самому себе казался бесхребетным малолетним ябедником. «Они кидались в меня песком! Они нечестно играют!» — Это гораздо серьезнее, чем звучит на словах.

— Настолько серьезно, чтобы я устроил общее собрание дома и заставил твоих соучеников выслушивать твои жалобы? Это ты мне хочешь сказать?

— Я думал, во всем можно разобраться анонимно.

Гас осознал, что от него воняет никотином, а во внутреннем кармане лежит половина «косяка» с марихуаной, так что, когда дойдет до обвинений, оказаться отчисленным в итоге может он сам. Это уж точно совсем не то, чего ждал от него отец, отправляя сына в Хаддан-скул.

— «Желание анонимности часто бывает вызвано недостатком храбрости или неверными моральными ориентирами». Это цитата из Хостеоса Мора, из тех времен, когда он был здесь директором, и я полностью разделяю его убеждение. Ты хочешь, чтобы я отправился доложить обо всем доктору Джонсу? А я ведь могу. Я могу прервать его, даже если он сидит на преподавательской конференции в Бостоне, я могу вызвать его обратно в Хаддан-скул, чтобы доложить обо всех твоих «мелочах», если ты именно этого от меня хочешь.

Гас оказывался проигравшей стороной столько раз, что всегда понимал, когда дальнейшая борьба бесполезна. Поэтому он ничего не ответил и ни словом не обмолвился Карлин, потому что, если бы он рассказал ей что-нибудь, она точно кинулась бы к доктору Джонсу, должно быть, больше всего негодующая по поводу несчастных кроликов, уничтоженных за все эти годы. Она наверняка захотела бы драться за него, а этого Гас не мог допустить. Нет, у него появился план получше. Он сумеет превзойти «Клуб магов». Он исполнит тот невозможный фокус, который много лет назад доктор Хоув предложил выполнить своей жене.

Пит Байерс сказал ему, что это осуществимо. Пит кое-что понимал в розах, поскольку его жена, Эйлин, была превосходным цветоводом. Даже Луиза Джереми время от времени звонила спросить совета то по поводу уничтожения японских хрущиков без помощи пестицидов (опрыскивание настоянной на чесноке водой было куда надежнее), то по поводу способа прогнать жаб из цветника с многолетними растениями (радуйся, что они у тебя живут, был ответ Эйлин, потому что жабы поедают комаров и тлю). В июне прямо под окном спальни Байерсов распускалась величественная «Вечерняя звезда», серебристого оттенка, и казалось, будто луна спустилась к ним в сад.

Пит был в саду простым помощником, рассыпал мульчу или разбрасывал семена. Пролистывая всего лишь несколькими днями раньше садоводческий журнал в поисках информации об удобрениях, он изумился, обнаружив в нем статью Эйлин, посвященную ее любимой теме: разведению белых садов. То, что она опубликовала статью, ни словом не обмолвившись ему, поразило Пита, он никогда не думал, будто у Эйлин могут быть тайны, как и у него самого. Он внимательно прочитал статью, поэтому запомнил рассказ Эйлин о викторианских временах, когда сады были полны именно белыми цветами для того, чтобы удивлять публику тем самым фокусом, о котором спрашивал его мальчик.

Гас издал радостный вопль, услышав, что превращение вовсе не является чем-то невероятным, он перегнулся через прилавок, облапил Пита и сжал его в медвежьем объятии. Каждый день после того Гас заходил узнать, не прибыл ли его заказ, и наконец, за день до Хэллоуина, Пит отдал ему кристаллы анилина.

В ту ночь Гас пришел на кладбище успокоить нервы и подумать обо всех фокусниках, которых он видел в детстве. Что общего имелось у них у всех, и у посредственных, и у великолепных, так это чувство уверенности в себе. Ворона с верхушки вяза высказывала свое неодобрение по поводу сгорбленной фигуры мальчика. Такая птица гораздо ловчее, чем когда-либо будет Гас, проворная воровка. Однако Гас знал, что самое важное всегда остается невидимым для обычного взгляда, и он сидел, молча выжидая, когда Карлин Линдер, которая избегала его несколько недель, появится на дорожке.

Гасу следовало бы промолчать, но вместо того он позволил своей боли вылиться в приступ гнева. После того как они поссорились и он перелез через железную ограду, странное спокойствие охватило его. Было уже за полночь, когда он вернулся в «Меловой дом», но остальные ждали. Это был час фокусов и глубоких обид, тот час ночи, когда люди никак не могут заснуть, хотя в городе стоит тишина, если не считать шума реки, которая казалась в такие часы совсем близкой, можно даже было представить, как она течет по Мейн-стрит.

Гас вошел в комнату Гарри в эту особенную, торжественную для него ночь. Мальчики окружили его, уверенные, что к утру Гаса Пирса уже не будет, его инициация провалится, он либо уедет из города по собственному желанию, либо его исключат, когда воспитатели обнаружат марихуану, которую Робби с Гарри сунули на верхнюю полку его шкафа. Так или иначе, он скоро сядет на вечерний поезд и сделается частью истории Хаддан-скул. Но прежде чем он уйдет, его ожидает еще один сюрприз, в некотором роде прощальный подарок. Они понятия не имели, что и у Гаса есть для них сюрприз. Хотя в комнате Гарри стояла жара, Гас был в своем черном пальто, потому что под ним были спрятаны белые розы, которые он купил в «Счастье цветовода». Он знал, что отец гордился бы его манерой, — он репетировал, пока не научился доставать розы с эффектной небрежностью профессионала. Розы как будто засветились в темноте комнаты, и все эти кретины, с которыми вынужден был жить Гас, эти идиоты, которые с таким удовольствием его унижали, разом притихли.

Это был долгий и чудесный момент, беззвучный и острый, как стекло. Огаст Пирс отвернулся от публики, быстро посыпал анилином цветы, затем развернулся лицом к мучителям. И вот у них на глазах розы превратились из белых в красные, оттенок был такой тревожный, что многие в комнате немедленно подумали о крови.

Никто не зааплодировал, никто не сказал ни единого слова. Тишина обрушилась как ураган, и тогда Гас понял, что совершил ошибку, успех был последним, к чему ему стоило стремиться. В свете маленького триумфа Гаса что-то зловещее начало растекаться по воздуху. Если бы Дак Джонсон действительно взял на себя труд, он мог бы заметить, каким тихим стал дом, он помнил, что в тот вечер ему даже не пришлось объявлять отбой, и, хотя это было в высшей степени странно, голова его была занята проблемами в команде — нехватка лидера, недостаток боевого духа, — поэтому он не обратил внимания. Эрик Герман потом услышал их, звук шагов в коридоре и приглушенные встревоженные голоса. Если бы его спросили, он признался бы, что ощутил раздражение, потому что в «Меловом доме», кажется, никогда не бывало тихо и спокойно, даже после полуночи, а у него было полно работы. Эрик включил проигрыватель, пока проверял контрольные, и был рад, что не слышит уже ничего, кроме виолончели и скрипки.

Двое мальчиков зажимали Гасу рот, но, хотя кричать не мог, он умудрился укусить одного из них за палец, достаточно сильно, чтобы поранить кожу. Они протащили его по коридору в душевую, без сомнения, именно этот шум слышал Эрик, прежде чем надел наушники. Парни из «Мелового дома» не могли допустить, чтобы успех Гаса изменил их планы, не дав избавиться от него. Они все уже побывали в туалете, проведя соответствующую подготовку, и он был полон и вонял, когда они подняли Гаса и сунули головой в унитаз. Все они должны были молчать, они поклялись, но некоторые из них не могли удержаться, им приходилось зажимать рты руками, сдерживая нервный смех. Гас сначала пытался вырваться, но они опускали его голову все ниже. Кто-то тихо заржал, когда он начал отбрыкиваться ногами.

— Только посмотрите на нашего фокусника, — сказал кто-то.

Скоро ноги Гаса уже яростно лягались, как будто он лишился самообладания, на самом деле он даже умудрился пнуть Робби Шоу в губы. Грязная вода полилась на кафельный пол, и когда Натаниэль Гибб охнул при виде такой грубости, звук разнесся эхом с высоким металлическим звоном. Некоторые действия, единожды начавшись, уже не могут прерваться, не дойдя до самого конца, так работает туго сжатая и отпущенная пружина. Даже те, кто беззвучно молился, не могли пойти на попятный, было уже слишком поздно. Они держали его голову в унитазе, пока он не перестал сопротивляться. Этого же они добивались, не правда ли? Заставить его прекратить сопротивление. Когда битва была окончена, он сделался похожим на тряпичную куклу: сплошная изодранная материя и нитки. Они хотели только припугнуть его, указать ему его истинное место, но, как оказалось, когда они вытащили его, Гас уже начал синеть, задохнувшийся в их испражнениях и ненависти, неспособный сделать вдох.

