"Матиас Мальзье. Механика сердца " - читать интересную книгу автора

Вначале я не очень-то улавливал суть происходящего - слишком был мал.
Но по мере того, как я взрослел, мне становилось обидно сознавать себя
гадким утенком. Я до сих пор искренне не понимаю, отчего простые часы
внушают людям такое отвращение. Ведь это всего-навсего деревянная поделка!
Зато сегодня, после того как меня в энный раз отказались усыновить, ко
мне подошел один из постоянных пациентов Докторши, Артур, бывший офицер
полиции, а ныне спившийся бродяга. Все у него какое-то скукоженное, что
пальто, что веки. Он довольно высокого роста и был бы еще выше, если бы не
горбился так сильно. Обычно он никогда со мной не говорит. Но странная вещь:
мне нравится, как мы с ним не разговариваем. Есть что-то ободряющее в его
привычке здороваться со мной беглой улыбкой и взмахом руки, ковыляя через
кухню.
Пока Мадлен беседует в соседней комнате с молодыми нарядными
супружескими парами, Артур подходит ко мне, тяжело переваливаясь с боку на
бок. Его позвоночник скрипит, как несмазанная тюремная дверь. Наконец-то он
заговаривает со мной:
- Не тужи, малыш Джек! Знаешь, все в жизни проходит, рано или поздно. И
все выздоравливают, пусть даже и не враз. Я потерял работу за несколько
недель до самого холодного дня на свете, и моя женушка выгнала меня из дому.
Подумать только: я ведь решил стать полицейским только ради нее. Сам-то
мечтал быть музыкантом, но мы здорово нуждались.
- А как же вышло, что тебя выгнали из полицейских?
- Эх, что говорить! Коли Бог дал талант, его уж никуда не денешь! Я во
весь голос распевал протоколы показаний, вместо того чтобы зачитывать их как
положено, и больше сидел за своей фисгармонией, чем за пишущей машинкой в
комиссариате. А потом, я еще прикладывался к виски - так, слегка, чтоб голос
звучал позвонче... Но они-то в музыке не смыслят ни уха ни рыла, понимаешь?
И в конце концов велели мне убираться. А я, дурень несчастный, взял да и
выложил все как есть моей женушке. Ну, что было дальше, ты уже слышал... Вот
тогда-то я и растратил последние деньги на виски. И знаешь, именно это и
спасло мне жизнь.
Мне ужасно нравится слушать, как он говорит это свое "и знаешь...",
объясняя - в высшей степени торжественно, - что виски "спасло ему жизнь".
- А в тот знаменитый день шестнадцатого апреля тысяча восемьсот
семьдесят четвертого года холод до того выстудил мне спину, что хребет чуть
было не рассыпался, - спасибо огненной воде, которую я принимал после тех
скорбных событий, она не дала мне оледенеть вконец. Я единственный из всех
бродяг, кто остался в живых, все мои дружки замерзли насмерть.
Он стаскивает с себя пальто и предлагает взглянуть на его спину. Мне
как-то не по себе, но я чувствую, что отказаться неудобно.
- Докторша Мадлен меня починила - вставила на место треснувших
позвонков часть клавиатуры от моей фисгармонии и настроила ее. Теперь я могу
играть разные мелодии, стуча молоточком по спине, вот только хожу согнувшись
в три погибели. Хочешь - сыграй сам что-нибудь, - говорит он, протянув мне
свой молоточек.
- Я совсем не умею играть.
- Погоди, не робей, давай-ка споем на два голоса, и ты увидишь...
Мы запеваем "Oh When the Saints",

Когда миновал мой пятый день рождения, Докторша Мадлен перестала