"О.Мандельштам. Путешествие в Армению" - читать интересную книгу автора

Другой сравнивал якиманского Диогена с феодальной японкой, третий кричал,
что Япония - страна шпионов и велосипедистов.
Предмет беседы весело ускользал, словно кольцо, передаваемое за спиной, и
шахматный ход коня, всегда уводящий в сторону, был владыкой застольного
разговора...
Не знаю, как для других, но для меня прелесть женщины увеличивается, если
она молодая путешественница, по научной командировке пролежала пять дней
на жесткой лавке ташкентского поезда, хорошо разбирается в линнеевской
латыни, знает свое место в споре между ламаркистами и эпигенетиками и
неравнодушна к сое, к хлопку или хондрилле.
А на столе роскошный синтаксис путаных, разноазбучных, грамматически
неправильных полевых цветов, как будто все дошкольные формы растительного
бытия сливаются в полногласном хрестоматийном стихотворении.

В детстве из глупого самолюбия, из ложной гордыни я никогда не ходил по
ягоды и не нагибался за грибами. Больше грибов мне нравились готические
хвойные шишки и лицемерные желуди в монашеских шапочках. Я гладил шишки.
Они топорщились. Они убеждали меня. В их скорлупчатой нежности, в их
геометрическом ротозействе я чувствовал начатки архитектуры, демон которой
сопровождал меня всю жизнь.
А на подмосковных дачах мне почти не приходилось бывать. Ведь не считать
же автомобильные поездки в Узкое по Смоленскому шоссе, мимо толстобрюхих
бревенчатых изб, где капустные заготовки огородников как ядра с зелеными
фитилями. Эти бледно-зеленые капустные бомбы, нагроможденные в безбожном
изобилии, отдаленно мне напоминали пирамиду черепов на скучной картине
Верещагина.
Теперь не то, но перелом пришел, пожалуй, слишком поздно.
Еще в прошлом году на острове Севане, в Армении, гуляя в высокой поясной
траве, я восхищался безбожным горением маков. Яркие до хирургической боли,
какие-то лжекотильонные знаки, большие, слишком большие для нашей планеты,
несгораемые полоротые мотыльки, они росли на противных волосатых стеблях.
Я позавидовал детям. Они ретиво охотились за маковыми крыльями в траве.
Нагнулся раз, нагнулся другой... Уже в руках огонь, словно кузнец одолжил
меня углями.
Однажды в Абхазии я набрел на целые россыпи северной земляники.
На высоте немногих сот футов над уровнем моря невзрослые леса одевали все
холмогорье. Крестьяне мотыжили красноватую сладкую землю, подготовляя
луночки для ботанической рассады.
То-то я обрадовался коралловым деньгам северного лета. Спелые железистые
ягоды висели трезвучьями, пятизвучьями, пели выводками и по нотам.

Итак, Б.C., вы уезжаете первым. Обстоятельства еще не позволяют мне
последовать за вами. Я надеюсь, они изменятся.
Вы остановитесь на улице Спандарьяна, 92, у милейших людей -
Тер-Оганьянов. Помните, как было? Я бежал к вам "по Спандарьяну", глотая
едкую строительную пыль, которой славится молодая Эривань. Еще мне были
любы и новы шероховатости, шершавости и торжественности отремонтированной
до морщин Араратской долины, город, как будто весь развороченный
боговдохновенными водопроводчиками, и большеротые люди, с глазами,
просверленными прямо из черепа,- армяне.