"M.K.Мамардашвили, А.М.Пятигорский "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке"" - читать интересную книгу автора

раскладка и прикидка. Так вот, текст данной книги забавен тем, что
ПОСТУЛИРУЕТ, что то, что объясняется в книге авторами, не может быть
текстом;
ДЕМОНСТРИРУЕТ, что текстом может быть все, что угодно.
Тогда в чем же состоит функция предисловия, если заранее известно, что
сам текст будет всегда рефлексивно превосходить любую рефлексию? Некоторым
образом ввести проблему... и тут же сказать, что при адекватном подходе к
ее решению текст как таковой должен капитулировать? Описать историю
проблемы и историю появления ее в мышлении авторов? История такая есть
(уже хорошо), но проблема не имеет отношения к собственной истории, а
мышление авторов к обстоятельствам, сопутствующим мышлению. Жизнь,
университеты, традиции, кружки - в лучшем случае через них можно только
тайком подглядеть проблему... Привести "мнения специалистов"? В этой
области между специалистами не должно быть ни согласия, ни спора, хотя
речь идет не о мнениях, а об объективном положении вещей... Высказать
"критические замечания"? Вообще ни один философ не "ошибался" и не
"заблуждался", если высказывал что-то философское, а не научное. Философии
- это разные мыслительные конструкции, иногда непримиримые, исключающие
друг друга. Но в границах своего мыслительного пространства мышление
философа всегда метафизически последовательно, хотя может быть логически и
даже спекулятивно противоречиво. Что касается "критики" данного текста, то
он просто неуязвим тем, что открыт полностью для любых возможных
понимании, равно как и непонимании.
Все вышеперечисленные темы предисловия к тексту значимы постольку,
поскольку они не имеют отношения к тексту. Это детали картины текста с
обратной стороны. Да это и не наша задача, хотя некоторая осведомленность
о том, чем текст не является, тоже может иметь смысл. Художники иногда
рисуют объем не изнутри, а снаружи, рисуют отработанное, вытесненное
объемом пространство.
Мысль вещь конечная и актуально, и потенциально, но говорить о ней в
конечных терминах чрезвычайно сложно, а главное скучно. Когда рабби не
знает, что ответить на вопрос, или не хочет на него отвечать, он всегда
говорит: "Let me tell you a story", иными словами, он рассказывает байки
(что привело бы в бешенство Хайдеггера: "Бытие не терпит историй"). Так
вот, я приведу несколько историй, которые, согласно логике предмета этой
книги, нужно отвергнуть. Хотя прежде нужно иметь то, что отвергать, нужно
знать истории.
Мне повезло: оба философа, написавшие эту книгу, были моими учителями.
Кстати, я в то время не знала, что они "друзья" и любят беседовать друг с
другом, воспринимала их независимо друг от друга, но - вместе, потому что
лекции (иногда даже очень хорошие), уроки, дискуссии, самиздат, книги,
Голос Америки были на одной стороне, а они - на другой. Они были
философствующие философы... Как такое возможно? Коммунизм, тоталитаризм,
цензура, партком... Если у человека нет свободы слова, то его свобода
мысли нуждается в культуре, цепляется за социальное, тонет в духовности...
Все это справедливо для интеллектуалов, или духовных лидеров, или
идеологов - но не для философов, точнее, не для философского мышления,
которое, по природе своей, а-социально и а-культурно. Так что выражения
"родился в Москве", "работал в университете", "получил образование там-то"
являются скорее чисто географическими характеристиками, чем смысловыми,