"Хеннинг Манкелль. Мозг Кеннеди" - читать интересную книгу автора

испытывает такие же муки, как человек, висевший на кресте в церкви, где она
иногда в одиночестве играла в свои страшилки.
"Нас раздирают эти острые колья, - размышляла она, вытирая кровь с
потрескавшегося кафельного пола. - Женщина всегда живет рядом с этими
кольями, которые стремятся разрушить то, что она пытается защитить".
Луиза проковыляла в ту часть дома, где располагались ее кабинет и
спальня. В углу стояла скрипучая качалка, возле нее - проигрыватель. Качалку
ей подарил старик Леандр, ночной сторож. Когда в 1930-е годы в Арголиде,
возле городка Аргос, начались шведские раскопки, Леандр - бедный, но
любопытный ребенок - всегда крутился рядом. Теперь он, ночной сторож, спал
тяжелым сном ночи напролет у холма Мастос. Но все, кто принимал участие в
раскопках, защищали его. Леандр был их ангелом-хранителем. Без него все
будущие средства, выделяемые на дальнейшие раскопки, оказались бы под
угрозой. На старости лет Леандр по праву превратился в беззубого и порой
довольно замызганного ангела-хранителя.
Усевшись в качалку, Луиза Кантор разглядывала пораненную ногу. Мысль о
Леандре вызвала у нее улыбку. Большинство шведских археологов - откровенные
безбожники - считали любые властные органы лишь препятствием продолжению
раскопок. Никакие боги, давно уже утратившие всякое значение, не могли
повлиять на далекие шведские власти, принимавшие решение либо о выделении,
либо об отказе о выделении денег на покрытие расходов различных
археологических экспедиций. Бюрократия представляла собой туннель, где
имелись входы и выходы, а между ними зияла пустота, и решения, которые в
конце концов сваливались в нагретые греческие раскопы, зачастую понять было
затруднительно.
"Археолог всегда копает, надеясь на двоякую милость, - думала Луиза. -
Мы никогда не знаем, найдем ли то, что ищем, или ищем то, что хотим найти.
Если нам повезло, значит, нам оказали великую милость. В то же время мы не
ведаем, получим ли разрешение и деньги, чтобы продолжить погружение в
изумительный мир руин, или вымя внезапно откажется давать молоко".
Рассматривать принимающие решения инстанции как коров с капризным
выменем было личным вкладом Луизы в археологический жаргон.
Она посмотрела на часы. В Греции четверть девятого, в Швеции на час
меньше. Она потянулась за телефоном, набрала стокгольмский номер сына.
Раздались гудки, но никто не ответил. Когда включился автоответчик, она
закрыла глаза, слушая голос Хенрика.
Его голос успокоил ее: "Это автоответчик, ты знаешь, что нужно сделать.
Повторяю по-английски. This is an answering machine, you know what to do.
Henrik".
Она наговорила сообщение: "Не забудь, я приезжаю домой. Два дня пробуду
в Висбю, где буду говорить о бронзовом веке. Потом приеду в Стокгольм. Я
люблю тебя. Скоро увидимся. Может, перезвоню позднее. Или же позвоню из
Висбю".

Луиза принесла из ванной глиняный черепок, поранивший ей ногу. Нашла
его одна из ближайших ее помощниц, старательная студентка из Лунда. Черепок,
как миллионы других черепков, кусочек аттической керамики, Луиза
подозревала, что он от кувшина, изготовленного в то время, когда красный
цвет еще не начал господствовать, - очевидно, в начале V века.
Ей нравилось возиться с черепками, представлять себе изделия в целом