Некоторые из старших парней, жестокие, опытные подростки, которые играли в грубый американский футбол и презрительно фыркали, когда кто-то казался им слабаком, тут же ударились в панику и кинулись бы звать на помощь, если бы Гарри Маккенна не велел им заткнуться и оставаться на своих местах. На лбу у Пирса был багровый синяк в том месте, где он ударился об унитаз, он быстро потерял сознание в этой игре, поэтому не смог сопротивляться так, как они ожидали, во всяком случае смог только под самый конец, когда сопротивление было уже рефлекторным и не могло привести к победе.

Гарри похлопал Гаса по спине, затем перевернул тело лицом вверх и подозвал Робби. Робби последние два лета подрабатывал на спасательной станции, но его не удалось убедить прижаться ртом ко рту Гаса, только не после того, как Пирс наглотался экскрементов. В итоге Натаниэль Гибб добровольно вызвался делать искусственное дыхание рот в рот, отчаянно пытаясь накачать воздуха в легкие Гаса, но было слишком поздно. Весь пол был в воде и нечистотах, когда лунный свет просочился сквозь окно, освещая то, что они натворили: высокий мертвый подросток лежал, вытянувшись на кафельных плитках.

Двое самых здравомыслящих парней кинулись в подвал за ведрами и швабрами и принялись оттирать и дезинфицировать пол ванной комнаты. К тому времени старшие уже вынесли тело Гаса Пирса из дома. Дейву Линдену наказали подмести за ними дорожку, чтобы уничтожить следы молчаливой процессии, от самой задней двери до реки. Они двигались через лес, пока не нашли место, где топкий берег плавно спускался к воде. В этом месте слабо пахло фиалками, которые цвели здесь весной, и один из мальчиков, вдруг вспомнивший о духах своей матери, принялся рыдать. В этом месте они опустили тело, осторожно, медленно, так что даже застали врасплох нескольких зеленых лягушек, раздавленных под нежданно обрушившимся на них весом тела. Гарри Маккенна опустился на колени и застегнул черное пальто. Он оставил глаза открытыми, как, ему представлялось, и должно быть у человека, решившего прогуляться вдоль реки ясной лунной ночью с намерением утопиться. На этом путь завершился. Гаса стащили вниз по берегу, который плавно уходил в черную воду. Парни протащили его между камышами и зарослями кувшинок, пока не оказались по колено в воде, а он не поплыл между ними, словно черная собака, и тогда они отпустили его, все разом, как будто бы сговорившись. Они отпустили его на волю течения, и ни один из них не задержался посмотреть, куда его понесло и как далеко он уплывет вниз по реке, прежде чем найдет место последнего упокоения.

Мальчики из «Мелового дома» начали заболевать в первую неделю февраля. Болезнь настигала их одного за другим, и скоро можно было предсказать, кто станет следующей ее жертвой, всего лишь посмотрев очередному кандидату в глаза. Некоторые из тех, кого она поражала, делались такими вялыми, что едва могли подняться с постели, другие за всю ночь не могли сомкнуть глаз. Были мальчики, чья кожа сплошь покрывалась непроходящей сыпью, и мальчики, которые начисто лишались аппетита, их желудок принимал только крекеры и подогретый имбирный эль. Посещаемость занятий постоянно была низкой, а моральный дух и того ниже. Аспирин исчезал с полок лазарета, все время требовались пузыри со льдом и средства, понижающие кислотность желудка. Сильнее других страдали первокурсники, жившие наверху, но они переносили страдания молча, не привлекая к себе внимания. Например, Дейв Линден мучился от кошмарных мигреней, из-за которых не мог посещать занятия, а Натаниэль Гибб чувствовал постоянное стеснение в груди, и, хотя он никогда не жаловался, бывали моменты, когда ему приходилось бороться за глоток воздуха.

Школьная медсестра признавала, что никогда еще не видела ничего похожего на эту эпидемию, она даже гадала, не новая ли волна азиатского гриппа поразила подростков. Если так, то у заболевших не было иного выбора, кроме как ждать, пока собственные антитела помогут им выздороветь, потому что, совершенно очевидно, ни одно из применяемых средств нисколько им не помогало. На самом же деле эпидемия была спровоцирована вовсе не бактерицидной инфекцией и не вирусом. Вина за разразившуюся эпидемию целиком и полностью лежала на Эйбе Грее, так как в первую неделю месяца, когда послеобеденное солнце звало веснянок погреться на скалах вдоль речных берегов, Эйбел появился в кампусе Хаддан-скул. Он ни с кем не разговаривал, ни к кому не подходил, но его присутствие ощущалось повсюду. По утрам, когда мальчики сбегали по ступеням «Мелового дома», Эйб уже сидел, удобно устроившись на ближайшей скамейке, и ел свой завтрак, просматривая «Трибьюн». Он стоял на посту у двери в столовую каждый полдень, и здесь же его можно было застать вечером перед ужином. Каждый вечер с наступлением темноты он останавливал свою машину на стоянке перед «Меловым домом», он слушал в машине радио и ел чизбургер с беконом, купленный в «Селене», стараясь по мере сил не закапать жиром пальто Райта. Каждый раз, когда какой-нибудь парень выходил из дома, собираясь на пробежку или направляясь поиграть в хоккей с друзьями, он наталкивался на Эйбела Грея. Уже скоро даже у самых самоуверенных и нахальных из подростков начали проявляться общие симптомы, и они заболевали, как и остальные.

Чувство вины — странная штука, человек может вовсе его не замечать до тех пор, пока оно как следует не обоснуется внутри его, не откроет свою лавочку и не примется трудиться над его желудком и прочими внутренностями, заодно с совестью. Эйбу это было хорошо знакомо. Он выделил для себя нескольких обитателей «Мелового дома», которые казались более издерганными, чем остальные, и, пока они ходили на занятия, не спускал с них глаз, дожидаясь несомненных проявлений угрызений совести: внезапного румянца, дрожи, привычки оглядываться через плечо, даже если никого нет рядом.

— Вы ждете, что кто-нибудь к вам подойдет и сознается? — спросила Карлин, когда догадалась о намерениях Эйба. — Этого никогда не случится. Вы не знаете этих парней.

Но Эйб знал, на что похоже, когда слышишь голос покойника, обвиняющий живых в том, что они сделали или не сделали. До сих пор, проезжая мимо их старого дома, он слышал голос брата. Именно этого он и искал сейчас в школе — человека, который изо всех сил старается убежать от того, что творится внутри его собственной головы.

Пока Эйб нес свою вахту в школе, он также получал удовольствие от созерцания Бетси Чейз. Бетси, со своей стороны, не казалась обрадованной присутствием Эйба в кампусе: она отводила глаза, если замечала его, разворачивалась кругом и уходила в другую сторону, даже если это и влекло неминуемое опоздание на занятия. Эйб всегда ощущал разом смятение и радость при виде Бетси, пусть теперь и было совершенно очевидно, что ему не повезло в любви, правда, нельзя сказать, чтобы ему начало везти в картах, когда он играл в покер в «Жернове», хотя, по всем правилам, ему постоянно должны были приходить одни тузы.

Однажды утром, когда Эйб пробыл в Хаддан-скул уже больше недели, Бетси удивила его, свернув со своей обычной дороги и направившись прямо к нему. Эйб вел наблюдение со скамейки перед библиотекой, предварительно позвонив в участок спросить, нельзя ли ему снова поменяться с кем-нибудь дежурствами. Он понял, что Даг Лаудер, который подменял его, начал уже раздражаться, хотя Даг высказал свое недовольство недостаточно убедительно, и Эйб все-таки не покинул территорию школы, продолжая потягивать купленный в аптеке кофе с молоком. Стрелки нарциссов уже пробились на клумбах, и подснежники усыпали лужайки, однако утро было промозглое, и от бумажного стаканчика Эйба поднимался пар. Глядя сквозь пар, Эйб думал, что Бетси просто ему мерещится, когда она двинулась в его сторону, одетая в черную куртку и джинсы, но это действительно была она, стояла прямо перед ним.

— Ты воображаешь, никто не замечает, что ты здесь торчишь? — Бетси подняла руку, чтобы заслонить глаза: она не могла рассмотреть выражение его лица из-за неяркого мерцающего солнца. — Все только об этом и говорят. Рано или поздно они обо всем догадаются.

