"Альберт Захарович Манфред. Три портрета эпохи Великой Французской Революции " - читать интересную книгу автора

революции, справедливость требует констатации, что она, эта литература,,
решена главным образом в плане художественного изображения.
Романист-художник обладает большим, чем историк, правом на неограниченный
домысел. И тот же профессиональный подход историка, который в своей работе
ограничен документальным материалом, не позволяет ему становиться на почву
художественного вымысла. Историк всегда связан тем неопровержимым, точным
документальным материалом, на который он может опереться. Именно
необходимость считаться с историческими материалами, находящимися в
распоряжении исследователя, и предопределяет выбор героев. О рядовых
революции слишком мало сведений, слишком мало документальных, достоверных
данных. О людях, стоявших во главе большого исторического процесса,
материалов неизмеримо больше. Здесь историк жалуется скорее на изобилие
документов, чем на их ограниченность.
Собственно, одного этого было бы достаточно, чтобы оправдать и
объяснить, почему историки, наши предшественники, наши современники, пишут
обычно о вождях, о руководителях, а не о рядовых. К сказанному надо
добавить, что и позиция лидера - или вождя, или руководителя, называйте его
как угодно, это не меняет сущности дела - дает известные преимущества.
Иногда в одном лице как бы персонифицированы более общие процессы. Порою,
рассматривая бурные события эпохи "снизу" и одновременно "сверху", с той
вышки, на которую ход событий поставил того или иного человека, вы начинаете
лучше постигать содержание эпохи.
Наверно, можно привести и другие аргументы в пользу этого метода. Но,
пожалуй, нужно дать возможность читателю самому судить о его преимуществах
или недостатках, не навязывая предварительно авторского мнения. Я ограничусь
поэтому краткими общими соображениями и объясню лишь, почему в книге
оказались три портрета, освещающие одну и ту же историческую эпоху.
Этот триптих не случаен. Первый портрет посвящен молодому Жан-Жаку
Руссо. Это заря революции, ее предшествие; она еще не настала, лишь брезжит
рассвет. В образе молодого Руссо, Руссо, еще не ставшего ни знаменитым, ни
мудрым писателем, мне хотелось показать, как пробивался рассвет
наступающего, завтрашнего дня. Следует также объяснить, почему не показан
полностью Руссо таким, каким он вошел в историю. Эта тема настолько велика,
многогранна и сложна, что она требует специального, только одному Руссо
посвященного сочинения. В рамках данной работы это невозможно сделать по
многим причинам, начиная с соображений о месте и времени. В дальнейшем
повествовании Руссо действует уже как бы за сценой, но в каждой из глав
читатель будет чувствовать косвенное, в том числе и посмертное, влияние
Руссо.
Второй портрет посвящен одной из самых спорных фигур революции -
Габриэлю Оноре Мирабо. Сложилось так, что в нашей стране о Мирабо
по-настоящему никогда не писали. Этот яркий, внутренне противоречивый образ
в наиболее полной мере представляет ранние часы революции. Мирабо вошел в
историю как деятель начального этапа революции. Его имя неотделимо от ее
первых дней. Мирабо - герой 1789 года; за пределами этого года слава
знаменитого трибуна начинает тускнеть, блекнуть. Его преждевременная смерть
в апреле 1791 года не могла предотвратить осуждения его последующими
поколениями. И все-таки, несмотря на все превратности его необыкновенной
судьбы, Мирабо остался в истории, и это имя требует своего объяснения.
И наконец, третий портрет - портрет Максимилиана Робеспьера.