"M.K.Мамардашвили, А.М.Пятигорский "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке"" - читать интересную книгу автора

способ описания уничтожает условия, в которых мыслится предмет, который мы
хотим описать. Понятие смерти может быть конкретизировано как смерть
клиническая, смерть биологическая и т. д., но смерть остается, как
явление, неописываемой, и поэтому смехотворно говорить о теории смерти,
между тем как с точки зрения сознания вполне допустимо говорить о
метатеории смерти (в уже указанном выше смысле, то есть описывать условия,
в которых о смерти говорится и думается, и свойства этого говорения и
думанья, а не сам предмет).
Здесь возможна еще аналогия с историей языка, с проблемой
происхождения языка. Как и в описании смерти мы обнаруживаем здесь
ограничивающие условия, которые вынуждают нас поставить вопрос о
необходимости метатеории. Когда ставится вопрос о метатеории языка,
действуют те же самые причины, во всяком случае, в той части теории языка,
которая касается проблемы его происхождения и истории, ибо эта проблема не
может быть поставлена в силу того, что любая попытка этого описания уже
содержит в себе те условия и те средства, происхождение которых как раз и
должно быть выясне-
но, и потому, как нам кажется, наука лингвистика должна принимать факт
языка как целое, нерасчленимое с точки зрения его генезиса.
Мы не можем восстановить язык как девственный факт, до которого не
было язык а, а потом язык появился как нечто первичное. Мы можем описывать
в диахроническом плане только конкретные структуры какого-то существующего
языка, отвлекаясь от проблемы происхождения языка и структуры языка вообще.
Аналогичное явление можно заметить и в онтогенезе языка. До сих пор
совершенно непонятно - каким образом за первые четыре года жизни человек
научается языку. Практически получается так, что наступает время, когда он
уже овладел элементами языка, и все попытки детерминировать "ситуацию
овладения языком" какой-то начальной, исходной ситуацией бессмысленны. Мы
можем здесь лишь "идти дальше", от этапа, когда он уже овладел
"первичными" элементами языка, к последующим этапам его языкового
научения, то есть, по сути дела, к этапам расширения его языковой
эрудиции, поскольку она уже была дана в 3 - 4 года. Но каким образом это
произошло - детерминистски осознать невозможно. Потому что любая попытка
детерминистского осознания начальных условий уже содержит в себе в скрытом
виде сами эти начальные условия. Но это не тот вид начальных условий,
который предположительно является генетически предшествующим, -
генетически предшествующее начальное условие не восстановимо.
Проблема метатеории сознания осложняется еще и тем, что существует так
называемый "первичный" метаязык. То есть, кроме метаязыка сознания,
который мы хотим построить как исследователи, существует и другой, по
отношению к нему являющийся первичным, метаязык самого сознания как
некоторой "естественно" функционирующей силы. Возьмем такую удивительную
способность древнеиндийских грамматических
представлений (аналогичные вещи наблюдаются во многих мифологических
системах), как их способность быть описанием языка и одновременно
порождать условия для вторичного осознания в качестве теоретической
системы этого описания. Лингвисты склонны рассматривать эти представления
как знание о языке, мы же считаем их какими-то "естественными
образованиями", условиями "работы" самого языка, внутренней возможностью
функционирования любого (в принципе) языка, независимо от существования