— О чем догадаются?

Он смотрел прямо на нее светлыми голубыми глазами. Она не могла ему это запретить.

— О тебе и обо мне.

— Так вот о чем ты подумала? — Эйб усмехнулся. — Что я здесь из-за тебя?

Солнце зашло за тучу, и Бетси увидела, как он оскорблен. Она подошла и села на другой конец скамьи. Как так получается, что каждый раз, когда она его видит, ей хочется плакать? Это ведь не любовь, правда? Это же совсем не похоже на то, чего обычно добиваются люди.

— Тогда зачем ты здесь?

Она надеялась, что в ее голосе не угадывается любопытство или тем более отчаяние.

— Я воображаю, что рано или поздно кое-кто расскажет мне, что случилось с Гасом Пирсом. — Эйб допил кофе и выбросил стаканчик в ближайшую урну. — Я просто собираюсь подождать, пока это произойдет.

Стволы плакучих буков заливало светом, зеленые почки набухали на колышущихся ветвях. Два лебедя осторожно двинулись к скамейке, их перья слиплись от весенней грязи.

— Кыш, — сказала Бетси. — Убирайтесь.

Эйб провел на территории школы столько времени, что привык к лебедям и знал, что эти двое — супружеская пара.

— У них любовь, — сказал он Бетси.

Лебеди остановились рядом с урной, ссорясь из-за корок хлеба.

— Вот как ты это называешь? — Бетси засмеялась. — Любовью?

У нее скоро должен был начаться урок, и руки совсем заледенели, но она продолжала сидеть на скамейке.

— Это именно она и есть, — заверил Эйб.

После того как он ушел, Бетси поклялась себе держаться от Эйба подальше, но казалось, избежать встречи с ним невозможно. Во время ланча он снова был здесь, наполняя свою тарелку у салатного бара.

— Я слышала, Боб Томас вне себя из-за того, что он здесь болтается, — сказала Линн Вайнинг, обращаясь к Бетси. — Ученики жалуются родителям, что на территории школы все время присутствует полиция. Но, господи, как он хорош собой!

— Мне казалось, ты без ума от Джека.

Бетси имела в виду женатого учителя химии, связь с которым длилась у Линн уже несколько лет.

— А ты-то сама? — сказала Линн, не упоминая, что давно уже несчастна, с тех пор как поняла: человек, однажды предавший одну женщину, запросто предаст и другую. — Ты сама с него глаз не сводишь.

Что же до Эйба, он сидел за столиком в глубине столовой и ел салат, рассматривая мальчиков из «Мелового дома». Все, что ему требовалось, — один-единственный мальчик, готовый признаться в своей причастности, он надеялся, что тогда за ним последуют и остальные, и каждый будет просить о снисхождении и понимании. Он был уверен, что замечает все необходимые признаки у Натаниэля Гибба, за которым и последовал, когда парнишка сгрузил несъеденный обед в бачок для отходов. Весь день он преследовал Натаниэля, стоял под дверью биологической лаборатории и у класса алгебры, пока наконец выведенный из себя мальчик не развернулся и не посмотрел ему в лицо.

— Что вам от меня нужно? — закричал Натаниэль Гибб.

Они стояли на тропинке, идущей вдоль реки, — эту дорогу многие избегали из-за того, что она проходила слишком близко к поселению лебедей. Натаниэлю Гиббу, однако, было чего бояться больше лебедей. В последнее время он начал кашлять кровью. Ему приходилось носить с собой большой носовой платок, эта тряпка одновременно приводила его в смущение и напоминала о том, насколько хрупким может быть человеческое тело.

Эйб видел то, что ожидал увидеть: живущий в глазах страх.

— Я хочу поговорить с тобой о Гасе, больше ничего. Может быть, то, что с ним произошло, было несчастным случаем. Может быть, ты что-нибудь об этом знаешь.

Натаниэль был из тех мальчиков, которые всегда делают то, чего от них ожидают, но он больше не понимал, что это значит.

— Мне нечего вам рассказать.

Эйб знал, как трудно живется после некоторых проступков. Признайся самому себе, и боль стихнет. Скажи об этом вслух, и ты уже на полпути домой.

— Если ты со мной поговоришь, никто тебя не обидит. Все, что ты должен сделать, — рассказать мне, что произошло той ночью.

Натаниэль поднял глаза, посмотрел сначала на Эйба, затем обернулся и увидел Гарри Маккенну, который болтал на крыльце спортивного зала с несколькими приятелями. Этот день был наполнен изменчивым желтым светом, но воздух все равно был холодный. Как только Натаниэль увидел Гарри, он зашелся ужасным кашлем, и не успел Эйб его остановить, как он развернулся и побежал по тропинке. Некоторое время Эйб бежал за ним, но сдался, когда Натаниэль затерялся в толпе учеников.

В этот вечер Эйб чувствовал, что тучи у него над головой сгущаются, как чувствовал это всегда, когда был мальчишкой. И точно, прямо на следующий день, когда он собирался уже оставить свой пост в школе, чтобы пообедать в «Селене», рядом со старым «крузером» Райта на стоянке перед «Меловым домом» затормозили Глен Тайлз и Джоуи Тош. Эйб подошел и наклонился к окну поговорить с Гленом.

— Вижу, ты в последнее время сам себе составляешь расписание, — сказал Глен.

— Это временно, — заверил его Эйб. — Я отработаю все часы, которые пропустил.

Глен настоял, что сам отвезет Эйба на обед, хотя Эйб и заверял его, что в этом нет необходимости.

— Нет, есть. — Глен развернулся, открывая заднюю дверцу. — Залезай!

За рулем сидел Джоуи, ведя машину одной рукой. У него было настороженное выражение лица, он не сводил глаз с дороги. Они доехали до самого Гамильтона, до «Кухни Хунаня», где заказали три порции курицы «Генерал Гао», несмотря на предписанную Глену строгую диету, и поели в машине, остановившись перед больницей Гамильтона.

— Ты знаешь, что Хаддан-скул сделала пожертвование, которое позволит нам выстроить в Хаддане медицинский центр? — спросил Глен. — В следующие выходные по этому случаю состоится большой праздник, и, поверь мне, Сэм Артур и остальные члены городского совета из себя выйдут, если до того момента что-нибудь случится. Знаешь, Эйб, в этом центре будут спасать жизни. Достаточно уже одного того, что не придется ездить до самого Гамильтона в экстренных случаях. Может быть, Фрэнка удалось бы спасти, если бы у нас в городе тогда был такой центр, где знали бы, как обрабатывать огнестрельные раны. Подумай об этом.

Эйб сунул палочки для еды в коробку с пряной курицей. Он ощущал стеснение в груди, как будто его связали веревкой. Он чувствовал себя так же, когда не мог угодить отцу, что происходило практически все время.

— Так, значит, все, что мы должны сделать, чтобы получить медицинский центр, — отвернуться в другую сторону, когда убивают ребенка?

— Нет. Все, что ты должен сделать, — убраться ко всем чертям с территории Хаддан-скул. Боб Томас разумный человек, и он выдвинул разумное требование. Прекрати изводить его учеников. Уйди из кампуса.

Они ехали обратно, по семнадцатому шоссе, в молчании. Ни один из них не доел курицу, ради которой они проделали такой долгий путь. Эйба высадили возле его машины на стоянке у «Мелового дома», где на асфальте образовалась тонкая ледяная корочка. Джоуи тоже вышел из машины.

— Если ты будешь тревожить тех, кто стоит за этой школой, мы все пострадаем, — сказал Джоуи. — Насколько я понимаю, деньги, приходящие из Хаддан-скул, очень нужны городу. Мы хотим этих денег.

— А я не согласен.

— Отлично. Тогда ступай своей дорогой, а я пойду своей. Нам больше не обязательно изображать из себя чертовых сиамских близнецов, верно?

Джоуи уже шел обратно к машине, когда Эйб окликнул его:

— Помнишь, как мы прыгали с крыши?

Эйб думал об этом случае с тех пор, как они проехали поворот к дому Райта на семнадцатом шоссе.

— Не помню.

— На ферме у моего деда? Ты подначивал меня, а я подначивал тебя, и нам обоим хватило глупости это сделать.

— Ерунда. Ничего не было.

