"Игорь Малышев. Подменыши (роман Журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

направление. Сатир решил, что от судьбы все же не уйдешь, как вдруг мать
издала пронзительный скрип, глаза ее сверкнули так, что осветились
окружающие деревья, а корни вылетели в разные стороны, похватав собак, и
стали медленно сжиматься, как кольца удава. Собаки цапали желтыми клыками
воздух, хрипели, царапали когтями землю, но все было безрезультатно. Через
минуту на поляне валялись покореженные трупы пяти собак с вывернутыми шеями
и высунутыми наружу почерневшими языками.
Затем несколько корешков, слабых и нежных, как новорожденные ужата,
медленно оплели горло Белки и стали виться по нему, словно оглаживая,
временами подрагивали, как от боли. Сатир сел рядом, чуть приподнял голову
подруги руками, чтобы корешкам было удобнее охватывать раны, и с почти
остановившимся сердцем стал смотреть за происходящим. Мать тихо постанывала,
глаза ее то вспыхивали в темноте, то гасли, словно она вдруг теряла надежду.
Сатир забыл о сгоревшем Истомине, о расстрелянном Ване, забыл, что по их
следам могут и уже наверняка отправились преследователи. Он, боясь моргнуть,
смотрел на маленьких и слабых "ужат", затаив внутри немыслимую и самую
простую из всех надежду. Надежду на жизнь.
Наконец корешки дрогнули, разжались и обессиленно сползли вниз, открыв
красивую белую шею, на которой едва виднелись тонкие, как шелковые нити,
белые шрамы. Белка кашлянула, дернулась и медленно открыла глаза. Мать
поспешно отступила в ночь, на прощанье коснувшись руки сына. Он быстро
обернулся ей вослед и чуть слышно прошептал:
- Спасибо, мама.
Белка попробовала сесть, но тело ее ослабело от потери крови и не
слушалось. Сатир поддержал ее под спину и даже сквозь куртку почувствовал
холод обескровленного тела. Спасенную била крупная дрожь, зубы лязгали.
Сатир осторожно убрал с ее лба слипшиеся от крови волосы. Подышал, согревая,
на бледное лицо, руки, шею. Потом аккуратно поднял ее и побежал по лесу
подальше от поляны, усеянной трупами собак, натренированных на убийство.
Белка пришла в себя, с трудом открыла глаза. Над ней нависал серый,
покрытый мелкими трещинками и клочьями черной паутины потолок.
Потолок поддерживали четыре стены, выкрашенные грязно-зеленой краской.
Окно комнаты было наполовину затоплено под землю.
"Полуподвал, - подумала Серафима. - Полумогила". Вокруг возвышались
горы старых вещей - какие-то древние телевизоры с покрытыми пылью экранами,
огромные радиолы в деревянных корпусах, швейные и стиральные машины, кипы
газет и журналов, узлы с тряпьем, похожие на перезрелые тыквы, картонные и
фанерные ящики, детский велосипед с одним колесом, пустые портретные рамы и
еще бог знает сколько разношерстной рухляди. Похоже, эту квартиру в течение
десятилетий использовали как склад ненужных вещей, которые рука не
поднимается выкинуть на помойку.
"В таком бардаке кошки себя очень хорошо чувствуют", - отчего-то
подумалось ей.
Она провела по стене рукой. Та была холодная и шершавая, будто шкура
какого-то доисторического гада. "Совершенно не помню это место. Где я?" С
улицы доносилось монотонное и равнодушное шарканье ног, рычание проезжающих
неподалеку машин и слабый шорох дождя.
В подвальное окно сочился красноватый, как разбавленная кровь, свет
осеннего заката. Белка с трудом перевернулась на бок и увидела рядом с
кроватью облезлый табурет, на котором стоял открытый брикет молока. Ощутив