"M.K.Мамардашвили, А.М.Пятигорский "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке"" - читать интересную книгу автора

факты мы имеем возможность располагать во времени, в то время как другие
факты мы имеем возможность располагать в пространстве. Поэтому мы можем с
равным правом называть подсознательное не "бывшим" сознанием, а, скажем,
"будущим". Важно лишь, что в данном случае любые выводимые явления психики
могут у нас условно фигурировать как явления сознания, но не вследствие
того, что они стали объектом сознания, а исключительно в силу того, что
они сами фигурируют в качестве естественных "отработок" сознания или даже
как само сознание.
Мы думаем, что понимание сознания, работа с сознанием, борьба с
сознанием - отсюда и попытки построения какой-то своей метатеории сознания
для отдельного человека (мы в данном случае фигурируем как два отдельных
человека) - вызваны нашим желанием дойти
до какого-то доступного нам сейчас предела, причем предела не в чистом
умозрении, не в поисках какого-то абстрактного категориального сознания, а
предела в поисках основы своего сознательного существования. Конечно, мы
могли бы, опять-таки перефразируя Фрейда, сказать, что эти попытки
необходимы для того, чтобы нам или другому (больному?) было лучше, но,
очевидно, эта необходимость другого порядка. Здесь не стоит вопрос о
"лучше" или "хуже", - здесь просто возникает внутренняя необходимость
дойти до предела в субъективном сознательном существовании, независимо от
того, чего это может нам стоить.
Понимание сознания в этой работе относится к метатеории, а не к теории
сознания. Это очень трудно объяснить не потому, что этому нет объяснения,
а потому, что этому есть слишком много объяснений. Первое объяснение,
которое можно было бы предложить, связано с тем, что сознание как таковое
(а не его понимание) не может быть нами, буквально говоря, жизненно
пережито, не может быть для нас феноменом жизни, и поэтому оно не может
быть объектом позитивного знания. И дело не только в том, что оно не может
быть объектом личного опыта, хотя это тоже очень важно, - а в том, что мы
просто уславливаемся, что для нас оно не может быть никаким объектом. Мы
говорим, что работаем с сознанием, что занимаемся пониманием сознания
именно потому, что описывать само сознание, работать с самим сознанием, а
не с его пониманием, невозможно. Поэтому должны быть введены какие-то
термины, понятия, которые надо отнести не к сознанию как предмету работы,
а к "работе" - таким образом эти термины и понятия будут фиксироваться как
свойства самой работы с сознанием. И фиксируя эти свойства, мы постулируем
такую область, где нет терминов "объект" и "субъект" как терминов сознания
в его предметном изучении, но где термины "объект" и "субъект" будут
терминами
метаязыка описания сознания. В объяснение этого можно обратиться к
аналогиям.
Возьмем "сознание как таковое"; мы не знаем, что это такое, мы исходим
из того, что вещей подобных сознанию нет, но в то же время и о некоторых
других вещах и явлениях мы также можем говорить, что они не могут быть
объектом непосредственного знания, и поскольку они не могут быть объектом
непосредственного знания, они могут быть сопоставимы с сознанием по этому
признаку. Возьмем, например, смерть как явление сознания. Смерть не может
быть описана в силу того тривиального обстоятельства, что для ее описания
надо быть живым, а будучи живым - описать свою смерть невозможно. И так
будет всякий раз, когда мы берем такие примеры для аналогий, в которых сам