Но это было, и Эйб помнил голубизну неба в тот день. Райт велел им скосить траву за домом, которая была уже почти с них высотой, а они вместо этого забрались на сарай и прыгнули на крышу дома, цепляясь за водосточные трубы и подтягиваясь над залитым гудроном гонтом. Им было тогда двенадцать, тот безрассудный возраст, когда большинство мальчишек верят, что с ними никогда ничего не случится, что они могут прыгнуть в открытое пространство, вопя во всю мощь своих легких и распугивая скворцов на деревьях, а потом приземлиться, слыша только свист ветра в ушах, и без единой сломанной кости. В таком возрасте мальчишка так же уверен в своем лучшем друге, как в бесконечности воздуха, и птиц, и всего того, что растет на полях.

Джоуи открыл дверцу машины и выкрикнул, перекрывая шум мотора:

— Ты все придумываешь, приятель. Как и всегда.

После того как они отъехали, Эйб сел в свою машину и отправился в «Жернов». В такое время в баре было пусто, может быть, по этой причине Эйбу показалось, что он попал в какой-то незнакомый город. К тому же сегодня работал новый бармен, которого был вынужден нанять Джордж Николс, этот бармен не знал Эйба по имени и не был знаком с тем фактом, что Эйб предпочитает разливное пиво бутылочному. Джорджу Николсу заведение досталось по наследству, он считался пожилым человеком уже в те времена, когда Эйб с Джоуи впервые попытались пустить в ход подделанные удостоверения личности. Он несколько раз выгонял их и звонил деду Эйба каждый раз, когда ловил их с Джоуи на стоянке, где они приставали к старшим с просьбой купить им выпивку. Когда Эйб уже жил с дедом, он угробил целую неделю лета, запертый у себя в комнате, после того как Джордж Николс обнаружил его в уборной «Жернова» с добытым контрабандным путем скверным виски. «Ты недостаточно хитрый для подобных трюков, — сказал тогда Эйбу Райт. — Ты все время будешь попадаться и прогорать».

А что же бывает с мальчишками, которые не попались, вот что занимало Эйба, пока он доедал арахис из блюдечка на стойке бара. С теми подростками, которых так терзает чувство вины, что они покрываются сыпью и начинают кашлять кровью, но все-таки уходят от наказания за свои проступки, как они потом примиряются сами с собой?

— А где Джордж? — спросил Эйб нового бармена, который, судя по виду, сам едва достиг совершеннолетия. — На рыбалку ушел?

— У него сеанс физиотерапии. Коленки его подводят, — ответил новый бармен. — Совсем разваливается старик.

Когда Эйб поднялся с высокого стула, его собственные коленки тоже вели себя неважно. Он вышел и заморгал от солнечного света. Эйб никак не мог отделаться от ощущения, будто находится в чужом городе, он дважды сворачивал не туда по дороге к мини-маркету и не смог найти стоянки на Мейн-стрит, когда подъехал к химчистке, чтобы забрать одну из спортивных курток Райта. Да что там, он даже не узнал в химчистке никого, кроме Зика, еще одного старожила, который души в Эйбе не чаял по той причине, что его дед предотвратил единственное за прошедшие тридцать пять лет вооруженное ограбление в этом самом заведении. То, что в кассе на тот момент находилось всего четырнадцать долларов, не имело значения: грабитель наставил пистолет прямо на Зика, когда Райт случайно вошел в дверь, собираясь забрать какие-то шерстяные одеяла. По этой самой причине Эйбу до сих пор предоставлялась скидка в двадцать процентов, хотя он редко сдавал что-либо в химчистку.

— Кто все эти люди? — спросил Эйб, когда очередь перед ним рассосалась и он смог забрать куртку Райта.

— Разрази меня гром, если я знаю. Вот что получается, когда город начинает расти. Перестаешь знать людей по имени.

Но пока еще это все-таки был город Эйба, и в его городе не было закона, запрещающего честным налогоплательщикам ходить по территории Хаддан-скул. Если бы такой закон вдруг появился, местные жители устроили бы бунт, не дожидаясь, пока высохнут чернила на бумаге. Представить только, что сына миссис Джереми, Эй-Джея, выгонят с футбольного поля, когда он явится туда с клюшками для гольфа, чтобы тоже немного поиграть. Представить только, что клуб любителей йоги, который собирается по четвергам утром уже более десяти лет, вдруг выкинут с площадки, как каких-нибудь правонарушителей, а не последователей древнего учения. Эйб искушал судьбу, он это понимал, но все, что ему требовалось, — еще немного времени, чтобы Натаниэль Гибб раскололся. Он снова начал преследовать мальчика.

— Просто поговори со мной, — твердил Эйб, шагая вслед за Гиббом.

К этому времени Натаниэль был уже в панике.

— Что вы пытаетесь со мной сделать? — закричал он. — Почему вы не оставите меня в покое?

— Потому что ты можешь рассказать мне правду.

Они стояли на той же тропинке у реки, где уже скоро развернутся резные папоротники, и Натаниэлю некуда было бежать.

— Просто подумай об этом, — продолжал Эйб. — Если мы с тобой встретимся здесь завтра утром и ты скажешь мне, что ни о чем не хочешь со мной говорить, я больше не стану тебя беспокоить.

Было как раз то время года, когда деду Эйба довелось спасать учеников из Хаддан-скул, время, когда лед на реке кажется толстым неискушенному человеку, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что поверхность скорее прозрачная, чем синяя, точно такая, какой она становится перед тем, как лед начнет трескаться.

— Это был не я, — сказал Натаниэль Гибб.

Эйб сделал все возможное, чтобы никак не отреагировать, он не хотел спугнуть мальчика, даже если его собственная голова готова была взорваться.

— Знаю. Поэтому и хочу поговорить с тобой.

Они договорились встретиться рано утром, в тот час, когда скворцы только просыпаются, а большинство учеников Хаддан-скул еще крепко спят в своих постелях. Дыхание весны угадывалось повсюду: в желтоватой коре ив, в кобальтовом оттенке утреннего неба. Хотя погода скоро переменится, пока было достаточно холодно, и Эйб, дожидаясь, не вынимал руки из карманов. Он долго прождал на тропинке у реки. В восемь часов начали появляться ученики, идущие на завтрак или в библиотеку, а к девяти все классы были заполнены. Эйб дошел до «Мелового дома», повозился с замком — простой замок с кнопками, с которым справится даже начинающий, — и открыл дверь. В коридоре висел список обитателей дома с указанием комнат. Эйб не удивился, увидев, что Гарри Маккенна, судя по всему, живет в лучшей комнате, точно так же не удивился он тому, что комната Гибба находится на чердаке.

— Погодите, — окликнул Эйба Эрик Герман, когда увидел его на ступеньках лестницы. Эрик только что закончил составление экзаменационного теста, который должен был состояться на следующей неделе, и спешил на урок, но он все-таки остановился и оглядел Эйба. Декан просил всех сообщать ему лично о любых посторонних, обнаруженных на территории школы. — Мне кажется, вы не туда попали.

— Я думаю иначе.

Эйб стоял, не двигаясь с места. Он ни разу еще не сталкивался со своим соперником лицом к лицу. Что он себе воображал? Что бросит Герману вызов, завяжется, драка и каждый удар будет безжалостным, призванным нанести противнику как можно больший вред? А вместо этого он просто почувствовал, что их с Эриком Германом кое-что объединяет, ведь они оба любят Бетси.

— Я ищу Натаниэля Гибба.

— Вам не повезло. Он в лазарете.

По тому, как Эрик сверкал на него глазами, Эйб догадался, что больше ничего от него не добьется, но, к счастью, Дороти Джексон была в «Жернове» завсегдатаем и оказалась гораздо дружелюбнее, когда Эйб подошел к ней: несмотря на запрет разговаривать с Эйбом, медсестра позволила ему посетить лазарет.

— С ним произошел несчастный случай во время игры в хоккей. У вас пять минут, — предупредила она Эйба. — Не больше.

Натаниэль Гибб лежал на спине, на стоящей у стены кровати. Обе руки у него были сломаны. Его возили на «скорой помощи» в Гамильтон, где ему сделали рентген и наложили гипс, и теперь он дожидался родителей, которые ехали из Огайо, чтобы забрать его домой. Еще несколько месяцев его будут одевать и кормить, как будто он снова превратился в ребенка, этот образ дополняло и то, что он заодно лишился способности говорить. Лишился ли он дара речи в результате того, что прикусил язык, едва не откусил его совсем, когда толпа мальчишек во время матча прижала его к стенке, или же просто растерял все слова от испуга, не имело большого значения. Он не мог разговаривать с Эйбом.

— Не знаю, чего вы хотите от мальчика, — сказала Дороти Джексон, внося стакан имбирного эля с соломинкой. — Но он, скорее всего, не сможет говорить еще месяц. Да и тогда ему некоторое время потребуется специальное лечение.

