"Осип Мандельштам. Четвертая проза" - читать интересную книгу автора

я весь изрешечен и проштемпелеван собственной фамилией. Когда меня называют
по имени-отчеству, я каждый раз вздрагиваю - никак не могу привыкнуть -
какая честь! Хоть бы раз Иван Моисеич в жизни кто назвал!.. Эй, Иван, чеши
собак! Мандельштам, чеши собак! Французику - шер-мэтр, дорогой учитель, а
мне: Мандельштам, чеши собак! Каждому свое.
Я - стареющий человек - огрызком сердца чешу господских собак - и
все им мало, все им мало... С собачьей нежностью глядят на меня глаза
писателей русских и умоляют: подохни! Откуда же эта лакейская злоба, это
холуйское презрение к имени моему? У цыгана хоть лошадь была, а я в одной
персоне и лошадь, и цыган...
Жестяные повесточки под подушечку... Сорок шестой договорчик вместо
венчика и сто тысяч зажженных папиросочек заместо свечечек...

16


Сколько бы я ни трудился, если бы я носил на спине лошадей, если бы
крутил мельничьи жернова, все равно никогда я не стану трудящимся. Мой труд,
в чем бы он ни выражался, воспринимается как озорство, как беззаконие, как
случайность. Но такова моя воля, и я на это согласен. Подписываюсь обеими
руками.
Здесь разный подход: для меня в бублике ценна дырка. А как же быть с
бубличным тестом? Бублик можно слопать, а дырка останется.
Настоящий труд это - брюссельское кружево, в нем главное - то на чем
держится узор: воздух, проколы, прогулы.
А ведь мне, братишки, труд впрок не идет, он мне в стаж не
зачитывается.
У нас есть библия труда, но мы ее не ценим. Это рассказы Зощенко.
Единственного человека, который показал нам трудящегося, мы втоптали в
грязь. А я требую памятников для Зощенко по всем городам и местечкам
Советского Союза или по крайней мере, как для дедушки Крылова, в Летнем
Саду.
Вот у кого прогулы дышат, вот у кого брюссельское кружево живет!
Ночью на Ильинке, когда Гум'ы и тресты спят и разговаривают на родном
китайском языке, ночью по Ильинке ходят анекдоты. Ходят Ленин с Троцким в
обнимку, как ни в чем ни бывало. У одного ведрышко и константинопольская
удочка в руке. Ходят два еврея, неразлучные двое - один вопрошающий, другой
отвечающий, и один все спрашивает, все спрашивает, а другой все крутит, все
крутит, и никак им не разойтись.
Ходит немец-шарманщик с шубертовским леерка-стеном, такой неудачник,
такой шаромыжник... Ich bin arm. Я беден.
Спи, моя милая... Эм-эс-пэ-о...
Вий читает телефонную книгу на Красной площади. Поднимите мне веки...
Дайте Цека...
Ходят армяне из города Эривани с зелеными крашеными селедками. Ich bin
arm - я беден.
А в Армавире на городском гербе написано: собака лает, ветер носит.