Эйб дождался, пока медсестра уйдет, потом подошел к Натаниэлю и поднял стакан так, чтобы мальчик мог утолить жажду. Но Натаниэль даже не посмотрел на него. Он не стал пить, хотя его язык, сшитый на пункте неотложной помощи врачом-стажером, который никогда раньше не проводил подобных операций, задрожал.

— Прости меня. — Эйб присел на соседнюю койку. Он все еще держал в руке стакан имбирного эля. В лазарете пахло йодом и дезинфицирующими средствами. — Я, наверное, зря втянул тебя в это дело. Надеюсь, ты примешь мои извинения.

Мальчик издал горловой звук, который можно было принять и за смех, и за презрительное фырканье. Натаниэль пристально глядел на Эйба, сидящего на металлической койке напротив него. Солнечный свет проникал в окно, и пылинки кружились в нем, образуя воронку. Всего несколько часов, и Натаниэль Гибб со всеми своими пожитками будет погружен в машину родителей, готовый отправиться подальше от этого места. Этот мальчик никогда больше не ступит на землю Массачусетса, не испытает на себе еще раз суровость местной зимы. Он будет за многие мили отсюда, в своем родном штате, вот почему он заставил себя раскрыть рот и, двигая своим истерзанным языком, произнес начальную букву имени, ту букву алфавита, которую ему было труднее всего произнести, — одинокое и ясное «Г».

На следующее утро Эйб был освобожден от своих обязанностей — первый раз за всю историю Хаддана полицейского попросили оставить службу. Эйб не успел даже одеться, когда Глен Тайлз появился у него на крыльце, чтобы сообщить ему новость. А чего он, в самом деле, ожидал? Десяток, а то и больше преподавателей Хаддан-скул видели, как он следил за учениками, как обедал у них в столовой, будоражил всех вопросами. И еще был Эрик, который сейчас же доложил об их встрече декану.

— Ты сам напросился, — сказал Глен. — Ты не сумел воспользоваться моим советом. Из-за тебя мне позвонил уполномоченный из управления, Эйб. Кое-кто там, наверху, вышел из себя.

Они оба стояли, глядя в лицо друг другу в холодном ярком свете. Каждый соображал, насколько другой достоин заветов Райта, и каждый был совершенно уверен, что второй никогда не сумеет хотя бы приблизиться к высоким стандартам старика. По крайней мере, теперь им не придется видеть друг друга каждый день. К обеду все в городе знали, что произошло. Луиза Джереми и ее подруга Шарлотта Эванс были уже на взводе, но, когда они попытались найти Эйба, чтобы сообщить, что подали ходатайство о восстановлении его в должности, он не подошел к телефону. В «Селене» Никки Хамфри сделала сэндвич, который Эйб обычно заказывал на ланч, и сэндвич ждал его, но он так и не появился. Он даже одеться удосужился, когда уже перевалило за полдень. К тому времени Дагу Лаудеру уже сообщили, что он повышен до звания детектива, надо сказать, что Даг этого заслуживал, он был хороший парень и отлично работал, хотя работа никогда не значила для него так много, как для Эйба.

К концу дня Эйб вышел прокатиться. У него все еще был старый «крузер» деда, и он решил, что может извлечь из него пользу, пока машину не забрали. Он заметил в парке Мэри-Бет с детьми. Хотя очередной младенец должен был появиться через несколько недель, Мэри-Бет выглядела потрясающе, обе девочки, Лилли и Эмили, качались на качелях, старшая была похожа на мать темными волосами и широко поставленными карими глазами. Эйб ничего не понимал в детях, но знал, что они требуют больших расходов и что Джоуи хотел обеспечить их всем, чем мог, и даже большим. Это большее и составляло проблему. Эйб вышел из «крузера» и подошел поздороваться с Мэри-Бет.

— Привет, дружище, — сказала она, обнимая его.

— Ты потрясающе выглядишь.

— Лжец. — Мэри-Бет улыбнулась. — Я похожа на кита.

Можно по-настоящему научиться ненавидеть февраль, живя в этой части света, хотя детей, совершенно точно, не волновала мрачная погода: они вопили от восторга, взлетая на качелях все выше и выше. Эйб точно помнил, на что это похоже по ощущениям — ни капли страха. Никаких мыслей о возможных последствиях.

— Не так высоко, — крикнула Мэри-Бет детям. — Я слышала, что случилось у тебя на работе, — сказала она Эйбу. — По-моему, это просто безумие.

Сын Джоуи и Мэри-Бет всегда был сам не свой до качелей, он раскачивался как можно выше, взлетая в небо, а затем несся к земле, задыхающийся от восторга и вопящий во все горло. Джоуи был помешан на этом ребенке и, отмечая его рождение, за свой счет поил всех, кто заходил в «Жернов».

— Я узнала от Келли Эйвон. Джоуи мне даже не сказал. Что между вами произошло? — спросила Мэри-Бет.

— Это ты мне скажи.

Мэри-Бет засмеялась при этих словах:

— Не могу. Он разговаривает с тобой больше, чем со мной.

— Уже нет.

— Может быть, он просто повзрослел. — Мэри-Бет прикрыла рукой глаза, чтобы видеть детей в лучах заходящего солнца. — Может быть, так всегда происходит с дружбой. Мне кажется, он видит, как растут дети, и он хочет проводить с ними больше времени. Если бы все было как прежде, он планировал бы отправиться на рыбалку на пасхальные каникулы, а теперь он собирается свозить всех нас в «Дисней уорлд».

Подобные каникулы были дорогим удовольствием для Джоуи, который в последнее время занимал у Эйба, чтобы ежемесячно выплачивать по закладной. Поразмыслив об этом, Эйб заметил, что старая машина-развалюха исчезла и теперь у Мэри-Бет новенький мини-вэн.

— Джоуи меня сильно им удивил, — сказала Мэри-Бет о новом автомобиле. — Я так долго ездила на той старой колымаге, даже начала уже думать, что в ней меня и похоронят. — Она взяла Эйба за руку. — Я знаю, между вами сейчас все не так, как прежде, но это ненадолго.

Она всегда была великодушна к их дружбе, никогда не жаловалась, что Эйб участвует в их семейной жизни, никогда не сетовала, что Джоуи проводит много времени без нее. Она была хорошая женщина, которая заслуживала новую машину и многое другое, и Эйб хотел бы порадоваться за нее. А вместо этого ему казалось, что они оба потеряли Джоуи.

— Надеюсь, ты собираешься бороться за восстановление в должности, — крикнула ему вслед Мэри-Бет, когда он шел к своей машине, хотя им обоим было совершенно очевидно, насколько безнадежна для него будет подобная борьба.

Эйб поехал к школе по привычке, так собака упорно ходит кругами по одному и тому же клочку земли, уверенная, что в траве есть птицы. Поскольку существовала немалая вероятность ареста, если его поймают за нахождение на территории частных владений, Эйб оставил машину у реки и прошел остаток пути пешком. Он чувствовал, как сердце скачет в груди, точно так же было, когда они с Джоуи шли этим же путем. Им тогда не нужно было даже говорить, они знали, куда направляются и что собираются совершить. Эйб прошел мимо места, где весной цветут фиалки, и мимо грязной тропинки, ведущей к задней двери «Мелового дома». Он понятия не имел, чего хочет, пока не подошел к окну, за которым увидел квартиру Эрика Германа. Он ощутил, как что-то прилило к голове, кровь или безумие, он не вполне понимал. Эйб был в перчатках, поскольку воздух все еще был холодный, хотя, возможно, он с самого начала планировал вторжение. Как бы там ни было, Эйбу даже не пришлось задумываться о собственной безопасности, когда он ударил кулаком в стекло, разбив окно, и протянул руку, чтобы отодвинуть щеколду.

Он перелез через подоконник, это было не так просто, как раньше: он стал тяжелее, и к тому же приходилось помнить о поврежденном колене. Он тяжело дышал к тому моменту, когда оказался в гостиной Эрика. Он счистил с себя осколки и осмотрелся. Вор многое может понять из простого осмотра жилища человека, и Эйб точно мог сказать, что Бетси никогда не будет счастлива с мужчиной, который живет здесь. Эйб просто не мог представить ее в этой аккуратной комнате, под простыней на этой идеально заправленной кровати. Даже холодильник выдавал, насколько Герман не подходит Бетси: все, что в нем было, — майонез, бутылка воды и полбанки оливок.

Каждый раз, влезая в чужой дом, Эйб всегда чувствовал, где именно найдет самую богатую добычу, и, как оказалось, он не потерял этой способности. Здесь, в гостиной, лежали вопросы для промежуточного экзамена на старшем курсе по историческому семинару, пять листов вопросов по культуре Греции. К листам с вопросами был подколот лист со списком класса. Эйб быстро просмотрел страницу и нашел то, что искал. Фамилию Гарри.

Он скатал в трубочку экзаменационные вопросы и сунул в рукав куртки, вышел за дверь, которая открывалась в коридор спального корпуса. Наступил час ужина, и, за исключением нескольких больных мальчиков, в корпусе никого не было. Эйбу не составило труда дойти до конца коридора, и еще проще оказалось определить, какая из комнат является бывшим кабинетом доктора Хоува: здесь была каминная полка с большим количеством зарубок, и золотистый дубовый паркет, и резное дерево, с которого нанятая горничная каждую неделю стирала пыль, и письменный стол, в который Эйб положил то, чего заслуживал Гарри Маккенна.

Карлин возвращалась домой с соревнований по плаванию в Нью-Гемпшире, когда почувствовала его присутствие. Она оставила рядом с собой свободное сиденье, кинув туда черное пальто, поскольку не желала поддерживать вежливую беседу ни с одной из девочек команды. Очень кстати, что сиденье рядом с ней оказалось свободно, потому что теперь было место для того, что осталось от Огаста Пирса, который уселся рядом с ней, одна мокрая капля за другой.

Хотя Карлин показала себя на соревнованиях неплохо, в общем и целом мероприятие всех разочаровало, и в автобусе царила тишина, как всегда бывает после поражения. Карлин даже не стала принимать душ перед тем, как одеться, остриженные волосы еще не высохли и пахли хлоркой, но капли воды, которые сейчас катились по пластмассовому сиденью, были не с ее волос и не с ее мокрого купальника, засунутого в спортивную сумку. Карлин бросила быстрый взгляд на ближайшее окно — вдруг оно приоткрыто? — снаружи висела мелкая морось, но все окна были плотно закрыты, и с крыши автобуса тоже ничего не капало. Та жидкость, которую заметила Карлин, была не дождевой водой, она расползалась по сиденью, мутная и зеленая, сгусток воды, который обладал и весом, и формой. Карлин чувствовала, как колотится сердце, точно так же оно билось, когда она выжимала из себя все силы во время заплыва. Она смотрела прямо перед собой и считала до двадцати, но все равно ощущала его рядом.

— Это ты?

Карлин спросила так тихо, что никто в автобусе не услышал, даже Айви Купер, сидевшая сразу за ней, ничего не уловила.

Карлин протянула руку, чтобы коснуться черного пальто. Ткань промокла насквозь и была такая ледяная на ощупь, что девочка немедленно задрожала. Она чувствовала, как холод поднимается по руке, как будто в ее вены добавили ледяной воды. Автобус уже въехал в Массачусетс и двигался на юг по девяносто третьей трассе, приближаясь к повороту на семнадцатое шоссе. Снаружи было темно и сыро, и все исчезало в тумане: заборы и деревья, машины и уличные вывески. Карлин сунула руку в карман черного пальто, оказалось, что он полон воды. Еще здесь был ил, а в складках швов — грязная галька со дна реки вместе с несколькими черными камешками, такие камешки часто находят в животах серебристых форелей, вспоротых ножами рыбаков.

Карлин посмотрела через проход туда, где сидела и дремала Кристин Перси. В запотевшем стекле сбоку от Кристин она увидела отражение Гаса. В черном пальто он казался бледным, как вода, полупрозрачным, его черты рассеивались каждый раз в свете идущих навстречу машин. Карлин закрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья. Он возник рядом с ней, потому что она этого хотела. Она призвала его тогда и звала до сих пор. Даже когда она заснула, ей снилась вода, как будто мир перевернулся вверх тормашками и все, что было ей дорого, кануло в глубине. Она плыла по зеленым волнам с широко открытыми глазами, отыскивая мир, который знала, но этого мира больше не существовало: то, что некогда было твердым, сделалось теперь жидким, и птицы плавали вместе с рыбами.

Карлин проснулась, только когда автобус подъехал к стоянке Хаддан-скул, девочки шумно завозились, и мотор заглох. Она проснулась, вздрогнув, колотя вокруг себя руками, девочкам-пловчихам рассказывали, что так машут руками утопающие, и по автобусу прокатила волна паники. У Карлин из горла вылетал хрип, как будто ей ничто уже не могло помочь, но, к счастью, Айви Купер обладала холодным рассудком, она быстро протянула Карлин бумажный пакет, в который та дышала, пока ее кожа не обрела нормальный оттенок.

— Ты совсем замерзла, — сказала Айви, их руки соприкоснулись, когда Карлин с благодарностью возвращала пакет. — Наверное, слишком долго пробыла в воде.

Карлин потянулась за черным пальто и спортивной сумкой, собираясь уже выходить, но тут поняла, что почти все девочки с интересом смотрят на машину, припаркованную на траве перед «Меловым домом». Несмотря на морось и поздний час, Боб Томас был здесь, стоял рядом с другим мужчиной, которого никто из девочек не знал.

— Что происходит? — спросила Карлин.

— Где ты была? — Рядом с ней стояла Айви Купер. — Гарри Маккенну вышибли из школы. У него в комнате нашли экзаменационные тесты на этот семестр. Вчера вечером было слушание, и он никак не смог оправдаться. Я слышала, он влез в квартиру мистера Германа, чтобы украсть бумаги. Разбил окно и все такое.

И точно, кузов стоящей машины был забит чемоданами и кучами пожитков, в спешке загруженными просто так. Все, что принадлежало Гарри, было здесь: его свитера, спортивные тапочки, книги, его лампа. Некоторые девочки уже начали выходить из автобуса, некоторые уже бежали под дождем к «Святой Анне», а Карлин так и стояла, глядя в окно. Наконец Гарри вышел с таким видом, будто куда-то торопился. На нем был спортивный свитер, светлые волосы спрятаны под капюшоном, как следует разглядеть лицо тоже не представлялось возможным.

Он упал на пассажирское сиденье отцовской машины и захлопнул дверцу. Карлин вышла из автобуса, где, кроме нее, не осталось никого. Она все еще видела Гарри со своего места на стоянке, но он ее не замечал. Замдекана и отец Гарри не стали пожимать на прощание руки, это не было дружеским расставанием. В Дартмуте уже знали об исключении Гарри, и ему было отказано в автоматическом поступлении. Он не поступит в колледж осенью и вообще не закончит в этом году среднюю школу, поскольку его попросили уехать до окончания семестра. Карлин шла за машиной отца Гарри, когда она медленно переваливала через «лежачего полицейского» на стоянке и выворачивала на Мейн-стрит. Она шла под дождем, который сейчас пошел сильнее, заколотил по крышам белых домов. Машина была роскошная, черная, гладкая и такая бесшумная, что большинство горожан даже не заметили ее появления. Когда машина миновала гостиницу, она прибавила скорость и понеслась, расплескивая лужи, оставив после себя тонкую струйку выхлопа, которая поплыла к центру города.

Карлин проскользнула к себе в комнату уже после отбоя, и, хотя час был поздний, Эми Эллиот сидела на кровати и рыдала.

— Ну, теперь ты счастлива? — закричала Эми. — Его жизнь разбита!

Каролин легла в кровать, не раздеваясь. Она совершенно не была счастлива, отсутствие Гарри не вернет обратно Гаса. Гас не поднимется утром из реки, возвращаясь по собственным следам, он не проснется в своей постели, готовый идти в школу, желающий, чтобы его жизнь продолжалась. Когда утро действительно наступило, Карлин не пошла на занятия. Конец месяца выдался бурным, и с неба обрушивались потоки дождя, но это не помешало Карлин дойти до банка и поговорить с Майком Рэндаллом, а затем отправиться на автобусе в туристическое агентство в Гамильтоне, где она потратила деньги из сбережений мисс Дэвис на покупку билета на самолет. Она автобусом вернулась в Хаддан уже после обеда, направилась прямо в аптеку и села к стойке. Шел уже четвертый час, и Шон Байерс успел приступить к работе. Он стоял у раковины, намывая чашки и блюдца, но при виде Карлин вытер руки и подошел.

— Ты насквозь промокла, — сказал он, его голос был полон грусти и участия.

На полу под стулом Карлин натекли лужи воды, волосы прилипли у нее к голове. Шон налил ей чашку горячего кофе.

— Тебя когда-нибудь охватывало желание уехать домой? — спросила его Карлин.

Хотя обычно в этот час в аптеке было полно народу, сегодня проливной дождь, кажется, прогнал людей с улиц и из магазинов. Единственным посетителем кроме Карлин был здесь Сэм Артур из городского совета, он обдумывал программу праздника по случаю закладки нового медицинского центра, бормоча себе под нос и угощаясь клубничным молочным коктейлем, который точно не входил в его программу питания для диабетиков.

— Так вот что ты задумала? — сказал Шон. Он почти не видел Карлин с рождественских каникул, во всяком случае, видел не так часто, как ему хотелось бы. Он по-прежнему тайком ходил в бассейн поздно ночью, в надежде встретить ее, но ее ни разу не было. Казалось, время, которое они провели вместе, существовало отдельно от остальной их жизни, словно сон, которому грозит исчезновение, как только спящий проснется. — Хочешь бежать?

— Нет. — Карлин дрожала в мокрой одежде. — Я полечу самолетом.

Она показала ему билет в один конец.

— Кажется, ты уже твердо решила.

— Гарри вышибли из школы, — сообщила Карлин Шону.

— Нет. Таких парней, как он, никогда ниоткуда не вышибают.

— А этого вышибли. Вчера вечером. Он уезжал почти ночью, боялся насмешек.

Шон засветился от радости. Он даже исполнил небольшой танец победителя, отчего Карлин засмеялась.

— Ты совсем не симпатичный, когда злорадствуешь, — сказала она, но все равно продолжала смеяться.

— А ты симпатичная, — сказал Шон. — Только жалко, что такая трусиха.

Несколько голодных учеников из Хаддан-скул отважились выйти под дождь, чтобы раздобыть гамбургеров и жареной картошки, и Шона позвали, чтобы приготовить заказ. Карлин смотрела, как он кидает на гриль плоские мясные котлетки и включает фритюрницу. Даже здесь, в аптеке, у Карлин было такое ощущение, как будто она находится под водой. Внешний мир проплывал мимо: миссис Джереми под зонтом, грузовик, доставивший гибискусы в «Счастье цветовода», ватага ребятишек из начальной школы, бегущих по домам в дождевиках и ботинках.

— Я не трусиха, — возразила Карлин, когда Шон вернулся и снова наполнил ее чашку дымящимся черным кофе.

— Ты позволяешь себя выгнать. Как еще это называется?

— Желанием оказаться дома.

Благодаря непроницаемо черным глазам Шон Байерс обладал способностью скрывать большую часть того, что творится у него в душе. Он всегда был хороший лжец, он умудрялся спасаться из ситуаций, в которых кто-нибудь другой угодил бы в тюрьму, но сейчас он не лгал.

— Это желание никогда тебя не покидает. С чего бы тебе уезжать, если тебя не гонят?

Карлин положила на прилавок несколько монет, чтобы расплатиться за кофе, а затем направилась к двери. Картошка во фритюрнице вовсю шипела, но Шон все равно бросился вслед за Карлин. Ему было наплевать, пусть хоть вся аптека сгорит дотла. Дождь хлестал с такой силой, что струи воды били об асфальт со звуком ружейных выстрелов или грохотом далеких пушек. Не успела Карлин свернуть на боковую улицу, как Шон затащил ее под козырек аптеки. Он был от нее без ума, но сейчас дело было не в этом. Дождь лупил все сильнее, но Карлин слышала, как бьется сердце Шона под тканью рубахи, чувствовала грубость надетого на нем белого фартука. Весь мир вокруг сделался текучим, воды было достаточно, чтобы утащить ее на дно, вот почему какой-то короткий миг она крепко держалась и делала все возможное, чтобы не утонуть.

На поле за городской ратушей был установлен шатер, а над ним флаг, треплющийся на ветру, так что никто в городе не мог пропустить праздник по случаю начала стройки. Городской совет нанял «Строительную компанию Беккера», и Ронни Беккер, отец Дорин и Никки, уже утрамбовал бульдозером площадку, чтобы шатер стоял на ровном месте; это было весьма кстати для пожилых гостей, таких как миссис Эванс, которая в последнее время пользовалась тростью, им не пришлось ковылять по кочкам, рискуя сломать ногу или бедро.

Играл оркестр Чазза Диксона, и две дюжины учеников из начальной школы, которые занимались у мистера Диксона на скрипке или флейте, были освобождены от последнего урока, чтобы они смогли присутствовать на мероприятии. К счастью, несмотря на дождливый период, день выдался ясный и солнечный, с порывистым, довольно свежим западным ветром. На всякий случай в шатер поставили переносные обогреватели, чтобы присутствующие наверняка смогли насладиться сэндвичами с лососем и слойками со сливочным сыром, которые предложил на больших серебристых подносах кафетерий Хаддан-скул. Почему-то никого не удивляло, что если горожане имели тенденцию скапливаться у бара, то руководство и сотрудники школы собирались вокруг столов с закусками, глотая фаршированные яйца и тарталетки с моллюсками.

Уже было выдвинуто предложение и со стороны совета попечителей, и от имени городского совета, что медицинский центр будет назван в честь Элен Дэвис, и бронзовая табличка с выгравированным на ней именем Элен была вделана в закладной камень. Декан попросил Бетси Чейз увековечить момент посредством фотоискусства, и она присутствовала на церемонии, запечатлевая, как Сэм Артур с Бобом Томасом пожимают друг другу руки, причем оба они позировали, поставив одну ногу на закладной камень. Потом Бетси попросили сфотографировать врачей, которых переманили из Организации медицинского обеспечения в Бостоне, вместе с новым администратором нового центра, кузиной Келли Эйвон, Дженет Ллойд, которая была счастлива вернуться в Хаддан после восьми лет изгнания, проведенных в столице Массачусетса.

Бродя вокруг, Бетси заметила «крузер», на котором ездил Эйб, он стоял среди дюжины других машин, припаркованных вдоль Мейн-стрит, где знаки, запрещающие стоянку, были закрыты джутовыми мешками. Бетси поймала себя на том, что невольно высматривает его, но здесь собралась настоящая толпа, полно народу, которого Бетси не знала, и она увидела Эйба только тогда, когда оркестр Чазза Диксона перешел к последней части программы. Эйб стоял возле импровизированной раздевалки, куда Бетси все равно требовалось подойти, чтобы забрать пальто.

— Эй, — окликнула она его, подходя. — Помнишь меня?

— Точно, помню. — Эйб отсалютовал ей стаканом и добавил: — Желаю хорошо повеселиться, — после чего быстро ушел.

Он уже решил, что с него хватит биться головой в запертую дверь, поэтому направился в бар взять еще пиво. Несмотря на возникшую поначалу шумиху, все прекрасно обходились и без служащего в рядах полиции Эйбела Грея. Например, миссис Эванс теперь названивала Дагу Лаудеру, сообщая, что в ее сад пробрался енот, пожирает птичий корм и опрокидывает бачки для мусора. На службу взяли еще одного младшего полицейского, и по утрам он стоял на посту на перекрестке перед начальной школой. В те дни, когда собирался клуб цветоводов, он стоял перед ратушей, регулируя движение, и с благодарностью принимал термос с горячим какао, который приносила ему Келли Эйвон. Горожане, вызывавшие Эйба в самые интимные моменты своей жизни, — например, Сэм Артур, с которым Эйб просидел целую ночь, когда его жена, Лорриан, попала в серьезную аварию, отправившись в Виргинию навестить их дочь, или миссис Джереми, которая рыдала, пока Эйб уговаривал Эй-Джея не прыгать из окна второго этажа одной кошмарной весенней ночью, хотя этот прыжок, скорее всего, ничем не повредил бы Эй-Джею, только хорошенько бы его встряхнул, учитывая, в какой стадии опьянения он находился, — теперь едва ли не вздрагивали, встречаясь с ним, смущенные тем, что он знает все их тайны, в которые некогда был посвящен. Да и сам Эйб не чувствовал себя по-прежнему легко с большинством горожан, Джоуи и Мэри-Бет явно избегали его, а все эти зануды из Хаддан-скул, которые жаловались на то, что он вторгается в жизнь школы, продолжали приглядывать за ним.

Единственная причина, по которой он появился на празднике, — желание отдать дань уважения Элен Дэвис. Он уже пропустил два пива в память о ней и полагал, что и третье ему не повредит. Пропустит еще пару и уйдет, без всяких скандалов, но, развернувшись, он увидел, что Бетси тоже подошла к бару. Она попросила стакан белого вина, глядя при этом в его сторону.

— Ну вот, опять ты меня преследуешь, — обвинил ее Эйб и удивился, когда она не стала опровергать его слова. — Налей ей чего-нибудь получше, Джордж, — сказал Эйб бармену, Джорджу Николсу из «Жернова».

— Так ведь школа оплачивает банкет, — отозвался Джордж. — Поверь мне, здесь нет ничего приличного.

— Я слышала, тебя уволили, — сказала Бетси, пододвигаясь, чтобы дать место у стойки Эй-Джею Джереми.

— Я предпочитаю считать это вечными каникулами.

Эйб посмотрел мимо Эй-Джея и сделал Джорджу Николсу знак, чтобы тот налил совсем немного водки в двойную порцию водки с тоником, которую заказал Эй-Джей.

— Похоже, они тебя повязали по рукам и ногам и хотят сделать фотокорреспондентом, — сказал он, когда Бетси отступила на шаг, чтобы сфотографировать Чазза Диксона, дующего в саксофон с такой экспрессией, что большинство его учеников были просто потрясены.

Бетси развернулась, и Эйб оказался у нее в видоискателе. Объекты для съемки почти всегда стеснялись, они старались отвернуться, но Эйб глядел прямо на нее так пристально, что она засуетилась и спустила затвор раньше, чем успела приготовиться. Во всем быт ли виноваты его светло-голубые глаза, с самого начала.

— Моя очередь, — сказал Эйб.

— Ты же понятия не имеешь, как нужно фотографировать, — засмеялась Бетси, передавая ему камеру.

— Теперь ты запомнишь этот день навсегда, — пообещал Эйб, отдавая фотоаппарат обратно, после того как сделал снимок. — Разве не этой цели служит фотография?

Они совершили огромную ошибку, что не разошлись сразу в разные стороны, и оба это понимали, но все равно долго стояли рядом, глядя на оркестр.

— Не хочешь нанять их, чтобы играли у тебя на свадьбе? — спросил Эйб, кивнув в сторону музыкантов.

— Очень смешно.

Бетси слишком быстро выпила вино, потом у нее обязательно заболит голова, но в данный момент ей на это было наплевать.

— Мне это совсем не кажется смешным.

Он пододвинулся к ней:

— Что ты делаешь?

Бетси была уверена, что он хочет ее поцеловать, у нее даже перехватило дыхание. Но вместо этого Эйб показал ей четвертак, который вынул у нее из-за уха. Он много практиковался, и, хотя фокус еще требовалось доработать, за долгие, ничем не занятые часы Эйб обнаружил, что у него имеются способности в этой области. Он уже выманил почти сотню долларов у Тедди Хамфри, который никак не мог понять, как же Эйб постоянно угадывает, какую карту в колоде он выбрал.

— У тебя хорошо получается, — сказала Бетси. — Точно так же хорошо, как и влезать в чужие квартиры.

— Это официальное дознание или частный допрос?

Бетси покачивалась в такт музыке. Она отказалась сказать больше, хотя сразу же подумала об Эйбе, когда услышала, что кто-то вломился в квартиру Эрика. До сих пор она гадала, действительно ли в этом самом преступлении виновен тот ученик, которого исключили, Гарри Маккенна.

— Очень жаль, что Элен Дэвис здесь сейчас нет.

— Она пришла бы в ярость от всего этого, — сказал Эйб. — Толпа, шум, скверное вино.

— Они уже нашли кое-кого на ее место. — В качестве нового главы отделения Эрик входил в комиссию по найму преподавателей. Они выбрали совсем молодого преподавателя истории, только что получившего диплом, слишком юного и неискушенного, чтобы требовать себе каких-то прав. — Не теряли даром времени после ее смерти.

— За Элен.

Эйб поднял стакан с пивом и прикончил его в несколько глотков.

У Бетси на лице застыло мечтательное выражение: в последнее время она особенно хорошо понимала, как один-единственный шаг может изменить весь ход жизни. Она не привыкла пить днем, может быть, в этом заключалась причина, что она так по-дружески болтала с Эйбом.

— Как ты думаешь, что Элен изменила бы в своей жизни, если бы могла прожить ее заново?

Эйб немного подумал и ответил:

— Наверняка она сбежала бы отсюда вместе со мной.

Бетси рассмеялась.

— Думаешь, я шучу? — усмехнулся Эйб.

— О нет. Уверена, ты говоришь совершенно серьезно. Из вас получилась бы интересная пара.

На этот раз, потянувшись к ней, Эйб действительно ее поцеловал, на глазах у всего оркестра Чазза Диксона и всего города. Он просто подошел и сделал это, и Бетси даже не попыталась его остановить. Она целовала его в ответ, пока не закружилась голова и ноги не сделались ватными. Эрик сидел за столом доктора Джонса вместе с остальными преподавателями Хаддан-скул, он запросто мог бы увидеть их, если бы обернулся; Луиза Джереми и Шарлотта Эванс в этот момент проходили мимо, болтая о том, какой удачный получился праздник, а Бетси все еще целовала Эйба. Она делала бы это до бесконечности, если бы ударник не грохнул по тарелкам так резко, что она вздрогнула и оторвалась от Эйба.

Кто-то в публике предложил организовать танцы, прямо перед гардеробом, и несколько горожан уже заплясали, не дожидаясь музыки. Эй-Джей Джереми, который умудрился надраться, несмотря на бдительное око мамаши, танцевал с Дорин Беккер. Тедди Хамфри воспользовался случаем и пригласил на танец свою бывшую жену, и, ко всеобщему изумлению, Никки согласилась.

— Ладно, — произнесла Бетси, пытаясь прийти в себя после поцелуев. Губы у нее горели. — И к чему все это?

Она смотрела на Эйба, но не видела его глаз. И это было к лучшему, потому что если бы увидела, то точно узнала бы, к чему был этот поцелуй. По крайней мере, она была достаточно сообразительна, чтобы не смотреть ему вслед, когда Эйб уходил. Она однажды уже сказала ему, что между ними ничего не было, и теперь ей просто нужно убедить в этом же саму себя. Она заказала себе еще стакан вина, выпила слишком быстро, затем надела пальто и застегнула, защищаясь от непогоды. Флаги над шатром хлопали на ветру, вечернее небо начало темнеть, облака сделались черными. Праздник уже подходил к концу, и к ней подошел Эрик.

— Что с тобой? — спросил он, потому что ее лицо пылало и она слегка пошатывалась. — Плохо себя чувствуешь?

— Нет, все прекрасно. Я просто хочу домой.

Не успели они выйти, как громыхнул гром, прокатился по небу с востока, и еще больше потемнело.

— Неудачный момент, — сказал Эрик. Сквозь ткань шатра были видны всполохи молний. — Надо переждать.

Но Бетси не могла ждать. Она ощущала на коже крошечные разряды электричества каждый раз, когда небо заливало светом, и не успел Эрик ее задержать, как она бросилась вон из шатра. Когда она бежала по Мейн-стрит, в небе загрохотало, и еще одна молния прорезала горизонт. Гроза надвигалась все быстрее, на Мейн-стрит и на Лавуэлл-лейн росли старые дубы, которые запросто могли привлечь к себе разряд, но и это не устрашило Бетси. Уже скоро ударили первые крупные капли дождя, и она остановилась, запрокинув голову к небу. Хотя ее поливало дождем, она все равно пылала от жара; она никак не могла договориться с собой.

Боб Томас просил ее сделать фотографии как можно скорее, поэтому она сразу пошла к зданию, где располагался факультет искусств. Она с радостью принялась за работу в надежде, что сумеет выбросить Эйба из головы, и, как оказалось, фотографии, сделанные в этот день, были очень даже неплохи. Пара из них даже годилась на первую полосу воскресного выпуска «Хаддан трибьюн»: одна, где Сэм Артур и Боб Томас обменивались рукопожатием, и вторая, где Диксон дул в саксофон. Удивительно, как объектив камеры умеет улавливать информацию, незаметную невооруженному глазу. Например, сомнение, написанное на лице Сэма Артура, глядящего на замдекана; пот на лбу Чазза Диксона. Бетси думала, что ее больше всего потрясет фотография Эйба, но оказалось, что в этот момент он шевельнулся, и портрет вышел смазанным. Он получился совершенно не похожим на себя. Нет, самой волнующей оказалась фотография, которую сделал Эйб. Бетси оставила отпечаток в ванночке с проявителем на большее, чем нужно, время, так что он вышел передержанным, но даже тогда было невозможно не заметить того, что выдавала фотография. На ней, выставленная на всеобщее обозрение, была запечатлена влюбленная женщина.